… Они догнали нарушителей километров через двадцать бешеной гонки с воем сирены и мигалкой, где патрульная «Ауди» Приходько, завывая в запредельном режиме, едва держалась в полусотне метров от кроваво-красных стоп-сигналов уходящих. Минут через пятнадцать гонки два преследуемых джипа резко свернули к обочине. Застыли у широкой полосы щебенки, уползавшей в лес. Номера заляпаны серой слизью грязи – не разглядеть. Приходько, выдергивая пистолет из кобуры, ринулся к первой машине. За ним — водитель Рогов. Пригнувшись к зеркально черному, оконному стеклу, перекипая в гоночном азарте, выхаркнул майор из себя привычный, без всякой сопливой ГАИ-смазки запрос:

— Ваши документы!

Стекло неторопливо поползло вниз. Над ним просунулась рука с забранным в целлофан квадратиком. Выдернув его и, даже не взглянув, сунул Приходько водительское удостоверение в нагрудный карман. После чего, обляпанный грязью с ног до головы, подрагивая в пароксизме возмездия, стал наращивать сладостный обряд обретения бабла:

— Выйти из машины!

Текли минуты. Приказ влип в надменную чернь «Ленд-Ровера» и сполз по его дверце бессильной слизью. Майор отступил на два шага и взвел затвор пистолета.

— Повторяю: выйти из машины! В случае сопротивления стреляем на поражение!

Водитель Рогов синхронно скопировал начальство: отступил и взвел затвор. Первая машина все так же недвижимо отблескивала тьмой. Но вдруг ожила вторая. Распахнулись все четыре двери. Из них неторопливо полезли камуфляжные мужики в масках, с «Калашами» наперевес. Приподняли стволы. Пять черных дыр, в коих сгустился могильный приговор, смотрели в животы Приходько и Рогова. Приходько отступал. Холодели хребет и промежность, где жалко закапала, скукоживаясь в нечто постыдное, висюлька меж ног.

Боясь повернуться, потерять из вида стволы, майор скособочился, ища взглядом, может быть последнюю в жизни опору: генерала. Услышал зверино обострившимся слухом долгожданное:

— Стволы на землю! Перед вами генерал Тимкин, начальник Службы безопасности ГУ ВД! Я связался с оперативниками. Через пятнадцать минут сюда прибудет группа захвата!

Прожигая полутьму пурпурными лампасами на штанах, излучая всемогущие флюиды власти, надвигалась сзади ментовская легенда во плоти по кличке «Штопор», которого по опасливым слухом, опекал московский «Резус» и, даже говорили – САМ.

«Штопор» ввинтился в милицейское бытие в лихие 90-е. Взматерев, дождался миллениума и перевалил в ХХ1 век в полном порядке. Сумев пережить все чистки и переаттестации, он последовательно и виртуозно превращал свои должности в валютоносную драгу. Черпая из нее каждой третьей лопатой (вторая отсыпалась МЭРии, третья – Москве) Тимкин однажды с суеверным восторгом отметил золотую зависимость между количеством «лопат», отсыпанных в МЭРию и Москву, звездами на погонах и миллионами «зелени»  на своем счету в Лондонском банке.

Он начинал карьеру под Собчаком капитаном, начальником охранной фирмы «Балтик-секъюрити», выколачивая деньги для МЭРии нередко с кровавой брызгой, из игорного бизнеса казино «Конти». Отвечал за силовое и юридическое сопровождение приватизационных акциий «ХХ Трест»: Балтийского морского пароходства, гостиниц «Астория» и «Прибалтийская». Весь этот бурлеск принес ему на лебединых крыльях майорскую звезду и первые 10 миллионов зелени. В тот ослепительный день, когда пришло подтверждение об этой сумме, появившейся на его счету, Семен Маркович, по согласованию с персональным Яхве в своей душе, час простоял на утренней службе в Исакии (беспокоить синагогу по такому пустяшному поводу не стал) и поставил две средние (по полусотенке) свечки за здравие МЭРа Питера и его вице-мэра Панина.

Уже будучи подполковником Тимкин организовал охрану и силовое сопровождение за рубеж кораблей военно-морской базы через порт «Ломоносов». Туда же под крылом Тимкина десятками сплавлялось «живое мясо»: дети из Детского Дома Центрального района и уплывали подводные лодки из Ленинградского Адмиралтейства.

