Современное понятие свободы появилось в период Ренессанса провозгласившего человека мерой всех вещей, личность как высшую общественную ценность а свободу личности как неотъемлемое право индивида на проявление его внутренней, духовной жизни, мыслей, желаний и чувств отличающих его от других.

В последующий период, период Протестантской Реформации, протестантизм сузил понимание свободы личности до свободы на индивидуальную трактовку Библии, свободы на поиск индивидуального пути к Богу. В XIX веке материалистическое мировоззрение вытеснило своих предшественников, мировоззрение ренессансное и религиозное и свобода стала пониматься как свобода на внешние формы самовыражения, прежде всего как свобода в экономической деятельности, как свобода действий, свобода передвижений, свобода выбора стиля жизни.

Век Прогресса поставил под сомнение саму необходимость человека в духовной свободе. Постулат английского философа Гоббса: «Люди ищут не свободы, а прежде всего, обеспеченности», обосновал программу новой, наступающей материалистической цивилизации.

Запад достаточно безболезненно воспринял новое представление о свободе как свободе в создании материальных богатств. Россия же этот постулат отвергала, в глазах русской интеллигенции это была формула Мирового Зла, люди должны заплатить духовным рабством за счастье в обеспеченности.

Великий Инквизитор, воплощение Зла в «Братьях Карамазовых», говорит, как будто цитируя Гоббса:

«Люди стремятся не к свободе, а к счастью, а счастье материально это хлеб и дом. Освободите их от духовного поиска, дайте им хлеб и кров, и они будут счастливы».

Великий Инквизитор, по Достоевскому, Антихрист его цель уничтожить духовное содержание жизни.

Макс Вебер, экономист начала ХХ века, в своей классической работе «Капитализм и протестантская этика», показал как из постулатов протестантизма, религии, ставящей духовные ценности выше материальных, вырастал капитализм строившийся на приоритете материального над духовным.

Передовые страны капиталистического мира XIX века, Германия и Англия, тем не менее, шли по этому пути в замедленном темпе, груз многовековой культуры с её приоритетом духовного над материальным тормозил процесс. У Соединённых Штатов этого балласта не было, Америка двигалась в заданном Прогрессом направлении значительно быстрее, что вызывало резкое неприятие европейцев.

«Я думаю, что Америка, которая претендует на то, что она есть образец свободы, нанесла страшный удар по самой идее свободы».

Впечатление Чарльза Диккенса после поездки по Соединённым Штатам.

Многие русские писатели, побывавшие в Америке, разделяли мнение Диккенса, они также не принимали американской формы свободы в которой не было места свободе духа.

Максим Горький, посетивший Америку в 1911 году:

«Лица людей неподвижно спокойны …. В печальном самомнении они считают себя хозяевами своей судьбы — в глазах у них, порою, светится сознание своей независимости, но, видимо, им непонятно, что это независимость топора в руке плотника, молотка в руке кузнеца, кирпича в руках невидимого каменщика, который хитро усмехаясь, строит для всех одну огромную, но тесную тюрьму. Есть много энергичных лиц, но на каждом лице видишь, прежде всего зубы. …нет истинной свободы, свободы внутренней, свободы духа – её нет в глазах людей… никогда ещё люди не казались мне так ничтожны, так порабощены».

Экономическое общество видит свободу как право каждого думать только о себе. «Everyone minds his own business”, каждый за себя, “Each man for himself”. Каждый имеет право делать то, что он хочет, и как он хочет, “do your own thing” или “have it your own way”, делай всё по-своему. С другой стороны, каждый должен быть таким, как все, “be like everyone else”. На этих двух противоречивых постулатах построена идея американской свободы, её формула “каждый свободен быть таким, как все”.

Американский писатель Генри Миллер, в своей новелле «Аэро-кондиционированный кошмар»:

«Чтобы научиться жить (в Америке) … вы должны стать таким как все, тогда вы защищены. Вам надо превратить себя в ноль, стать неотличимым от всего стада. Вы можете думать, но думать, как все. Вы можете мечтать, но иметь такие же мечты, как у всех. Если вы думаете или мечтаете по-другому, то вы уже не американец, вы чужак во враждебной стране. Как только у вас появляется своя собственная мысль вы автоматически выбываете из толпы. Вы перестаёте быть американцем».

