Эта весна для меня оказалась полна событиями, но среди личных было нечто, что уже не первый год держало всю страну СССР в состоянии, когда воздуха не хватает от фантастических перспектив. Первый спутник, а я его видел, когда повернул со своей 4 Тверской Ямкой направо и пошёл по улице Фадеева. Это в Москве. Он летел вдоль неё. Из какого-то форточки окна второго этажа были слышны его бип-бип-бип. И из транзистора у кого-то в руках. Он летел вдоль улицы, посверкивая в лучах солнышка своим маленьким, но видимым просто глазами, круглым боком. И даже как будто никуда не торопясь! Затем были ещё спутники, от которых мы точно в своих фантазиях сходили с ума и, засыпая, улыбались завтрашнему дню. Полетели Белка со Стрелкой, которых мы тут же полюбили и старались отогнать от себя мысли об их будущем.

И вдруг!!!

12 апреля 1961 года, состоялся первый в мире полет космического аппарата, пилотируемого летчиком космонавтом Юрием Гагариным. Старт корабля «Восток-1» был произведён 12 апреля 1961 года в 09:07 по московскому времени с космодрома Байконур. Аппарат был выведен на расчетную орбиту и совершил полный оборот вокруг Земли за 108 минут. Спускаемый аппарат с первым космонавтом Земли приземлился в 10:55:34 по московскому времени в заданном районе СССР.

Это потом мы узнали, что спустившись на Землю уже майором, лейтенант Юра Гагарин, увидев в поле людей, пошёл к ним в космическом костюме, чем, в общем-то, чуток напугал их. Что как-то там связались с поисковиками… А в этот час вся страна взорвалась счастьем и радостью свершения. Школьники не учились, заводы встали. Странно, что поезда не остановились, и самолёты летали! Спустя много-много лет, это состояние людей, наше всеобщее счастье сравнивали с днём Победы 45 года. А для меня, восьмиклассника, это была первая такая неподъёмная, безудержная радость! Настолько, что когда я узнал, что Гагарин прилетает в Москву, и что он будет на Красной площади, не знаю, была ли ночь, но утром вбежал в свой класс и прокричал: — Идём встречать Гагарина!

Уже мы видели газеты с портретом Юрия Алексеевича. По десятку раз прочитали всё, что там об этом было написано. И поэтому никто в классе, ни минуты не сомневаясь, тут же сложили в портфели тетради и бегом по домам, договорившись, встретится на углу 3-го Тверского Ямского переулка и ул. Горького. А по этой центральной для Москвы улице уже улице текла река народа и над всех этим летал радостной птицей океан смеха. Простите за банальность, но каждую секунду люди смеялись, а смех и разлетался окрест, и на всех лицах разно одетых людей в шеренгах светилась солнечная радость! И все шли увидеть Гагарина. Или мечту, воплощённую в живого человека, лётчика, майора, с которой вся страна жила последние годы.

Собравшись, пришло семнадцать человек, пять девочек, договорились держаться как можно ближе, не растягиваться и не ловить ворон, девочек держать внутри. С тем и нырнули в это людскую реку, образовав собственную шеренгу. На всякий случай сцепились локтями, чем и поплатились сразу же площадью Маяковского, когда нас выдернули к дверям консерватории имени Чайковского милиционеры. Они не ругались, но пригрозили по шеям надавать, если ещё раз увидят нас. Так, стайкой, мы и ретировались в ближайшую арку и во дворе стали решать, как же нам снова вернуться в строй. Это был старый, конечно дореволюционный двор, узкий, длинный, вдоль всего высокого кирпичного дома.

И тут я увидел пожарную лестницу, которая вела на самую крышу. Наверное, девятый этаж. Тогда руководителям города не пришло ещё на ум закрывать их щитами от нас же, мальчишек, поэтому мы оценили её как вариант. Решено. Нельзя по улице, полезем по крышам. И полезли. Первый же чердак оказался настолько таинственным, интересным, пыльным, гулким, что мы чуть было не забыли о Гагарине. Оценив эту прелесть, нашли слуховое окно, выглянули, нет ли на крыше милиции, и гуськом, побаиваясь, выползли на уже тёплую крышу. Небо как-то сразу оказалось ближе к нам. Огляделись и я огляделся и обратился к моим семнадцати, но напирал на девочек, чтобы были совершенно осмотрительны.

Первые два дома крышами сходились на одной высоте, и Пушкинская, это следующая по дороге к Кремлю и площадь с памятником поэту, сильно приблизилась. Было слышно, как внизу во всю ивановскую пелись песни, и стоял вселенский шум. У нас же было тихо, только жесть погромыхивала. Да удивлённые голуби уступали место. Цепляясь за растяжки антенн, обходя дымовые трубы, радовались, что в общем-то получается. У третьего дома спустились во двор. Перешли к соседнему подъезду и поднялись на верхний этаж. Крышка от чердака тоже была отодвинута.

На чердаке на крышу выползли по высокой лестнице, приставленной к опорному столбу по центру чердака. Я её потряс, как будто крепко стоит, и предложил Заугорской Наташе, она оказалась рядом, лезть первой. Остальные, кто где, исследовали чердак. Наташа полезла, и почти сразу… я увидел её голубые панталоны. Оглянулся. Как-то стало неудобно, что как будто подглядываю. Но и панталоны сейчас ребята увидят, они уже идут к нам, и я, не раздумывая, быстро её догнал, и грудью прижавшись к весеннему пальто, спас положение. Наташа оглянулась на меня, не поняла, сказав, зря за меня боишься, полезла дальше, но я уже не отставал.