В итоге Тимкин в звании полковника становится  обладателем счета 20 миллионов долларов и пересаживается в кресло зам. начальника Собственной службы безопасности Питерского ГУ МВД. На этот раз Исакий и его небесные кураторы заполучили в благодарность от Семена Марковича аж две толстые свечи – по двести «деревянных» за каждую. Квартирующий в душе Тимкина Яхве, кажется, сказал по этому поводу: «За это им — таки хватит, больше будет жирно»

Нынешний генерал Тимкин – ломился в жизнь во всей красе. Сорокалетний мачо с изящным греческим носом и щеточкой усов под ним был непредсказуемым гибридом ублюдо-прохиндея и Пророка, с «соображалкой» бритвенной заточки и собачьим нюхом. За плечами этого уникального рейдер-экземпляра с его бешеной карьерой мерцали, отблескивали золотом 150 тысяч тонн сплавленных за бугор нефтепродуктов в обмен на продовольствие, которое Питер так и не увидел; чеки «Урожай 90» булькнувшие в несколько потайных карманов; редкоземельные металлы для фирмы «Джикоп» с роскошными откатами…

С месячишко назад Семен Маркович пышно отметил заветные 100 «лимонов» на счетах Сити-банка. Это был его Рубикон, за которым в страшной дали замаячил статус миллиардера. Но расстояния и бешеные затраты энергии генерала давно уже не пугали. Пугало ныне единственное: замолчавший московский куратор. Только к нему шла информация о бизнес-процессах и жирные стоки навара от них. Вот уже третий день Семен Маркович отгонял и не мог отогнать интуитивную птичку «колибри» над головой, которая ледяным сквознячком опасности овевала его темя. В конце концов, что из того молчания, шоб оно сдохло? Даже если каким-то диким образом «спалился» «Резус», чего не может быть по определению, то несгибаемо высился в Кремле САМ. Главный. За которого Семен Маркович вместе с Приходько, не раз и не два, тащили на себе в Питерский период всю чернуху.

За все время лишь раз, набравшись наглости, цепенея в обморочном ужасе, обратился Тимкин к Самому за помощью. Получил её, но с тухло-склизким довеском: сидеть в своем за… том гнезде и больше не чирикать по бздюшному поводу через голову куратора.

Но это было и сплыло. А сейчас Тимкин, успевший вызвать опергруппу, властно таранил расстояние своим брюшком, греческим носом и усиками, приближаясь к двум «Ленд-Роверам». Выпрастывая из кобуры пистолет, повторил трубно и вибрирующе, окутанный набрякшей атмосферой непредсказуемости:

— Я сказал, стволы на землю!

Окно в первой машине опустилось ниже, и шагающий к ней на ватных ногах генерал услышал добродушное, какое-то бархатное увещевание из квадратной утробы:

— Да спрячьте вашу пукалку, Семен Маркович. Она ж тут совсем лишняя.

Тимкин подошел к призывной оголенности окна. Знобкая оцепенелость в спине и ногах рассасывалась – в голосе спрессовано бугрилась мягкая, но непререкаемая власть. Под её тяжестью картонно расплющивалась вся окружающая кошмарность: команды выйти, их пистолеты в дрожащих руках. И даже, кажется, прущая сюда во весь мах стая оперативников.

Генерал подошел к окну. В шаге от него остановился, заложил руки за спину.

— Выйдите из машины. Кто вы?

— Палыч, выйди, раз просит человек, — покладисто согласился тот же голос – и затолкай пятерку с «Калашами» назад. Повылезали, моджахеды хреновы, без команды… иди-иди, Палыч. И сделай нам консенсус.

Водитель вылез из «Ленд-Ровера» пошел ко второй машине. Вполголоса скомандовал бойцам. Автоматчики, все так же молча, полезли внутрь. Захлопнули за собой двери.

— Семен Маркович, ви устроили за нами бешеную погоню, чтобы иметь результат. Я не ошибся? И ви его получите, – совсем уже по-родственному – по-Одесски опросталось темное нутро, — Прошу ко мне в машину. Мамой клянусь, такого результаты ви не имели за всю жизнь.