Экономическая демократия защищает свободу индивида, но не свободу личности, а индивид, поступающий и думающий, как все, не личность, он часть толпы, массы, личность уникальна.

Духовный поиск не является целью экономической демократии, она предлагает свободы иного рода, свобода в выборе мест жизни, мест работы, в личной жизни. Но эти виды свободы могут существовать лишь в том случае если человек экономически независим, а в современном обществе он полностью зависит от загадочной игры экономических сил.

Во времена первых американских пуританских общин свободными считались лишь те кто владел имуществом не менее 75 фунтов стерлингов, только они имели статус свободного человека, Freeman. Они могли принимать решения свободно игнорируя давление большинства. Только те, кто имел этот статус имели право участия в решениях общины. Неимущий, бедняк зависим в своих средствах существования от других, у него нет чувства ответственности за свои поступки и потому не имеет права на участие в принятии решений.

На первых выборах, проведённых после победы Американской революции, право на участие в выборах президента имело лишь 6% населения страны. Избирательные права через 40 лет уже не привязывались к имущественному статусу, но в практической жизни все решения принимались имущим классом, который, в отличии от европейских стран, составляла не потомственная аристократия, а новые богачи, нувориши, вышедшие из низов.

И.В.Турчанинов, полковник российского генерального штаба, эмигрировавший в США в период Гражданской войны, и ставший бригадным генералом армии Севера, в письме Герцену, писал:

«Я не вижу действительной свободы здесь ни на волос, это всё тот же сбор нелепых европейских предрассудков… разница только в том, что не правительство, не элита управляет бараньим стадом, а бодливые, долларами гремящие, козлы-купцы».

Современник Турчанинова, Марк Твен, говорил, что в условиях экономической демократии, в конкурентной борьбе реальной свободой обладают самые беззастенчивые, самые напористые, приобретающие свои богатства за счёт слабых: «Свобода право сильных грабить слабых».

В рабовладельческом обществе раб был несвободен, потому что хозяин имел право его продать. Крестьянин в феодальном обществе был несвободен, он полностью зависел от лендлорда, который владел землёй, главным источником существования крестьянина и мог её дать или отнять.

Перед началом индустриальной революции американский фермер, зарабатывавший средства на жизнь своим трудом, полностью обеспечивающий все его нужды, был независим. Но, в процессе развития индустриального общества большинство населения превратилось в наёмных работников и получило только один вид свободы, свободы продавать себя самому, “sell yourself”, на свободном рынке труда.

С библейских времён до начала индустриализации, человек работающий не на себя, а на другого, считался рабом. Разумеется, сегодняшний наёмный работник имеет такие права, каких не имел средневековый крестьянин, их гарантирует Билл о Правах. Но, права эти иллюзорны, так как «Билл о Правах” не применяется по отношению к экономическим отношениям.

Те, кто пытается реализовать это право, оказываются на улице. Таких фанатиков единицы. Подавляющее большинство соблюдает правила игры и предпочитают с гордостью перечислять все свои многочисленные политические свободы в самой свободной стране мира.

“В экономической жизни работник не имеет никаких свобод, кроме свободы остаться без работы и стать социальной парией». Американский социолог Чарльз Рейх.

Как иронически отмечал русский писатель Саша Соколов, иммигрировавший в США в 1990-ые годы, в письме другу в Россию, «Ты даже не представляешь, насколько здесь надо продаться, чтобы тебя купили. Зато свобода…».

Или другой русский иммигрант, Андрей Тум, Билл о Правах не мешает, «…свободному рынку подавлять любой протест против системы гораздо эффективнее чем советское КГБ».

В середине 90-ых годов, когда шли дебаты по поводу проекта закона о создании бесплатной медицинской системы выдвинутого конгрессменом Ричардом Герхардтом, кампания IBM разослала письма 110 тысячам своих работников рекомендуя им звонить в Конгресс и требовать снятия законопроекта с голосования. Работники IBM были свободны в своём выборе — или подчиниться требованиям корпорации или потерять работу.

