Не все, кто вышел из гоголевской шинели, в 90-е годы прошлого века надели малиновые пиджаки. Поэт Михаил Анищенко его не надел. И не потому, что жаждал этого, но не смог. Он просто категорически не хотел этого делать, потому что был большим поэтом, продолжившим традиции великой русской литературы. Наши литературные классики ставили наиболее острые вопросы и искали на них ответы; поднимали проблемы совести, чести, достоинства; они хорошо знали Россию, человека и мир и умели создавать произведения на века.
Вплотную к этому уровню подошёл и Михаил Анищенко, — и не случайно. Он досконально знал русскую литературу и фантастически умело использовал эти знания при создании своих произведений. С литературным наследием поэта мы всерьёз начинаем знакомиться только сегодня, так как жил и творил он в деревне, тусовок собратьев по перу сторонился, и, хотя был членом Союза писателей, в «ведущих» литературных журналах его имя не мелькало. И к славе не рвался. Это о таких, как он, сказано в известной басне:

Явилась Слава к Мудрецу,
Решив, что он её достоин.
Но тот был холодно спокоен,
Сказав: «Мне слава не к лицу».
«А мне лицо твоё подходит…»
С тех пор, ограбив Мудреца,
В чужом обличье Слава ходит,
А Мудрость ходит без лица.

Есть в лирике Михаила Анищенко одна интересная особенность. Создавая свои произведения, он нередко использовал имена наших классиков и их героев, — и делал это мастерски. К примеру:

Муму

Что-то никак не пойму:
Мир удивительно ясен!
Но топит Герасим Муму,
Добрый такой Герасим!

—

В воду вошли два весла,
К телу прижалась собака.
Жизнь! Она так весела!
Как тут от смеха не плакать?

—

Знает, не жить одному,
лучше, чем мы, это знает…
И всё-таки топит Муму,
на стрежень реки выгребает.

—

Казалось, что время пройдёт
и мир не встревожится куцый:
Герасим с тоски не запьёт,
круги на воде разойдутся.

—

Тот век! Он в таком далеке!
Но что это? Вижу сквозь слёзы:
застыли круги на реке,
как кольца на срезе берёзы.

«Казалось, что… круги на воде разойдутся», то есть, такого варварства люди уже не повторят через сто лет, но – увы! – люди не изменились. «Застыли круги на воде», — в этом вопросе всё осталось так, как во времена И.С. Тургенева. Если сегодняшняя барыня прикажет слуге потопить Муму, то слуга, чтобы не потерять работу, сделает это. Поэтому поэт пишет «Вижу сквозь слёзы».

А вот другое стихотворение Михаила Анищенко:

Мы Русь ругаем по привычке,
Повсюду грязь и барыши…
Но ехал Чичиков на бричке
В потёмках собственной души.

—

Нас опоили зельем горьким,
Слепили пыльное клише.
Но дно, увиденное Горьким,
Он видел в собственной душе.

—

Веками ларчик замыкался,
Но в нём хранили ерунду.
И Данте в душу опускался,
А говорил, что был в аду.

И двести, и сто лет назад, и сегодня у «чичиковых» одна цель в жизни: любым путём приобрести «барыши». Это смысл их жизни, и для них богатство – это главное счастье. Поэтому и приходится им жить «в потёмках собственной души». А с учётом того, что именно они – хозяева жизни, «мы Русь ругаем по привычке».
Строка «Но дно, увиденное Горьким» ассоциируется прежде всего с его пьесой «На дне». Алексей Максимович ходил пешком по Руси, долго жил среди деклассированных элементов и хорошо знал жизнь «челкашей» в ночлежках и за их пределами. И, хотя Горький считался великим пролетарским писателем, он чувствовал себя политическим «босяком», потому что, будучи приближен к Сталину и видя его ошибки, не смог повлиять на вождя.
А вот почему «Данте в душу опускался, а говорил, что был в аду», нам ещё предстоит узнать. Это произойдёт тогда, когда литературоведы получат доступ к архивам Михаила Анищенко и изучат их.

В Интернете немало споров вызвало стихотворение Михаила Анищенко «Барыня»:

Боль запоздалая. Совесть невнятная.
Тьма над страною, но мысли темней.
Что же ты, Родина невероятная,
Переселяешься в область теней?
Не уходи, оставайся, пожалуйста,
Мёрзни на холоде, мокни в дожди,
Падай и ври, притворяйся и жалуйся,
Только, пожалуйста, не уходи.
Родина милая! В страхе и ярости
Дай разобраться во всём самому…
Или и я обречён по ментальности
Вечно топить собачонку Муму?
Плещется речка, и в утреннем мареве
Прямо ко мне чей-то голос летит:
«Надо убить не собаку, а барыню,
Ваня Тургенев поймёт и простит».

Некоторые читатели высказывают недоумение по поводу того, что, дескать, в строке «Надо убить не собаку, а барыню» поэт призывает к убийству. Мол, жизнь человека дороже, чем жизнь собаки.… Однако тут можно и нужно поспорить. Человекоподобное существо, которое за несколько лет украло у народа собственность на миллиарды долларов, — это тоже Человек с большой буквы?! Поэт, а вместе с ним и миллионы граждан России с этим категорически не согласны.
А может быть, в стихотворении таким образом просто поставлен вопрос: олигархи сегодня обнаглели до предела, — и с ними надо что-то делать?
И, наконец, ведь убить барыню советует вовсе не автор стихотворения. Это летит к нему чей-то голос. А вот чей, поэт не указывает, предоставляя задуматься читателю. То ли это голос человека из народа, то ли божий глас.
Особого внимания заслуживает стихотворение Михаила Анищенко «Шинель». Глубина идейного содержания в нём надёжно впаяна в мастерски отточенную художественную форму. Поэт говорит то, о чём думает его сердце.