Что-то горячее толкнулось в сердце генерала: там, в машине, был вековечный, свой. Туда лезть было можно и нужно. И Тимкин сел в Ленд-Ровер, на заднее сиденье.

— Устраивайтесь поудобнее, — предложил хозяин машины, смутно белея лицом в метре от гостя. – Я собирался к вам завтра. Но вы вдруг сделали нам погоню и вылупились здесь и сейчас. Какая встреча, Семен Маркович, Остап Бендер сказал бы про неё: уголовно-историческая.

— Представьтесь, – сухо попросил Тимкин, — и зачем собирались ко мне?

— Вы Семен Маркович, а я совсем наоборот: Марк Семенович. Когда встречаются два семита, у них всегда найдется, за что поговорить.

— Может хватить валять дурака? – Опавшая внутри Тимкина квашня опасности, вновь стала разбухать – Какого черта вы не остановились по требованию Приходько? Давайте ближе к делу.

— Насчет «ближе к делу» — давно пора. Но ваше дело совсем не близкое. И не одно, а три, по которым вы проходили.

— Что за бред? – Ощерился генерал.

— Это совсем не бред. Первое дело № 18/238 278 – 95 – о строительной корпорации «ХХ-Трест» и убийстве Маневича. Совместное дело Генеральной прокуратуры, МВД и ФСБ о коррупции и убийствах, предъявленной Питерской МЭРИИ, которая их заказывала. А вы исполняли. Помните? Вел зам. начальника Следственного Управления Генпрокуратуры Леонид Трошкин.

— Вы кто?! – Лавой наползая, обжигал генерала, животный страх.

— Так я ж назвался: Марк Семеныч. Второе дело № 14 41 28 – о приватизации Балтийского пароходства, спиртзавода «Самтрест» и гостиницы «Астория». Его объединили вместе с производством порнофильмов компании «Русвидео» — со Старовойтовой во всех операциях. Все это вел важняк из Москвы Ванюшин. Вспоминайте, Сёма, вспоминайте. И третье дело- убийство зам. Генерального директора Ленинградского Адмиралтейского объединения Кротова — за отказ продавать англосаксам подводные лодки.

Во всех трех цветут и пахнут генерал Тимкин и майор Приходько. Который никак не опустит свою пукалку. Скажите этому болвану за его дурь, Семен Маркович. И мы спокойно поговорим за ваши остальные дела.

Тимкин, выплывая из шока, с хрипом всосал воздух. Мирно-ласковый мажордом машины, заманив его внутрь, вдруг подло распахнул заваленный хламом, затянутый паутиной, накрепко заколоченный шкаф в его биографии. И там заворочались, брякая костями, прошлые скелеты.

— Ты хоть понимаешь… куда сунул свой нос? – Выстонал сквозь стиснутую глотку генерал.

— Я вас умоляю, коллега, мой огнеупорный нос совался и не в такие дела. Например, в дела вашего куратора из столицы «Резуса». Этот пиндос вдруг потерял голос, и не ответил на ваши шесть звонков. Это ж сплошная нервотрепка для вашего кайфового быта. Вам это надо? Но вы таки можете у меня спросить — почему он заткнулся.

— Поделись. – Тимкина с нарастающей скоростью несло в бездонную сосущую пропасть, шарахая о бугристые стены. Ибо субъект, назвавший «пиндосом» московского небожителя, никогда не раскрыл бы пасть, не получив команды «Фас!»  Что стряслось в России?!

— А он молчит, потому что ему не до питерского клопа Тимкина.

Из машины исчез местечково-одесский оборотень. Рядом восседал холодный, как собачий нос, государственный обвинитель с прокурорской лексикой.

— И «Резус» занят возвратом полутора миллиардов долларов из Лондона и переводом их на наши, Российские счета. По банковским схемам, ему продиктованным.

— Вы блефуете… как вас там… Марк Семенович … тех дел нет! Их собирал и сжигал в Питере и Испании лично Батрушин! Они горели при нас, я это видел с «Резусом»!

— Горели «куклы», Тимкин. Хорошо сделанные копии. Неужели вы думаете, что подполковник КГБ, которого тащили в наши президенты четыре разведки: ЦРУ, Моссад, БНД и МИ-6, что этот субъект спалит подлинный компромат на своих карманных бандитов?