Протест изначально обречён, в условиях свободного рынка человек, чтобы выжить, должен полностью и беспрекословно подчиниться писанным и неписанным законам экономики диктуемых самыми сильными. Самые сильные, корпорации, создают условия труда, в которых работник, чтобы выжить, должен следовать правилам корпоративной дисциплины, напоминающей армейскую.

Американских солдат принято называть GI (Government Item), что расшифровывается как «государственное имущество». Свободный американский гражданин не является имуществом государства он принадлежит экономической машине. В армии поведение солдата контролируется системой наказаний. В экономике поведение работника контролируется гораздо более эффективно, кнутом и пряником, угрозой увольнения и системой привилегий, бонусов, 13-ой зарплатой, акциями кампании.

Декларация Независимости в триаде «Свобода, Равенство и Право на поиски счастья» ставит в этом перечислении Свободу на первое место. В практике жизни это не более, чем иллюзия, и она не перестаёт быть иллюзией от того, что её разделяет большинство, также как миллионы советских людей, распевавших «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек».

«Здесь можно делать, что хочешь…».  пишет Шоссет, русский иммигрант, видевший Америку 70-ых годов, как бы повторяя впечатление Горького об Америке начала века, «но нет ощущения свободы, … а в Нью-Йорке типичные лица с ленинградского эскалатора. Поджата нижняя челюсть, выраженья нет. Они устали. Какая уж тут свобода. …здешняя жизнь похожа на то, каким представляли социализм будущего где-то в 30-х годах. Только что всё на деньгах, как средстве управления, держится, а результаты те же».

Советский и фашистский режимы отчётливо и ясно формулировали в своей пропаганде подчинённость интересов отдельного человека интересам государства, так как в условиях индустриального общества индивидуальная свобода должна быть подчинена интересам экономического и социального развития. У экономической демократии те же цели, но она никогда не говорит о них открыто, демократия использует сложную сетку подстановок.

«Средний человек воспринимает свободу выражения желаний, запрограммированных в нём обществом, как истинную, индивидуальную свободу. Он не видит конкретных сил или людей, которые командуют его жизнью. Свободный рынок невидим, анонимен и, следовательно, человек делает вывод, что он свободен».

Эрих Фромм

С одной стороны, свободная экономика в определенной степени освобождает работника от диктатуры государства, от давления семейного клана, от связывающей его действия устаревшей традиционной морали. С другой, она освобождает его от тех духовных, интеллектуальных и эмоциональных потребностей, которые не укладываются в стандарты экономической жизни.

Индивид, прошедший обработку массовой пропаганды и массовой культуры, уже неспособен понять, что у него есть потребности кроме тех которые ему навязывает рынок и, хотя он имеет больше видов физической свободы и независимости от государства чем европейцы он полностью подчинён экономике. Свобода, в своём минимальном выражении, это хотя бы осознание существования сил, которые её ограничивают, но большинство не только не осознаёт, но и отрицает само наличие этих сил.

Социолог Филлип Слатер:

«При всех данных ему обществом свободах современный человек также беззащитен перед силами, с которыми он сталкивается в своей повседневной жизни, как первобытный человек перед силами непонятной ему природы. Он беспомощен перед анонимными социальными механизмами, действующими необъяснимо и непонятно для простого человека, они могут поднять его наверх или бросить вниз на социальное дно, он беззащитен перед ними, как и первобытный человек перед грозой или ураганом».

Постиндустриальное общество уничтожило понятие нищеты и предоставило множество свобод. Каждому предоставляется огромное количество выборов, но это не личный выбор, этот выбор запрограммирован в человеке системой. Система воспитывает понимание свободы не как право быть самим собой, не как право на принятие собственных индивидуальных решений, это право на такую же форму жизни, как у всех.

