Этот кадр из двадцатичасового фильма режиссера Николая Досталя “РАСКОЛЪ”, кадр многоговорящий. Юный, доверчивый еще царь Алексей Михайлович впитывает обольщение Никона — идею III Рима. Кто он — Никон?  Начальные кадры фильма сразу обнажают главного персонажа фильма — Никон беспощадно загоняет на смерть лошадку, да так, что повозка  разлетается. Образ обозначен сразу, и за 20 часов фильма не меняется. А кругом — смиренная Русь — в тихих и мощных просторах души. Эти СЛЕПЦЫ глазами, но ДУХОВНО ЗРЯЧИЕ, мальчик — поводырь. Блаженны не видевшие и уверовавшие… Вера русичей — детская и крепкая… И вот этой-то вере Святой Руси  властолюбивому, тщеславному, гордому Никону,  не имеющему  любви, суждено было нанести смертельный удар.

Никон, изверженный из патриаршества, высланный из Москвы, пишет книгу “РАЗЗОРЕНIЕ”, в которой, прикрываясь евангельскими принципами, разорителями русской православной веры представляет несогласных с ним подвижников. И делает это настолько убедительно, что на его ложь попадаются даже такие столпы православия, как митрополит Антоний Храповицкий, назвавший Никона “величайшим человеком русской истории за последние 200-300 лет, а может быть и всей русской истории…”.

Чем же прельстил Никон не только царя Алексея Михайловича, но и тысячи русских людей последующих поколений из числа свяшеннослужителей? А вот, какой русский, включая даже безбожников ХХI века, не будет рад, если Москва станет религиозной столицей всех православных народов, III Римом (Третьим Римом)? Пожалуй, даже сегодня не найдете такого. Вселенскость же русской души совершенно непревзойденно раскрыл Ф.М. Достоевский в своей Пушкинской речи. Даже Сталин предпринимал попытку созвать в Москве 8 Вселенский собор, и когда восточные патриархи отказались приехать в Москву, Сталин потерял всяческий интерес к Московской патриархии.

Что уж говорить о Алексее Михайловиче, желавшего: “уподоблюсь греческим царям, как истинный царь православия”. Не православный царь, а царь всего православия. На этом и построил свою игру Никон, целью то которого было свое возвеличивание до Вселенского патриарха, для чего он и создал свою симфонию властей, где “священство царства преболее есть”, то есть, царь должен слушать патриарха.

И в своей борьбе за возвеличивание своей власти Никон пошел путем созидания внешней видимости православия. Для похожести на III Рим необходимо было перенять у греков обрядовые манеры. Он заменяет русское двуперстие на трехперстие, переносит к нам греческие церковные   напевы, исправляет чины, обряды, служебные книги по греческому образцу, строит Новый Иерусалим — копию храма на Святой земле. То есть, невольно ставит на первое место внешнее паче внутреннего и обряд вместо духа. Что и  учуяли подвижники русского православия, выступившие против никоновских реформ, казалось бы, производящих изменение только в обряде, на самом деле меняющими всю суть русой православной веры. “Вера не в крестах каменных, а в ребрах человеческих”, — говорили Никону подвижники, не принимавшие его внешнего новшества. И жестокость Никона, отсутствие в нем Христовой любви обернулись на подвижников страшным гонением: им отрезали языки, морили голодом до смерти, жгли на кострах. Россия впервые испытала мученичество за веру. Жестокое монгольское иго за веру не причинило ни малейшей скорби. А ХVII век принес в Россию гонение на веру, и у истока этого раззорения стоял именно Никон, обольстивший царя, который уже сослав Никона, расстаться с идеей III Рима не смог и продолжал гнать непокорных.

В атмосфере битвы идей о власти, кто выше царь или священство, и рос юный Петр Алексеевич, впитывая жестокость этого времени.

И, все-таки, нам не отмахнуться от слов всероссийского нашего учителя аввы Антония, назвавшего Никона “величайшим”. Но, именно, через блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого и открывается на сколько тонко было скрыто никонианское разорение Русской Церкви. Во времена синодального управления  церквью отступление русского народа от веры списывалось на это управление. Патриаршество было желанным, так как, именно, с ним такие, как авва Антоний,  и связывали возрождение русской веры. И никонианске теории по переделыванию царства в святое, о поставлении в России и православии креста высоко и твердо, находили опору у ревнующего духовенства, и у митрополита Антония в том числе. Но, именно, Антонию первому и открылась диавольская хитрость никонианского соблазна. И открылась только тогда, когда Россия была испытана огнем революции. Сам митрополит и рассказал об этом, когда  осмыслил отказ синодалов, Государю, предложившего им себя в Патриархи. “- Угоденъ ли я вамъ, и что вы на это скажете? — спросил нас Государь Николай II, — рассказывал митрополит Антоний и продолжал: — Это было так неожиданно, так далеко отъ всехъ нашихъ предположенiй, что мы не нашлись, что ответить и … промолчали”. Промолчал тогда в 1905 году и митрополит Антоний, ибо это было далеко и для его предположений, сформированных никонианской теорией симфонии власти. И вот, Господь посылает России испытание революцией. Все начинает видеться в ином свете. И митрополит Антоний сообщает нам об изменении своего сознания, то есть, своего рода приносит покаяние: “Намъ нужно было бы Ему въ ноги поклониться, преклоняясь предъ величiемъ, принимаемого Имъ для спасенiя Россiи подвига, а мы… промолчали! Теперь уже поздно и непоправимо: великiй моментъ был не понятъ и навеки упущенъ — Iерусалимъ не позналъ времени посещения своего (Лк. 19. 44) И благодаря происшедшему въяве открылось, что иерархи своихъ си искали въ патриаршестве, а не яже Божiихъ, и домъ ихъ оставленъ былъ пустъ. Это и было Богомъ показано во дни испытанiя ихъ и Россiи огнемъ революцiи”.

Так и открылась самим митрополитлм Антонием раззорительная сущность никонианских стремлений к земной власти: иерархи своихъ си искали въ патриаршестве, а не яже Божiихъ. Что с особым откровением и выперло в ХХI веке.

И когда Новомученики и Исповедники российские в ХХ веке  получили в заточении по внушению Духа  Святаго, как узники Iисуса Христа, что:  И разрушительные войны, и революции, попущены России, именно, за грехи Церкви, возлюбившей внешнее, паче внутреннего и обряд больше духа, то губительное влияние никонианства, продолжающееся столько времени, обнажилось со всей отчетливостью и позволило  Николаю Досталю и Михаилу Кураеву  создать  фильм “РАСКОЛЪ”.

В последнем кадре этого фильма: юный Петр прошагал со своим войском из ХVII века в век ХVIII, чтобы завершить вывод русского народа из ограды Церкви, начатый его отцом царем Алексеем Михайловичем, обольщенного великим инквизитором земли русской Никоном, о чем с сущности и повествует неведомый мировому историческому кинематографу фильм “РАСКОЛЪ”.

Вадим Виноградов