— Он сдал нас с потрохами… зачем?!

— Особо жирных баранов надо периодически стричь и резать для пользы государства. Это элементарный закон любой геополитики. У вас, конечно, нет времени на чтение аналитики?

— Какой именно?

—  Банковской и экономической.

—  Я читаю нужное.

— Тогда вы должны вспомнить, что Кремль объявил полтора года назад амнистию, на возврат капиталов из-за бугра. И Госдума приняла Закон об этом.

— Замануха для идиотов.

— Которую обсмеивают умники вроде вас.

— И не только…

— Так вот. Вы, умники, про…ли хороший шанс оставить себе почти половину из награбленного, поскольку не знали, что вам готовит Европа. А она готовила вам крупную подлянку, поскольку умеет стричь баранов куда лучше нас. И тупо ненавидит президента Рашки, который непредсказуемо взбунтовался. В английской палате лордов, в Конгрессе США и парламенте Испании банкиры продавили закон о юридически чистом происхождении счетов и недвижимости из России. Без этого подтверждения счета и недвижимость изымаются. Закон вступает в силу через две недели. У вас не так много времени, генерал. Верните награбленое, пока три ваших дела не всплыли в СМИ и банках Лондона. Они всплывут там немедленно при первой попытке перевести деньги в другую страну — без нашего ведома.

— Тогда какая разница, где хапнут мою зелень – за бугром или в России?

— Нам неразумно загонять крысу в угол: она бросается на загонщика. И он вынужден раздавить её.

— Как Березовского. Или Собчака?

— Без комментариев. Из ваших ста десяти миллионов еще месяц назад у вас остались бы 50. Сейчас вам будут оставлены двадцать – если вы возвратите валюту в Россию по этим схемам. Поторопитесь.

В руку Тимкина всунулась бумажка. В Генерале отмирало нечто твердое, большое. Жесткий, сталистый стержень в нем, державший его несгибаемо под ударами враждебной Рашки – деформировался, змеился трещинами. Распад был страшен. И хозяин «Ленд-Ровера» буквально физически ощущал его.

— И многих взяли за глотку, таких, как я и «Резус»?

— Сделайте финансовый срез ситуации, генерал и все поймете. Цена на нефть упала вдвое, рубль рухнул. Но Россия подняла и держит на своем хребте Крым и Новороссию. Мы раздолбали Укров под Дебальцево, кормим и лечим Донбас с Луганском, начинаем строить самый длинный в мире мост через Керченский пролив. Мы рвем в клочья ИГИЛ-овцев на базах Ливии и Сирии. Мы вцепились бурильными когтями в Арктику. Вливаем миллиарды в Дальний Восток. В оборонку поставляются на триллионы новые ракеты, корабли, подлодки, а наши мальчики вместе с китайцами и французами, шухерят ракетами в Средиземном море. Откуда бабки, Тимкин, если пока целы Резервный и Стабфонд?

Вливайся в процесс возврата, генерал, пока не поздно, пока тебе оставляют 20 процентов. Скоро их станет десять.

Хозяин джипа замолчал: придвинувшись рывком почти вплотную, маячил меловым лицом генерал рядом с ним, осатанело, исступленно вышёптывал:

— Я понял – мне лучше не рыпаться… но Марк, мы одной крови… у нас есть шанс уладить все, договориться!

— Ты хочешь что-то предложить? – Отклонил корпус хозяин джипа. Нечистым, свистящим дыханием опалял генеральский рот.

— Я хочу много предложить. Тебе не снилось столько. Мы же свои люди, евреи.

— Это я еврей, Тимкин.

— А я кто? – Тяжелым изумлением опростался генерал.

— А ты, Сёма, жид.

— А что, есть разница?

— Большая, генерал, большая.

— И в чем она?

— Ты не поймешь. Под ней научная платформа. И тысячи лет истории: шумерской, вавилонской и арийской.

— Так объясни, я напрягусь.

— Ну, слушай шумерский вариант. Тридцать тысяч лет назад пришельцы – боги Анунаки с планеты Мардук-Нибиру, прилетев на землю, стали зашиваться в делах без помощников. Тогда они сотворили для себя слуг и рабов LU-LU: гибридную расу из аборигенов, куда встроили свой божественный геном и влили свою кровь.

