Мишу Синяева, мужика со шкафообразным туловищем и головой матёрого североамериканского бизона, у нас на улице называют Фантомасом (помните эту мерзкую синюю рожу в исполнении французского красавчика Жана Марэ?). Так вот: эта рожа по сравнению с Мишанькой – писаный красавец. А наш… Случилась очень грустная история: работал Миша на нефтяной буровой на Ямале, буровая загорелась, он одним из первых бросился тушить. В результате голова у него превратилась в головёшку: ни волос, ни бровей с ресницами, уши – трубочкой, губы –дудочкой, нос растёкся по щекам, черепушка и лицо – в безобразных багровых шрамах. Квазимодо, Кощей и граф Дракула плакали бы и тряслись от зависти при виде такой незабываемой красоты. Наши же уличные беременные (а у нас на улице их всегда почему-то очень много), в отличие от этих литературных персонажей, сначала шарахались и даже плевались, грозились скинуть (не Мишаню, а плод), но время шло – и ничего, привыкли. Мужики же и вовсе отнеслись к мишаниным лицевым изменениям философски-спокойно. Во-первых, человек не сдуру пострадал, а на производстве. Во-вторых, они сами далеко не красавцы. В-третьих, наши мужики почти всегда выпимши, а с пьяных глаз окружающая действительность не так болезненно действует на проспиртованные нервы.

Как пострадавший на производстве, тем более, таком богатом, как нефтянка, Миша был облагодетельствован очень нехилой пенсией, а поскольку устроиться на работу, даже сторожем, ему не представляется никакой возможности (не берут, собаки, и всё тут! Опасаются последствий в виде массовых увольнений из-за постоянного лицезрения такого загробного представителя!), то он целыми днями или возится у себя на дворе или болтается по улице, периодически «ныряя» в коммерческие ларьки, которые стройным рядом выстроились вдоль рядом расположенного переулка имени тов. Лебедянского – знаменитого конструктора отечественных паровозов.

Нет, сначала он, конечно, переживал, стеснялся и даже злобился. Дескать, вот оно, наше бездушное общество во всей его демократической красе, и вот она, его черная неблагодарность за его самоотверженный героизм. Который, оказывается, и на хрен никому не нужен. Да знал бы я про такое предполагаемое ко мне отношение, ни за каким не полез бы в это бушующее пекло! Горите вы все подряд своим синим пламенем!

Но время, как известно, если не лечит, то всякие эмоции сглаживает, и он перестал отсиживаться дома, начал выползать на божий свет, а со временем окончательно осмелел и даже посмеивался над обидными и безобидными шуточками, которые наши мужики отпускают по поводу его оригинальной внешности.

— Ты, Мишань, не сцы, — советовал ему старик Прокопов. – В каждом минусе всегда обязательно есть свои плюсы.

Прокопов у нас на улице самый умный. Он, в отличие от большинства наших уличных мужиков в тюрьме ни разу не сидел, а даже совсем наоборот — в заводской бухгалтерии всю жизнь проработал. О, эти «бухи» знают жизнь! Это потому, что по роду своей профессиональной деятельности они имеют дело больше не с людьми, существами, как правило, очень несерьёзными и, как бы сказать, эфемерными, а с цифрами. То есть, понятиями бездушными, не страдающими эмоциональностью, а потому сугубо объективными.

— Вот, например, наших дуроломов никто не знает, а ты – личность заметная, — продолжал развивать свою глубокую мысль Прокопов. – Тебе даже в винном отделе оказывают почёт и уважение. А жил бы в Москве, то был бы у киношников нарасхват.

— Это почему же? – настораживался Миша.

— На тебя грим тратить не надо, если в ужасном фильме снимать. Экономия!

Проживает на нашей улице ещё один куда как колоритный персонаж – Славка Комиссаров по кличке комиссар Жюв. Вот у него-то с внешним обликом как раз всё в полном порядке. Зато духовное, так сказать, содержание — это какая-то гремучая, постоянно готовая к взрыву смесь цинизма, ехидства и злорадства. Что касается клички, то её первая часть происходит из-за фамилии, а вторая из-за удивительной славкиной похожести на другого французского артиста – Луи де Фюнеса, этого киношного комиссара Жюва. Он такой же маленький, такой же шустренький, с вечным шилом в его комиссарской жо, и шнобяра у него – как парус у яхты: ветер сбоку подует – всю голову в сторону разворачивает. Всеми своими внешним видом и постоянной неугомонностью Славка напоминает воробья. Таких  — крошечных, шустрых, нахальных, постоянно чирикающих – можно наблюдать на нашей уличной помойке, где они бесстрашно утаскивают прямо из-под клювов удивительно жирных помоечных голубей хлебные корки и прочий помоечный харч и так же бесстрашно не обращают внимания на помоечных кошек, охотящихся на этих самых голубей, но и ими, воробьями, не брезгующих.

