Пятница, 04.10.2024
Журнал Клаузура

Сергей Герман. «КОНТРАБАСЫ ИЛИ ДИКИЕ ГУСИ ВОЙНЫ» (Часть 1)

  Все эта история выдумана от начала и до конца. На самом деле ничего этого не было. Не было чеченской войны, не было тысяч погибших, раненых, сошедших с ума на этой войне и после неё.  Не было обглоданных собаками и крысами трупов, человеческих тел, сваленных в грязные ямы как отбросы. Не было разбитых российскими ракетами и снарядами российских городов и сёл.

И много ещё чего не было.  Как не было и никогда не будет меня.

Все совпадения с реально существующими людьми и реально происходившими  событиями  рекомендуется  считать   совершенно  случайными,  и абсолютно непреднамеренными.

 


                                                       «Защита Отечества является долгом и обязанностью

                                                          гражданина Российской Федерации».

                                                                                                          Статья 59 Конституции РФ  

   Пролог

«Дикие гуси» — так в средневековье именовали ирландских солдат, отправлявшихся воевать на чужбине. Российских солдат-контрактников, воевавших в Чечне называют «контрабасами». Наверное потому, что слова «контракт» и «контрабас» cозвучны. Да и Чечня, де «юре» пока ещё территория России.  Кое-кто пробовал называть контрактников на западный манер – «псами войны» или «дикими гусями». Но это не прижилось. Контрабасы — лучше.

А вот чеченцев называют «чехами». Но об этом, думаю, все знают.

В 42-й мотострелковой дивизии, совсем недавно воевавшей в Чечне, солдат-контрактников было около 14-и тысяч. Возраст в основном от 19-и до 30-и, но попадались  35-и и даже 40-летние. В первую войну в Чечне воевал 694-й мотострелковый батальон, который неофициально называли «Казачий батальон имени Ермолова». Отчаянно сражался, обезбашенно. Чехи его реально побаивались. Так там даже 50-летние дядьки встречались.

Когда Путин стал Верховным главнокомандующим, в Чечне стало меньше голодных и запуганных срочников. Воевали уже взрослые мужики, у большинства которых за спиной была  не одна война.

Но избавившись от одной болячки, военное руководство нажило себе другую. Это только в газете «Красная звезда» контрактников называют профессиональной армией, на самом деле — это стихия.

Их не помордуешь как солдат-срочников, не поморишь голодом.

Зимой 2000-го на моих глазах пьяные контрактники подняли c постели военного коменданта Северной зоны безопасности  и чудом не набили ему морду за невыплату зарплаты. Я был свидетелем того, как осенью 99-го  перед отправкой в Чечню солдат-контрактник напрямую спросил генерал-лейтенанта Бабичева, почему туда посылают  неподготовленные подразделения? Стоящий рядом комбат, от страха впал в ступор. Мысленно он  прощался с должностью и готовился к самому худшему. Хотя, казалось бы, что может быть хуже Чечни?!

Но обошлось. Бабичев никого наказывать не стал.  Среди генералов тоже ведь есть нормальные мужики. Ну а комбат, после того  как мы вошли в Чечню и обустроились,  на радостях пил неделю.

Кто шёл в контрактники? Первая и очень немногочисленная категория — вояки. Как говорит Дима  Пушкарёв: «Война — она, как наркотик, — затягивает». Сам Пушкарёв срочную служил «за речкой», потом несколько лет в ментовке, из которой его уволили за несдержанность и отмороженность, потом Чечня. В моей роте есть ещё несколько таких, как он. Для кого война стала профессией.  Для тех, кто прошёл Афганистан, Приднестровье, первую чеченскую кампанию. Деньги для них — дело второстепенное. Спустить за отпуск в кабаках тридцать,

сорок, пятьдесят тысяч — «Не проблема!» Поехать к морю на такси? «Легко!»

Кончились заработанные потом и кровью «боевые» — новый контракт на полгода или год.