— И это были мы, евреи?

— Но те, кто это сделал: Энки и его сестра Нинхурсаг, из любопытства сделали эксперимент: добавили одним LU-LU геномы хамельона и аскариды – как биовидов с супер  мимикрией и адаптацией к аборигенам. С тех пор мы ходим с единой кровью от богов. Но с разною натурой: творцы, работники – и паразиты.

— Во мне ген хамельона?

— Не только. С его геномом в вас вклещилась попутная бацилла Тея-Сакса. Из — за нее в крови исчезают ферменты радости: Дофамин и Эндорфин, а пассионарный «Ген воина» мутирует и превращается в урода «7-R» — «Ген хищного авантюриста». Им гораздо легче управлять, зомбировать его. С тех пор вам не дается счастье. Вместо него ошметки, суррогаты – завистливая злоба, жадность, бешеный азарт в остервенелом пире во время чумы.

— Профессор, мать твою, а можно проще?

— Если проще, то вы хорьки в курятнике. Нажравшись до отвала куриной ножкой, вы не унимаетесь и рвете аборигенам-птицам горло в любой стране, пока не передушите весь курятник, как Пиночет, Самоса, как Ющенко и Янукович, как Порошенко, Коломойский на Украине, Саакашвили и прочие чубайсоиды. Вот у тебя сто десять миллионов. Но ты такой же, пойдешь по трупам, по развалинам России, чтобы стать миллиардером. Ты болен, ты заразный, Сёма. Ты — хорек в курятнике.

— А ты?

— А я просто еврей. И я умею делать свое дело – брать вас за глотку, вас, кто раздолбал, обворовал, обгадил мою страну

— Я выслушал всю эту ахинею. Бред параноика. Теперь слушай сюда. Конкретно. Я отстегну тебе тридцать из моих ста десяти, — рухнул в сосущую пропасть и полетел в предсмертную неотвратимость генерал: его трясло от неизбежности потери, которую уже было не обойти и не объехать, ни придушить, не кинуть.

— Зачем?

— За два «лимона» в Испании ты купишь виллу рядом с моей. Мы проживем бок о бок остальную жизнь, в полном кайфе: рыбалка, яхта, море, бои быков. И много знойных баб. Мы больше не увидим эту суку Рашку, с её тупыми харями, антисемитами и сталинистами, с блядской «Калинкой-малинкой» в краю родном, где вечно пахнет сеном и говном. Мы будем жить как люди мира в Испанском раю. И перед нашими сортирами постелим коврики для вытиранья ног. С Российским флагом и гербом. Ты понял?

— Я давно все понял. – Сознание его молниеносно представило и развернуло перед ним всю ослепительную панораму – возможность купаться в жизни за кость с барского стола- за эти тридцать… он просмотрел её в деталях. И в воспаленных полушариях стала разрастаться брезгливая жалость к собеседнику – как к безрассудно злобной собачонке, ринувшейся кусать колесо несущейся машины и отброшенной ударом на обочину. Тимкин заканчивал свою неодолимо липкую вербовку:

— Вот так! Как я тебя со всеми потрохами? А вся твоя научная бредятина – инструкция для лохо-гоев и рабов. Всегда важна только цена вопроса. Цена вопроса для тебя — состряпаешь пакетик документов о супер-чистоте нашего бабла и недвижимости — за тридцать штук зелени. Теперь беги и исполняй. Желательно на цырлах. Вопросы есть?

— Всего один.

— Ну, излагай.

— А на хрена мне твой Испанский рай?

— Не понял.

— И не поймешь. В тебе бациллой «Тея-Сакса» отключена нормальная соображалка. В Испании, рядом с вашей вонючей шоблой плейбоев: кохи, дубайсы, пудрины и наебулины, зацикленные на бабле, на бирже, на злобе, зависти, кидалове, на порно-дешовке – я там издохну от тоски по моему раю.

— А что, у голожопых бывает тоже рай?!