Во времена американской молодёжной революции 60-ых годов свобода личности и поиски смысла жизни стали ориентирами целого поколения. Молодёжь, инстинктивно или осознано, видела в мощных корпорациях страны особую опасность. Именно крупные корпорации с их военизированной структурой и почти военной дисциплиной, олицетворяли в их глазах всё негативное в американской жизни. Корпорации были полной антитезой их представлений об обществе справедливого равенства и индивидуальной свободы.

Фильм «Easy Rider» («Лёгкий ездок»), выпущенный на экраны в конце шестидесятых годов, входил в обойму “фильмов протеста”, как будто говорил о бунте личности против уменьшающейся личной свободы в условиях разрастания мощи корпораций. Герои фильма не имеют никакого уголовного прошлого, не связаны с преступным миром, это обычные ребята из провинциального городка, но они нашли возможность одним ударом реализовать Американскую мечту, перепродав большую партию наркотиков. Теперь, с большими деньгами, они свободны.

Они движутся по стране на мощных мотоциклах, на их куртках американский флаг, символ свободы. Они получили свою свободу, независимость и самоуважение не благодаря тяжёлому труду, по 40 часов в неделю, изо дня в день выполняя монотонную, изнуряющую работу. Они нашли лёгкий путь, не заплатив тюремным сроком за своё рискованное предприятие и этим вызывают восхищение зрителя, который, чтобы добиться даже не свободы, а минимального уровня экономической независимости, должен многие годы отсиживать свои часы на работе.

Обитатели маленьких, погруженных в безвольную спячку, городков средней Америки, через которые проезжают герои, привычно живут в полунищих условиях, из поколения в поколение с трудом сводя концы с концами, и те, кто добился богатства минуя путь тяжёлого и плохо оплачиваемого труда, не могут не вызывать в них тяжёлой, свинцовой ненависти. В финале жители городка забивают героев насмерть бейсбольными битами.

С точки зрения юридического и нравственного закона, герои фильма преступники, но продажа наркотиков воспринималась зрителем не как нарушение моральных норм, а как бунт против системы. Но сама система стимулирует поиски новых, часто незаконных путей к богатству, а герои фильма часть системы, их жизненные ценности те же, что и у большинства, считающего, что только деньги приносят свободу.

В период молодёжного бунта 60-ых резко увеличился уровень преступности, но основная масса бунтовщиков, на лозунгах демонстраций ненасильственного протеста, цитировала Библию “возлюби ближнего как самого себя”, духовный рост человека провозглашался единственной истинной целью. Высокие идеалы нового поколения входили в конфликт с идеалами отцов, помнивших времена голода и нищеты Великой Депрессии и принимавших обеспеченность послевоенных лет как высшее достижение своей жизни.

Молодёжный протест всколыхнул всю страну, его программой стала рок-опера «Иисус Христос суперзвезда», библейский канон “все люди братья” приобрёл новую жизнь, формула “каждый за себя” была отвергнута, каждый должен нести личную ответственность за происходящее с другими.

Но постепенно накал страстей утих, бунтовщики, взрослея, стали воспринимать личную ответственность как ответственность только за себя и вернулись в налаженное русло, вернулись к формуле жизни отцов, «каждый за себя». Оказалось, что сломать систему невозможно, альтернатива была лишь одна, приспособиться. Но неприятие системы в поколении бэбибумеров (послевоенное поколение), сохранилось, оно перестало быть наглядным, потеряло черты организованного протеста, в условиях тотального контроля бунт стал выражаться лишь индивидуально и поэтому приобретал патологические, экстремальные формы.

Фильм середины 80-ых годов, «Natural Born Killers», показал, во что превратились идеалы свободы через 10 лет после окончания молодёжной революции. Герои фильма напоминают образы молодых бунтарей 60-ых, созданных актёрами Марлоном Брандо и Джеймс Дином, но личную свободу они понимают по-другому, не как право на себя, не право быть самим собой, для них свобода это свобода убивать. Это единственная доступная им форма самовыражения, власти над обстоятельствами своей жизни, в которой они чувствуют себя совершенно беспомощными.