Такие вот… воробьи, они, как правило, ужасно нервные. А вообще, в Славке, то есть, Жюве, эти удивительных нервностей-странностей полным-полно, и даже с перебором. Самую ерундовую ерунду он может вывернуть и опошлить так, что настроение у собеседника если не портится, то заметно изменяется, и всегда – не в весёлую сторону. Вот, например, закуришь при нём – а он тут как тут:

— Всё куришь?

— Ну, курю, — отвечаешь, ничего пока не подозревая и ни о чём не догадываясь. – И чего?

— Да ничего, — пожимает он своими худосочными плечами вроде бы совершенно равнодушно. – Кури, кури… В тюрьме, например, даже перед смертью покурить разрешают.

Ну, что тут скажешь, что ответишь? Пошлёшь его – а он и не обижается.

— Да это я так, к слову… — отвечает тебе спокойно.

— К какому слову?

— Просто так. (Дескать, чего ты сразу в бутылку-то лезешь? Нервы, что ли, не в порядке? Вот какой это скользкий тип! Повернёт разговор так, словно уже не он, а ты виноватый!).

Да, что есть – то есть! «Умывать» собеседника Жюв умеет просто-таки мастерски, одной фразой, одним ударом, и прикладывает без всякой пощады, так, что подняться приложенному нет никакой возможности. Вот, например, Фирка Силуянов, наш местный молодой человек с непомерными амбициями, тоже то ещё тупое дерьмо. Он лет пять на овощебазе охранялой проработал, а летом сумел устроиться в Москву, и там тоже охраняет, но только не гнилую картошку, а каких-то богатых респектабельных жуликов. Сами понимаете: карьерный рост налицо – и Фирка, конечно же, сразу и сдуру нос задрал. Понятно, что такого удачного момента Жюв пропустить никак не мог.

— Значит, Фирка, ты теперь уже вроде бы и не сторож? – спросил он как-то вроде бы даже участливо, а на самом деле — с тем ещё тонким подкольцем.

Фирка в ответ важно надул губы.

— Сторожем я был, когда эту вонючую овощебазу охранял, — ответил с только ему одному понятным достоинством. – А сейчас я – секьюрити.

— Понятно, понятно, — охотно согласился Жюв, и глазки его подозрительно заблестели. – И  контора ваша уже не контора, а офис, и проходная –не проходная, а эта… как её… А, Фирк?

— Ресепшен!

— Ага, ресепшен! Прям как в аптеке! Ресепшен – фармасепшен! И не сторож ты теперь, а секьюритя. В общем, те же яйца, только сбоку, и накрашенные, как на Пасху!

Вот и всё. Вот и убил этой последней фразой наповал. Фиркины щёки моментально сдулись, сам он побагровел, открыл было свой мощный «секьюришный» едальник, но что он мог теперь сказать, что возразить? Мужики уже лежали от хохота. С тех пор к Фирке и прилепилась намертво эта позорная кличка – «Яйца сбоку». Всё, теперь не отмоешься. А всё он, этот язва Жюв!

Понятно, что наши уличные мужики Славку одновременно и уважают,  и сторожатся, и опасаются, и недолюбливают. Когда он помоложе был, говорят, даже лупили. А толку-то? Таким трендюли слаще пряников. Они от них только бодрее становятся и острее на свой поганый язык.

Мишу-Фантомаса Жюв своим вниманием тоже не обделяет, но издевается над ним совсем не так, как над остальными. Да и издевательством это назвать нельзя. Скорее ироничным нравоучением.

— Вот ты, Миш, мне, неумному, объясни, — говорит он. – Вот за каким ты в этот огонь полез?

— Ну, как… — сразу тушуется Фантомас. – Тушить, зачем.

— Вот я и спрашиваю: за каким? Она чего, твоя личная-персональная, что ли, вышка-то эта? Ты из неё, может, лично для себя нефть качал, для собственного кармана?

— Нет, Мишань, ты не для себя и не для народа туда полез! – и Жюв от избытка нервных чувств звонко хлопнул себя своими тощими ладошками по таким же тощим коленкам. – Там хозяйское добро горело, а ты его спасать кинулся! И вышка, и нефть, они олигахеровы, а не твои!  Отсюда вопрос: а на хрен он, буржуина, тебе нужен, чтобы так стараться самому гореть?

— А он мне зарабатывать даёт! – попытался сообразить, что ответить, Миша. – Давал, тоись. А? – и победно улыбнувшись, огляделся по сторонам. Дескать, ну, кто кого?