— Мой рай – дом в перелеске у лесного озера. И «Лада-Ларгус» в гараже. Беседка из березовых стволов. Под её крышей – кирпичная печь симфония – с коптильней, барбекю, шашлычницей. Рядом – озерная лагуна с надувной десанткой, с «Ямахой» в 20 лошадей. Карпы и стерлядь у беседки прикормлены, идут на удочку, на поплавок. В березовых сережках над беседкой – синицы, ласточки, кукушка. Лисица, со своим семейством прибывает на опушку и ждет, когда заполню их кормушку. И праздники души, когда являются две дочери с внуками. И друзья. Которые не скурвились, не оскотинились в вашем шакальем капитализме и никогда не предадут.

Одно свербит: последние два года редко все это сбывается.

— А что так?

— Служба, Тимкин, служба: тащить за хвост из нор таких хорьков, как ты и «Резус». Я же в отставке. Но не смог отказать, когда позвали.

— И кто позвал?

— Вот этот.

Хозяин джипа зажег в кабине свет, развернул удостоверение.

Плоть генерала, будто заброшенная из зноя в трескучий минус морозилки, сжималась. Вся кровь и лимфа в ней потрескивали, преобразуясь в кристаллы льда. Но, параллельно рвались остатки осторожности. Вздувалась, пухла зоологическая ненависть, на коей лопнул в клочья и опал намордник осторожности.

— Вот этот?! Он сдал нас, сволочь, за нашу работу, паскудно кинул! Так это ждет и вас! Мы рвали для него в Питере из чужих глоток баксы, недвижимость, мы рисковали жизнями! А разбухали больше всех его счета! Да он куда жирнее нас!

— Жирнее многократно, — усмешливым ледяным сквозняком тянуло от хозяина джипа, — но ты уж Сема, извини, тебе не доложили, на что идут и куда предназначены те деньги в государстве. Как говорят у нас, евреев «Эгье а шер эгье!» — то не твое собачье дело.

— Любой политик, прорвавшись во власть, сначала лепит свою команду: Гитлер, Сталин, Муссолини, Пиночет! А этот? Вокруг него резвятся, делают бардак, и насмехаются над ним все наши! Уже пятнадцать лет! Да он слизняк!  Не смеет тронуть пальцем Паханов: ни Брефа, ни Дубайса с Пудриным, ни суперкобру Наебулину! Смердюк табуреточный с его блядями – на свободе, в жирном кресле, где можно воровать уже без опаски! Одну, курам на смех, отправили, как на курорт, в колонию общего режима… и тут же выпустили – отсидела! Кремлоид позорно ублажает их, хочет сидеть на двух стульях сразу! Ему скоро хана, Европа давно уже ссыт на Рашку кипятком, она щас злая от нашествия арабов, которых вы разворошили в Сирии! Кому ты служишь, хорошо подумал?!

— Строителю, хорек, строителю, — переводил дух партнер «по крови», удерживал набрякшие ладони, готовые метнуться к глотке гостя, придушить.

— Какому, Марк? Какой с него к  х… строитель?

— Кому досталась от вас раздолбаная, полусгнившая коробка. Где вместо окон – дыры. Где выбили все двери и проломили крышу.

— Ну и что дальше?

— Идет слом планетарной парадигмы, Тимкин, грядет тайфун, цунами в десять баллов. На этот дом с несметными богатствами прёт скопом планетарный хищник. Хозяин дома обязан в дикой спешке любой ценой успеть поставить окна, двери, крышу: ШОС. БРИКС, Таможенный Союз. И вздыбить оборонку шестым технологическим укладом. И лишь потом заняться крысами, хорьками под ногами. Пока что не до вас. Мы терпим все ваши укусы и предупреждаем: верни, паскудник, то, что нахапал, верни на дело государства. Пока не поздно. Но скоро…

Настырно, режуще зазуммерила рация. Хозяин джипа жестко скомандовал:

— На выход, генерал. Вон отсюда! И дай отбой опричникам, которых вызвал, нам только не хватало размазать по бетонке ментовский фарш.

Стекло в машине опустилось вниз. И в смутном полусвете увидел Тимкин: из задней стенки у второго джипа полезли, выдвигаясь к трассе, два толстых ствола – пятидесятимиллиметровых ПТУРСа.

Генерал ринулся из машины, хватая на груди радиотелефон. Услышал вдогонку:

— И через пять минут чтоб я вас всех не видел!

Хозяин джипа включил настырно зуммерящую рацию:

— Здравия желаю, Аверьян Станиславович. Я уже здесь, за Выборгом, на восемнадцатом километре, как приказали.