Стрельба по толпе для них единственная возможность самоутверждения и свободы личности. В глазах героев фильма, как и в глазах публики 80-ых годов, свобода личности — это свобода от обязательств перед другими, свобода от общества. Слово свобода, которым так часто пользовались в 60-ые годы, утратило своё содержание, превратилось в пустышку общепринятого демагогического словаря.

Гражданские права были завоёваны, но исчез нравственный код, моральная правота защиты прав личности, на которой строился молодёжный протест. Сегодня вера в свободу не более чем ритуал, проформа, соблюдение внешних приличий за которыми уже нет ни искреннего убеждения, ни абсолютной веры.

У бунтарей предыдущих эпох были шансы на успех пока общество верило в высший авторитет, авторитет свободы личности, свободы внутренней жизни, стоящих выше авторитета силы и власти, нравственные принципы, которые отстаивали бунтари, находили отклик в общественном сознании. Бунтари сегодняшнего дня следуют в направлении намеченным фильмом «Natural Born Killers». Подростки, расстреливающие своих сверстников из автоматов в американских школах, также, как и их прообразы в кино, только в насилии над другими видят единственную форму самовыражения.

«Общество ограничивает возможности выражения индивидуальности, что ведёт к агрессии и насилию, небывалому по своему размаху за всю историю человечества в мирное время. В больших городах, в начале и в конце рабочего дня, миллионы людей, закрытые в кабинах своих машин, полностью изолированные друг от друга, стремясь вырваться из трафика, ненавидят друг друга в такой степени, что если бы у них была возможность уничтожить все эти тысячи машин вокруг них, они бы это сделали не задумываясь, подчиняясь импульсу ненависти».

Социолог Филипп Слатер

Общество воспитывает агрессивность, необходимое качество в атмосфере всеобщей конкуренции, и, в то же время, её подавляет. Возрастающий пресс приводит к обратной реакции, к освобождению подспудной агрессивной энергии в самых её экстремальных формах. В последние десятилетия появилось небывалое раньше количество серийных убийц и их появление не случайно. Чем больше давление, тем больше противодействие. Это показатель реакции людей, зажатых в узкие рамки ритуалов “свободы”.

Серийные убийцы хотят доказать самим себе и обществу, что они не “тварь, дрожащая”, что они не винтики машины, что они личности со свободной волей, что они, в отличии от массы, способны переступить последний рубеж, последний запрет.

История лондонского Джека-Потрошителя в викторианской Британии потрясала воображение цивилизованного мира в течение целого века. Сегодня Джеки-Потрошители появляются ежегодно и уже никого не удивляют. Увеличилось количество преступлений вне экономических мотивов, стрельба по сослуживцам в офисе, по пассажирам в сабвее или другим водителям на дороге. Рост преступлений, которые раньше не могло представить самое разнузданное воображение, сегодня стали обыденными и привычными. Садизм, мазохизм, ритуальный каннибализм, сатанизм, когда-то бывшие на периферии общественного внимания, выдвигаются на авансцену, приобретают всё больше последователей.

Это иррациональная, спонтанная реакция на отсутствие свободы реального выбора, неосознанный бунт против всей системы жизни, построенной на подмене реальной свободы теми формами, которые приносят обществу экономические дивиденды. Протест выражается в виде иррациональных, крайних, асоциальных форм поведения, потому что сопротивление всеобъемлющему и анонимному контролю невозможно на рациональном уровне.

«Система подавляет уникальность человека, которая неизбежно находит выход, и это выход в экстремальные формы, в эксцентричности, сатанизме, садомазохизме, промискуитете, изуверском насилии».

Социолог Филипп Слатер

Но запреты на многие экстремальные желания уже в прошлом, они безопасны для самой системы, их обслуживание увеличивает занятость определённых слоёв населения, увеличивает доходы и облагается налогом. Потребительское общество легализует всё, что приводит к развитию экономики, а экономика построена на удовлетворении желаний покупателей.

В фильме Кубрика «Механический Апельсин» («Clockwork Orange»), главный герой не может легально получить то, что желает, он лишён права на насилие, которое приносит ему удовольствие. Его гражданское право на личную свободу ограничено. В фильме Кубрика те, кто стремится обуздать инстинкты насилия в главном герое, Алексе, сами используют насилие, как форму контроля над ним. Только управляющий класс имеет право на насилие, организованное насилие.