Когда по родине метель
Неслась, как сивка-бурка,
Я снял с Башмачкина шинель
В потёмках Петербурга.

Прочитав первые четыре строки, читатель до конца пока не понимает, что из себя представляет лирический герой. Кто он? Просто грабитель, позарившийся на новую шинель? Это уже прочтя всё стихотворение, понимаешь, что главная мечта этого персонажа — не какая-то шинелька, а громадные деньги и власть на верхних этажах. А человек, захваченный идеей, становится её заложником. Как видим, Н.В. Гоголь помог поэту написать начало стихотворения.

Была шинелька хороша,
Как раз – и мне, и внукам.
Но начинала в ней душа
Хождение по мукам.

Как тут не вспомнить роман Алексея Толстого «Хождение по мукам»?

Лирический герой говорит, что было не всё так просто. Для достижения своей цели, ему пришлось пережить нравственные муки, затоптать в своей душе всё человеческое, всё хорошее, что было в ней. И что это только начало долгого пути. Стоит один раз покривить душой – и тяга к гимнастике останется у неё на всю жизнь. Наши сегодняшние олигархи тоже начинали с малого: кражи, спекуляции, мелкое мошенничество, обман в торговле и т. п. Тоже, считай, сняли с Башмачкина (читай: с рядового труженика) шинель. А если не впотьмах шинель, то среди белого дня что-то другое: деньги, акции, ваучеры, небольшую собственность…

Я вспоминаю с «ох» и «ух»
Ту страшную обновку.
Я зарубил в ней двух старух
И отнял Кистенёвку.

Чтобы в числе первых приобрести первоначальный капитал «герою нашего времени» уже пришлось идти на убийства и крупные мошенничества с привлечением продажной судебной системы. Уже «новый русский» внаглую начинает отбирать собственность то у своего приятеля, то у компаньона, то у вчерашнего сослуживца, то у родственника.… И тут Михаил Анищенко упоминает пушкинского отставного генерала Троекурова, хотя и не называет его. И сразу читателю приходят на ум фамилии сегодняшних троекуровых, которые вдруг стали долларовыми миллионерами. Чувство собственного достоинства они легко подменили чувством достойной собственности.

Шинель вела меня во тьму,
В капканы, в паутину.
Я в ней ходил топить Муму
И мучить Катерину.

На дороге к большим деньгам и к власти «новых русских» ждали и многочисленные капканы, и паутина самого неожиданного пошиба. Многим из них пришлось побыть в роли тургеневского Герасима и топить свою Муму. А кому-то для достижения своей цели вести себя, как Кабаниха из пьесы А.Н. Островского «Гроза», и мучить свою Катерину. И вот тут возникает вопрос: если все дети Бога, то почему так часто их воспитанием занимается дьявол?

Я в ней на радость воронью,
Лежал в кровище немо,
Но пулей царскую семью
Потом спровадил в небо.

Вспомнил поэт и Первую мировую, где «маленький человек» пролил большую кровь. Автор создал уникального героя, который живёт не только в настоящем, но и параллельно в прошлом (и это почему-то совсем не воспринимается как элемент фантастики или чертовщины). И за свою пролитую кровь и другие беды, полученные от власти, безжалостно расправился с самодержавием.

Я в ней любил дрова рубить
И петли вить на шее.
Мне страшно дальше говорить,
А жить ещё страшнее.

Не так страшен чёрт, как те, в ком он сидит. Ради получения новых богатств не жалко никого. Даже если пришлось «петли вить на шее» кого-то. Но на потенциальную просьбу читателя «поподробней в этом месте» герой стихотворения отвечать уклоняется. Весь свой ад носит с собой. Лишь признаётся, что «жить ещё страшнее». Может потому, что судьба сначала подаёт нам знак, а затем – счёт. Хоть и охрана многочисленна, и высокие заборы с видеокамерами, но врагов столько, что страх потерять жизнь или собственность становится постоянным спутником.

Над прахом вечного огня,
Над скрипом пыльной плахи,
Всё больше веруют в меня
Воры и патриархи!

Ну, воры понятно. Они всегда без колебаний будут веровать в такого героя. А вот почему «всё больше веруют» патриархи? И причём самого разного профиля? Да потому, что с изменением общественно-экономической формации у патриархов деформировалось и сознание. И деньги, и власть стали мечтой этих «уважаемых людей». А мечты, как известно, могут далеко завести и там бросить.

Никто не знает на земле,
Кого когда раздели.
Что это я сижу в Кремле
В украденной шинели.

В этом абсолютно уверен лирический герой стихотворения. Однако и поэт, и читатели знают, кто и когда «раздел» простых тружеников России. И кто из сидящих в Кремле «в украденной шинели».
В последние годы по телевидению всё чаще говорят о торжестве справедливости. Однако торжество справедливости обычно длится до команды «Снято!» Законам трудно сдержать своё слово.
И уже нет сомнений, что сегодняшняя жизнь приобрела сомнительную репутацию. Впрочем, всё плохое рано или поздно кончается. Даже жизнь.

Валерий Румянцев