— Рад тебя слышать, Марк Семёныч, — отозвалась рация, — как добрались?

— Нормально. И с довеском.

— То-есть?

— За нами рванул в погоню с поста ГАИ майор Приходько. К нему каким-то диким образом пришпилился Тимкин.

— Тот самый?

— Так точно. Я собирался к нему завтра. Но на ловца и зверь бежит.

— И что?

— Всё, как у его куратора в Москве. Остервенел, облаял всех и вся. Но завтра же начнет всю операцию возврата по нашим схемам. Ручаюсь.

— Ну вот и ладно. О ваших сливках. Твоя компра – добротная, масштабная, ценнейшая работа. Ушла на самый верх. Отметили на уровне Генштаба с президентом – в его ручном режиме.

— Служу России. Один вопрос.

— Я слушаю.

— Был длинный разговор с Тимкиным. И он влепил в меня такую фразу, как в морду харкнул… аж перехватило дух. А я выкручивался, как шестерка у параши, не зная, что ему ответить, рисовал картинки…

— Что он сказал?

— Про Самого. Что он слизняк. Вокруг него резвится, делает бардак вся стая шакалья. Либерасты насмехаются над ним! А он не смеет даже пальцем тронуть ни Брефа, ни Дубайса с Пудриным, ни Смердюка с его блядями. А мы? Дождемся когда-нибудь команды «Фас!»? У всех на сердце камень: до каких пор терпеть всю эту шайку короедов, продажную сволочь?!?

— Неймется революцию сварганить?

— Какая революция? Вся их компашка в Москве за трупиком Емцова кучковалась. Тридцать-сорок тысяч. Ну, еще столько же по всей России. А нас десятки миллионов шли в «Бессмертном полку». Да нам всю эту шоблу воровитую охранять придется, чтоб не разорвали!

— Терпи, соратник. Как только, так сразу. Оттуда, с твоей кочки, не все параметры видны. Не всё так просто. Теперь о том, что предстоит.

— Я слушаю.

— Предупреждаю сразу: все, что изложу – не в службу. Скорее, личная просьба, поскольку знаю и ценю тебя не первый год.

— Обижаете, Аверьян Станиславович. Не вижу разницы от вас: приказ или просьба.

— Ну, извини. Звонить Рудакову не стал – пусть отдыхает. Кстати, о нашем разговоре оповещать его не обязательно.

— Дальше моих ушей не прорвется.

— Ситуация на грани фола, воткнулась в Интерпол, в Международный розыск. Одна преклонная русская бабуля, живущая в Финляндии лет восемь, не отдала олбудсменам своего внука. Те заявились вечером, чтоб отобрать его и передать в приемную семью. Представляешь ситуацию?

— Более чем.

— В итоге бабуля с сыном отключили живоглотов: два трупа и один нокаут. После чего беглецов замаскировал в кузове фуры владелец грузоперевозки, их тесть финн Пяйве. И переправил через таможню к Питеру. Сейчас они утюжат трассу в двух сотнях километров от Выборга. У твоего Приходько, уже приказ из Интерпола: обшарить фуру.

— Водитель знает о живом грузе?

— Скорее всего, нет. И лучше, если не узнает.

— Понял. Машина?

— Красный «Мерседес». Водитель Нельсон. Груз – электроаппаратура в ящиках. Снимать бабулю с внуком желательно до Выборга, там, где стоишь. Ей нужен новый паспорт, новая фамилия.

 — Состряпаем к утру.

— Еще одно: узнает об этой акции Рудаков – ссылайся на меня. И Пономарева. Мы с генералом погасим его любознательность. Все ясно?

— Так точно.

— Часам к восьми утра я буду в Питере. Уже в дороге. Мне сдашь беглецов. Сдашь и забудешь.

— Разрешите исполнять?

— Семеныч, ты еще каблуками щелкни. Ну и последнее: чего это мы трепыхаемся, тебя турзучим. Бабуля везет вундеркинда, внука нашего офицера-нелегала. Ценнейшего в Конторе и во всей разведке. Он уже здесь, на территории России с ценнейшими материалами из ЦРУ, Госдепа и т.д.. И за ним — охота пятиколонников. Бабуля – его первая и давняя любовь. И либерасты из правительства, кроты, ссут кипятком, чтобы его заполучить: их забугорники оповестили.