В среднем человеке, для его правильного функционирования как члена общества, все инстинкты должны быть или кастрированы или направлены в безопасное для власти русло. Часто уголовники считают свои преступления политическим актом. И, действительно, если пропаганда говорит о главной черте демократии, свободе, то наказания за свободу выражения желаний являются нарушением главного политического права гражданина.

Идея свободы была доведена до своего логического конца маркизом де Садом. Убеждённый республиканец и революционер, Маркиз де Сад был наиболее последователен в развитии идей Просвещения о свободе. Логика де Сада: демократия, следуя своим принципам, должна предоставить всем право на свободу скрываемых желаний и, так как жажда насилия живёт в каждом, оно должно быть всем, насилие должно быть демократизировано.

«Маркиз де Сад первым сумел увидеть, что абсолютный индивидуализм должен привести к организованной анархии, в которой эксплуатация всех всеми делает насилие над другими органической частью наслаждения жизнью. Де Сад поставил только один сексуальный аспект в центре своего утопического будущего, но сам его прогноз был верен, логика абсолютной свободы и безответственности личности перед обществом и другими людьми должна привести к формированию общества без морали, общества, построенного на праве сильного». Кристофер Лаш, социолог.

Гитлера называли громкоговорителем нации, который, взывая к толпе, вслух говорил о том, о чём было не принято говорить, о праве на скрытые желания, на тёмные инстинкты внутри каждого человека и давал оправдание, обоснование права использования насилия в общественных отношениях.

Жажду насилия, живущую в каждом человеке и агрессивные инстинкты толпы, фашизм использовал для достижения политических целей. Экономическая демократия сублимирует агрессивность направляя её в безопасное русло тех желаний, которые соответствуют интересам экономики, увеличение физического комфорта и разнообразных развлечений.

Социализм, выросший на идеях Просвещения, предполагает исчезновение любой власти, любой формы насилия, недаром Ленин говорил об исчезновении государства. Но в экономической демократии насилие не исчезает оно лишь приобретает цивилизованные формы. Система сужает свободу в широком понимании до свободы потребления, физически определённой и ощутимой.

“Что я получу, если буду иметь духовную свободу? Поможет ли мне духовная свобода приобрести новый дом или последнюю модель автомобиля?”,

говорит воспитанник экономической цивилизации.

Реальная свобода это свобода выражать себя как личность в основополагающих сферах жизни, а как раз в этой сфере свободы у члена экономического общества нет. Но у него есть свобода передвижений, свобода смены мест работы, свобода потребления, а духовная свобода для него абстрактный фантом, словосочетание, не имеющее конкретного содержания.

И это не явление сегодняшнего дня, это характерная особенность самой материалистической цивилизации, отрицающей духовное начало. Как писал Алексис Токвиль в 1836 году: «Что ошеломляет в Америке это не останавливающееся движение и постоянные изменения, но человеческое существование чрезвычайно однообразно и монотонно, потому что все изменения и непрекращающееся движение ничего не меняют в содержании, в сущности самой жизни. Человек находится в движении, но это движение чисто физическое, его внутренний мир неподвижен».

Свобода духа, свобода внутренней жизни, была одной из основных ценностей, одной из целей Прогресса, средством её реализации должна была стать развитая экономика. Давая массам достойные формы существования общество сможет стимулировать рост духовного богатства свободного от борьбы за физическое выживание человека. Но, в процессе развития экономики, средство стало целью.

Общество, состоящее из свободных личностей с ярко выраженной индивидуальностью, было мечтой лишь в самом начале эпохи Прогресса, когда ещё были сильны традиции культуры аристократического общества. Сегодня это уже ушедший в прошлое атавизм, в процессе роста экономики и создания массового общества уникальная личность, поднимающаяся над безликой толпой, утратила свою былую ценность. Массовое общество — это общество равных отбрасывающее всё, что поднимается выше среднего уровня.

Михель Гофман,

Колумбийский университет,

Нью-Йорк