Но практически никто из контрактников не ставит цели на всю жизнь оставаться на контракт. Если у кого и есть такие мысли, то очень быстро пропадают. Да и отцы-командиры после военных действий оставлять у себя людей воевавших, не собираются. На контрактников смотрят как на пушечное мясо недолговременного хранения и не более.

Но есть и такие, как инструктор разведки, Игорь Прибный или просто Степаныч.

Бывший подполковник РУБОПа, пенсионер по выслуге. Ему 44 года. Война — это его состояние души. В каком Степаныч здесь статусе — никто не знает, но боевые он не получает, несмотря на то, что делает самую нужную и опасную работу: ищет и снимает растяжки, ползает с разведчиками к чехам, натаскивает их, как снимать часовых, учит, как убивать ножом и ещё многому другому. Я спрашиваю:

— Степаныч, ты сколько раз на войне был?

— Пять.

— Не надоело?

— Надоело.

—  А чего же,  опять здесь?

—  Профессия у меня такая, призвание. Родину защищать.

 — А-аааа! Тогда понятно.

Ещё есть несколько хлопцев с татуированными пальцами. Перстни там всякие, что они означают, точно не знаю, но Степаныч просвещает:

— Ага, вот это — гоп-стоп, грабёж, то есть. А это — малолетка.

— Степаныч, а ты дискомфорта не испытываешь? Всё-таки мент, хоть и бывший. А это — урки.

Степаныч усмехается в свои вислые хохляцкие усы:

— Ну и шшо, Алоша?

Он зовёт меня Алоша. Когда Степаныч в настроении, то говорит на какой- то русско-украинско-белорусской смеси. Он называет её- балачкой.

— Это они там были распиздяи, а здесь солдаты. У нас полстраны сидело. Если усих сидевших не брать, кто Россию захищати буде?

Всё правильно, кто тогда будет защищать Россию?

Основная категория – это те, кто поехал на войну подзаработать. Заводы стоят, талант торговать имеет не каждый, а семьи голодные.  После недавних взрывов в Москве, российское правительство и СМИ назвали основной виновник всех бед. Чечня!

Индикатор народной ненависти сразу зашкалил. Страна захотела войны. Война была желанна многими.

А что? С экономической точки зрения — война выгодное предприятие.

Богатые захотели стать очень богатыми. Нищие озаботились свести концы с концами.

Путин пообещал контрактникам платить боевые — 800 рублей в день. Плюс основная зарплата. Плата за должность. Звание. Выслугу. Получается много. Около тысячи рублей!. 1 000 — 1300 рублей в день «боевых».

 И народ стали вербовать деньгами. В военкоматы потянулись очереди.  В основном, тех кто уже давно на завтрак, обед и ужин, а также на первое, второе и третье потреблял одни макароны.

И каждый вечер в солдатских палатках диспуты: заплатят или, как всегда нае….т,  нагреют в общем?

Больше всех распаляется Толя Беленко:

  —  Губу раскатали, дадут вам боевые… Как же! Да где Россия денег столько найдёт? Если учителям и врачам по полгода  не платят?

Мы пытаемся подсчитать, сколько уйдёт на зарплату только нашей роте. А батальону? Полку? Ди-ви-зии?.. У-уууу!

Соглашаемся. Опять нае…т, то есть нагреют.

    Как я стал контрабасом

   Сколько водки можно выпить за три дня? Одному. Три бутылки? Шесть? Десять? Ошибаетесь — ящик. Именно столько пустых бутылок я обнаружил однажды утром рядом с диваном. Прошедшее вспоминается с трудом, какими-то лоскутьями.

После первых пьяных суток водка идёт уже как вода. Организм не реагирует на вкус и запах. Я отрываю голову от подушки, наливаю половину гранёного стакана, выпиваю, отрубаюсь. Через час просыпаюсь, наливаю снова и снова отрубаюсь. Ночью просыпаюсь, вспоминаю, что живу почти в прифронтовой полосе. Здесь по ночам исчезают люди, угоняют скот, взрывают дома. Решил — живым не сдамся. Сваливаюсь с дивана, доползаю до шкафа, вытягиваю карабин. Здесь же и патроны. Один загоняю в ствол. Карабин кладу под подушку. Держитесь, суки!