— Бэ! (Щас! Разлетелся с ковшом на бражку! Жюва решил умыть!). «Зарабатывать даёт!».  Крохи вам со своего барского стола смахивал, чтобы с голоду не дохли, чтобы пахали на него, паразита. Копейки за то, чтобы этот чмошник поганый себе капиталы неподъёмные сколотил и спрятал их в своих поганых швейцарских банках! И когда эта ваша вышка полыхнула, то он чего-то тушить её не полез, нет! Он на тебя, дурака, рассчитывал, героя, мля, своего капиталистического производства!

— Никто меня никуда не посылал, — буркнул Миша, понимая, что Жюв опять стопроцентно прав.

-Тогда ты ещё больше дурак, если сам туда полез, добровольно! – продолжил безжалостно добивать его Жюв.

— А чего ж делать-то было? – совсем растерялся герой-страдалец. – Горит же!

— Да положить на неё большой и грязный! – истерически выкрикнул Жюв и получилось это у него совершенно искренне. – Гори она синим пламенем, если не народная, а хозяйская! Он без последних порток не останется, себе ещё наворует! А ты вот теперь ходи как… призрак замка Моррисвилль!

В этот момент доведённый до кипения Мишаня обычно начинал обиженно сопеть и лез драться. Мужики уже знали, что сейчас должно произойти, Мишу жалели и поэтому до Жюва его не допускали. Он же Фантомас! Простой и немудрёный, как вся наша простая уличная жизнь и такая же немудрёная действительность! Убьёт комиссара — и посадят дурака. Не посмотрят на его геройскую обгоретость.

И всё-таки что-то их роднило. Что – я так и не смог понять. Помните, как у классика: единство и борьба противоположностей? Или как в физике: разнополюсные заряды притягиваются. Наверно, так и с людьми: на первый взгляд – ничего общего, а приглядишься – всё правильно, всё сходится. Одно целое. Жизнь вообще странная штука. Она и не такие…выверты-странгуляции порой демонстрирует.

Случилось так, что меня месяц не было в родном городе, а по приезде первым, кого я встретил из знакомых оказался Жюв. Он шёл от привокзального рынка в сторону нашей улицы, и вид у него был явно озабоченный.

— Здорово, Слав!

Остановился, поднял на меня глаза. В глазах было написано: что что-то случилось. Определённо.

— А это ты… Привет. Давно не видел.

— В командировку ездил, в Питер.

— Понятненько, — качнул он головой. – А я думал – посадили…

Как говорится, «дохнуло знакомым запахом». Жюв, он и есть Жюв.  Ничего святого. Это за какие такие заслуги меня сажать? Хотя был бы человек…

— Как дела? – поинтересовался я, выдавливая из всех своих душевных сил деликатность и участливость. – Всё не спится без верёвки на шее?

— Что?

— Как здоровье спрашиваю!

— А ты молодец! – неожиданно похвалил он, и было это до того неожиданно, что я чуть было не прикусил язык. Почему-то сразу расхотелось собачиться.

— На рынок ходил?

— Ага, — и Жюв приподнял в руке полиэтиленовую сумку. – Творогу купил. Хороший творог, деревенский. Баба одна кудрявцевская торгует. Я у неё всегда покупаю… А «борожома» нет! – сказал неожиданно. —  Есть это г.вно в пластиковых бутылях, а нужен настоящий, в стеклянных. А где я его возьму? – пожаловался с надрывом.

— Полгорода обежал – нету! Где брать?

— Чего-то не пойму, — признался я. – Ты чего, на «боржом» перешёл? С какого перепугу?

— Да не мне! Мишке!

— Кому?

— Мишке! Фантомасу!

— А ему-то зачем?

Он посмотрел на меня недоумённо, словно видел впервые.

— Ты чего, не.., — и махнул рукой. – Ах, да. Ты ж только что из командировки… Фантомас — в больнице. Кожа у него с головы начала слезать. С самой черепушки. Ну, которую приживали-пересаживали. Сколько держалась – и ничего. А сейчас с какого х… полезла? Так что лежит. Сказали, что ему творог надо есть, там минералы какие-то, и «боржом» пить, и лучше натуральный. Понял?

— Чего ж не понять… А сам-то он как?  В смысле, как держится?

— Держится, — хмыкнул Жюв. – А чего, ему, дураку, не держаться-то? То бледный, то синий, как цыплак магазинный. Ничего, бодрится. Даже улыбается. А чего улыбаться? – неожиданно повысил он голос. – Улыбчивый, бляха муха! Герой производства! Лежи вот теперь, жди, когда до голой черепушки облезнешь! Будешь как Тутанхамон!

— Надо в аптеке спросить, — предложил я.

— Чего в аптеке?

— «Боржом».

— А почему в аптеке?

— Там бывает.

— Думаешь?

— И думать нечего. Пойдём в девяносто девятую, — и я кивнул на одно из ближайших зданий, на углу которого висел большой зелёный крест. – У меня там девка знакомая. Если есть, продаст…

Алексей Курганов

Фото с ЖЖ https://gubarevan.livejournal.com/436603.html