— Дела-а! Сварганю ювелирно, Аверьян Станиславович, не беспокойтесь.

— С Богом, Семёныч, надеюсь на тебя. До встречи в Питере.

… Фура с водителем Нельсоном прибыла через три с небольшим часа. Едва приметно серел рассвет. Пять автоматчиков завернули красный «Мерседес» с трассы на гравийный аппендикс, ведущий в лес. Два джипа повели грузовоз вглубь леса. Через полсотни метров фуру затормозили. Нельсон заглушил мотор: предсмертное предчувствие сосало сердце. Из джипа вышел и пошел к кабине серопиджачный человечек. Нельсон распахнул дверь. Идущий, впитав матерым психо-опытом флюиды страха, прущие от дальнобойщика, еще не доходя, поторопился погасить их:

— Вы не волнуйтесь, товарищ Нельсон, про вас сказал нам капитан Суржило из таможни. Все в порядке, с вашей головы волос не упадет. Ну а пока, будьте любезны, сделайте одолжение, ко мне в кабину, на коньячок и кофе.

… Нельсон с напарником сидели в черном джипе, пили кофе с коньяком, и отвечали на бесхитростно-простецкие вопросы человечка: про работу, про житье-бытье и про Финляндию. И Нельсон, в ком, наконец, унялась внутренняя дрожь и разлилось тепло по телу, подумал, что никогда еще не попадал на трассе в такой комфортный и абсолютно непонятный шмоно-кайф.

Снаружи, распахнув задние двери фуры, сгружали из неё и складывали на траву коробки пять автоматчиков. Велась работа в непостижимо-бешеном темпе до тех пор, пока не обнаружились закутанные в овчины две фигуры. Их выгрузили и посадили во второй джип. В таком же темпе загрузили коробки обратно в фуру и запломбировали двери. После чего тишайше, деликатно стукнули два раза по стеклу кабины первого «Ленд-Ровера» — с дальнобойщиками.

— Ну вот и все, любезные, — сказал водилам Марк Семенович,- ехайте дальше и не берите ничего плохого в головы. У вас в порядке документы, груз целый, кузов запломбирован. Вы нас не видели, не знаете и вас никто не останавливал. Запомнили? А остановят на посту, так это их обязанность — шмонать и исходить пердячим паром. Запомните: вы фура с грузом абсолютной чистоты. Удачи, фино-мэны. Прошу на выход.

… Он сел на заднее сиденье джипа – с двумя пассажирами. На ощупь обнял мальчишеское тельце, нащупал его руку. Сказал воркующее и нежно:

— Дай лапу, вундеркиндер. Я Марк Семенович. А ты?

— Я Ваня, – расслабился, обмяк Иван: притиснувшийся к нему боком мужичок источал такую родственную приязнь, что липкий и гнетущий груз прошедшей ночи, вдруг отслоился и пропал.

— А вы, мадам? Как вас по батюшке?

— Я Виолетта Глебовна. – Затопляло, крепло неистовое ликование: все позади?!

— Голубушка Виола Глебовна, все позади, — телепатически поймал, пристроился и укрепил её надежду возникший в их судьбе Хоттабыч. – Сейчас попьете кофейку, да с коньячком. Потом поспите часа три, пока приедем в Питер. Сделаем фотоляпочку на новый паспорт. А там вас примет в свои объятия Станиславыч.

— Он что, приедет?!

— Уже, скорей всего, въезжает в Питер.

— Как вас благодарить? Марк Семеныч, дорогой вы наш… вы нам спасли жизни.

— Да я вас умоляю! Этот пустячок мне ничего не стоил. Тем более, что вундеркинд – внук нашего коллеги. Которого сам Станиславыч почитает. А это, Виолетта Глебовна, покрепче кровного родства, куда покрепче. Располагайтесь, кофе, печенье в бардачке. А я в другой машине.

Он вышел. Рассвет вступал в свои полномочия, уже просматривался четко дремучий лес по обе стороны шоссе, а серо – ленточная трасса призывно зазывала пустотой и стреловидным направленьем в Питер.

Евгений Чебалин