   Днём просыпаюсь от головной боли. Подушка сползла и голова моя лежит на деревянном прикладе. Вот блин, карабин-то мне зачем?

На пороге сидит кот. Смотрит на меня голодными, злыми глазами. Тоже укоряет, сука!

Решаю напугать неблагодарную тварь, два года назад спасённую мной от голодной смерти. Навожу на него ствол, плавно выжимаю спуск, хочу выкрикнуть — пуф-ф!

Не успел. Карабин дёргается в руках, сноп пламени и дыма. Ба-бах! Бля…! Забыл про патрон.

За секунду до выстрела, кот испарился из комнаты. Вот что значит пройти школу выживания!… На обоях аккуратная дырочка с ровными краями. Чуть не оглох. В комнате воняет порохом. Пытаюсь высчитать, какой сегодня день недели — воскресенье или понедельник. Если выходной, тогда плохо. Все соседи дома, слышали выстрел, сейчас вызовут ментовку.

Звонок в дверь раздается минут через пятнадцать. Вот, суки, быстро же они, когда не надо! Превозмогая тошноту, плетусь открывать. Я никогда не спрашиваю через дверь — кто?

Всё равно, если это за мной, то найдут. Не в квартире, так на улице. Или в подъезде. Или в лифте.

На пороге стоит Гена Щекотин. В руках у него полиэтиленовый пакет с характерными выпуклостями. Видать,  Гена пришёл неспроста. Он — в прошлом офицер, замполит. Поговорить за жизнь — это у него в крови. Прямо с порога начинается погрузка.

— Зашёл к тебе сегодня в офис, а секретарша говорит, что ты три дня глаз не кажешь. Телефон молчит. Вот я и подумал, что надо зайти. Может заболел. Твоя-то не вернулась?

— Не-е, Ген, не вернулась. И не вернётся. На прошлой неделе звонила, сказала, что разводится.

— Да-а, Лёха, дела. И чего им надо, дурам? Моя тоже сбрендила, говорит, забирай вещи и уходи. Можно, я у тебя с недельку перекантуюсь? А?

— Да живи, места хватит.

Гена достает из пакета бутылку пива – «Балтика», девятка. Это значит, что сегодня я вряд ли буду трезв.

Гена смотрит на стенку, его взгляд фокусируется на отверстии. Глазастый!

—  А ты чего, не успел ремонт сделать, уже дырки в стене ковыряешь?

— Соседей слушаю, у меня там прокурор живёт. Так я теперь обо всех преступлениях в городе знаю.

Приятель начинает меня утомлять, хочу закрыть глаза и никого не слышать. Значит – развод, и Машка останется с ней. Никакой суд не оставит пятилетнюю дочь с отцом.

Ловлю себя на мысли, что совершенно не слушаю Генкин трёп. Пытаюсь сконцентрироваться.

— Вчера вечером видел Сашку Мартынова, у нас гаражи рядом.

Вот Генка, мудак, одно слово — замполит. Никак не может коротко. Мартынова я знаю, мой гараж тоже рядом. Сашка служит в военкомате. А чего он с дырки в обоях переключился на военкомат?

— Так вот, Сашка сказал, что с Чечни будут выводить всех срочников, теперь воевать будут только профессионалы, контрактники. Военкомат уже объявил набор. Вот я и говорю, давай наших ребят наберём с десяток -офицеров, спортсменов, афганцев, и пойдем.

Перспектива посвятить свою жизнь армии как-то не улыбается. Спрашиваю:

— А на сколько контракт?

— На полгода всего. Смотри, я уже всё продумал. Сейчас поживу у тебя, завтра поеду к Сашке, напишу заявление. Через пару недель уеду. Моя кикимора хватится, а меня — тю-тю — нет. Где? В Чечне. Вот тогда она локти кусать и начнёт. Ещё и капусты срублю, обещают хорошие деньги платить, каждый день по штуке боевых закрывать.