Крыша была более высокая, конусом. Когда все выползли, я попросил ребят взять девочек за руки, и не отпускать. Так, совсем как в лучших традициях разбойников, мы не свалившись дошли до следующей, более высокой крыши, но тут нам ещё раз повезло. К торцу этого дама была приставлена крепкая лестница. Головы пока не кружились, поэтому я первым поднялся, осмотрелся и пристроился так, чтобы руками держать верхушку лестницы, чтобы не так страшно. Наташу на сей раз, я ему подсказал, прикрывал Колька Леонов. Эта крыша была проще, но пришлось спускаться во двор. Попросил всех не высовываться из подъезда и пошёл разведать, как там с милицией. Народу прибавилось, шли уже и по тротуарам. Не видимыми шеренгами, и даже как будто догоняя впереди идущих, перебежками…

Я вернулся, рассказал план и мы, не суетясь, умудрились встроиться в за группой догоняющих, по всему, по лицам, одежде, какого-то института, попросив не выдавать нас милиции. И так, колыхаемые движением, шумом, возгласами, песнями, а пели мы тогда все и всё знакомое, прошли мимо Юрия Долгорукова, и во всю стали смотреть вперёд, где слева уже краснело здание Музея Ленина, прямо Исторический, и была видна уже башня Кремля. Передал по цепочке ещё крепче держаться друг дружки. Всех нас сильно колыхало. Все старались, не отставая, держать шаг и равнение, но стихия была сильнее.

Нам пытались помогать старшие, и тут на ум пришёл рассказ мамы, как в день похорон Сталина её чуть не раздавило толпой. Чьи-то мужские руки, увидев её побелевшее лицо, выхватили её из толпы и забросили в кузов грузовика. Как-то от этого воспоминания стало и не до песен с улыбками. А всех нас уже понесло к Александровскому саду. Улица Горького выливаясь на Манежную площадь, упиралась в исторический музей, и чтобы попасть на Красную площадь, можно было или слева, или справа обходить этот музей. Держались, как могли, но увидели на правом краю Иру Мишину, которую оторвали от нашей цепочки, и всё дальше несло от нас, и её испуганные глаза. Потом она рассказывала, что сумела уцепиться за прутья забора сада и так там простояла пока народ не схлынул, несколько часов.

Но, как-то не успев толком испугаться, оказались на брусчатке Красной площади, сразу стало просторней. И я осмотрел наш строй, нас осталось восемь. Три девочки, Маша Слоним, Наташа Заугорская, и Таня Рощина. В ряд шли Игорь Шишкин, Генка Гельфенбейн, Коля Леонов, Николай Рубаков, Петька Фомин. И шли мы всего в пятнадцати  метрах от Мавзолея. Уже стало видно всех, кто на трибуне, Хрущёв посверкивал лысой головой и махал шляпой, Косыгин, всё политбюро и посередине, мы уже вот-вот подойдём, и сам Юрий Алексеевич —  во всю ширь лица улыбка!

Девчонки запищали, что ничего не видно, и мы их подсадили. Кто на плечи, кто на скрещенные руки. Я вовсю смотрел на лицо Гагарина и начинал верить, что это он был в космосе. Это его фотографии в майорских погонах, которые были напечатаны во всех газетах и смотрели на нас на улицах с газетных щитов. Много позже я прочитал, что рисунок ракеты был создан внуком художника Ивана Айвазовского, плюс одного из первых русских лётчиков, плюс первого, кто научил самолёт выходить из штопора, Константина Арцеулова. Вот она, свершившаяся сказка и её герой…

Красная площадь, проходя мимо Мавзолея, затихала. Очевидно, что все мы старались впитать это лицо, эту улыбку и… его руки, которые он то и дело поднимал, размахивая ими в приветствии. Рядом улыбалось Политбюро, но мы их не видели. Только Гагарин! Часа через три мы были уже дома. Счастливые и уставшие.

А следующим утром в школе весь наш класс проводили в пустующий где-то чуть ли в подвале класс. Можно сказать арестовали. У нас не было уроков, не занимались, мы… сидели в этой подвальной комнате. Потом, когда сам стал взрослым, я с трудом, но представил себе весь тот ужас, что пережил директор школы. Наш замечательный директор, преподаватели,  женщины, мужчины, кто отвечал своей жизнью пред нашими родителями. Естественно мы не рассказывали им, как мы попали на Красную площадь, а наш классный, Анатолий Сергеевич Тараскин  бегал в учительскую и обратно и вероятно как-то успокаивал коллектив, а прибегая к нам, стройный красивый, честный, просил нас как-то покаяться что ли. И так три дня. Вверху в учительской не знали как быть, а мы внизу не понимали – За что?!

За что мы должны просить прощения! И не могли в своих сердцах его найти, это прощение. Правда, одно было точно хорошо, о чём, скорее всего каждый из нас, когда обсуждали наш марш-бросок, когда услышали рассказ, как Мишина висела со многими взрослыми, держась за толстые стержни забора и остальные делились как они выжили, как минимум, подумал – все вернулись. Как мне из нашего сегодняшнего времени видится, то, что мы были почти взрослые, и смогли побывать на встрече с Гагариным, закладывалось в походах, и в походах с ночёвкой в лесу, в этих всех собираниях металлолома, макулатуры и самого разного спорта. На четвёртый день мне зачем-то потребовалось поехать в ГУМ! И я издалека видел у стен Александровского сада какие-то большие и не знакомые чёрного цвета кучи. Купив, что хотел, я вышел к саду и обомлел. Все три кучи состояли из тысяч туфель!

Александр Зиновьев,

На тот 1961 год ученик восьмого класс А 273 московской школы

Фото из личного архива автора