У меня перед глазами качается потолок. А что? Может быть, это выход? Почему бы не съездить, не повоевать и, если уж погибнуть, то умереть, как мужчина, на на войне!

   Утром я отправляюсь в городской военкомат. Городок у нас небольшой,

все друг друга знают. Встретили меня, если не хлебом-солью, то с необычайной вежливостью и через пару недель я уже был на базе 135-го мотострелкового полка, где формировались и проходили боевое слаживание контрактные роты.  Из моего города здесь человек пятнадцать, многих я знаю. У Рашида Шарипова в прошлом — Афган, он входил туда в декабре семьдесят девятого, с мусульманским батальоном. Андрей Шашорин воевал в Осетии, Митя Першин, в первую войну попал в мясорубку под Орехово, с Ермоловским батальоном.

   Нас ждут палатки, получение обмундирования, техники, оружия. За неделю мы должны снова научиться стрелять, ползать, кидать гранаты, убивать ножом, прикладом, сапёрной лопатой. В нас должны проснуться рефлексы, некогда привитые в могучей и непобедимой Советской армии, но это в теории. На самом же деле первые полдня мы проводим на вещевом складе, где долго и нудно переругиваемся с пройдошистого вида прапорщиком. Обмундирование выдаётся по старому армейскому принципу  большим — маленькое, маленьким — большое. Мне достаётся бушлат 62-го размера и такая же шапка. Этот принцип в русской армии соблюдается с незапамятных времён. Скорее всего, своим внешним видом мы должны устрашить противника.

   Кого-то осеняет, налить прапору.

Из моей сумки извлекается фляжка со спиртом, после этого дело идёт веселее. Во второй половине дня поступает команда, пристрелять оружие. Подобревшие после каши и кильки в томате, российские рейнджеры тянутся в сторону стрельбища. Офицеров почему то не видно, занятия проводит Прибный.

-Хлопцы, едем на войну. А там, самый верный друг и товарищ, это  ваш автомат. Вы с ним спите, ходите в сортир, и,  если очень повезёт, даже к блядям.  Из него вам придется стрелять, чтобы защитить  себя и своих товарищей. Чтобы убить врага. Чтобы остаться в живых. А чтобы автомат не подвёл вас в

решающую минуту, он должен быть вычищен, смазан и пристрелян…

 Из автомата он стреляет как Бог. С правого плеча, с левого. Садит с обеих рук. Одиночными. Короткими очередями. Длинными.

   После стрельбища я знакомлюсь с вверенной мне боевой единицей.

По штатному расписанию я старший стрелок БРДМ-2, то есть бронированной разведывательно- дозорной машины, или братской могилы.  Машина мне нравится, классный такой агрегат. Защищённая бронелистами, со всеми ведущими колесами, плавающая, прыгающая, да ещё и вооруженная двумя пулеметами.  Собственно эти то пулемёты и ввергли меня в смущение. Срочную я служил в спортроте,  пулемёты видел лишь в кино, поэтому имею о них  самое смутное представление.

Как же из них стрелять?…

Продолжение


комментариев 7

  1. Виктор, Калининград

    Понравилось. Это серьёзная мужская проза. Жду продолжения.

НАПИСАТЬ КОММЕНТАРИЙ

Ваш email адрес не публикуется. Обязательные поля помечены *

Копирайт

© 2011 - 2016 Журнал Клаузура | 18+
Любое копирование материалов только с письменного разрешения редакции

Регистрация

Зарегистрирован в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор).
Электронное периодическое издание "Клаузура". Регистрационный номер Эл ФС 77 — 46276 от 24.08.2011
Печатное издание журнал "Клаузура"
Регистрационный номер ПИ № ФС 77 — 46506 от 09.09.2011

Связь

Главный редактор - Дмитрий Плынов
e-mail: text@klauzura.ru
тел. (495) 726-25-04

Статистика

Яндекс.Метрика