Вечер. Моросит. Свежо. Два Витька. Едем с приятелем из качалки на его крашеной «Калине» на киносеанс. «Терминатор: тёмные судьбы» – так себе, но в нём опять играет старик Арни – кумир наших детских лет. Болтаем оживлённо ни о чём и обо всём.

– Ты вот зачем пишешь чепуху, Витян! – горячится друг. – У тебя одни скандалы в группе – кому это надо, для чего! Ты постоянно и по-тупому лезешь на рожон… Жизни ты не видел, Витька, – такой жизни, чтоб мороз по шкуре и волос дыбом, чтобы и хотел смолчать, а не смог.

– И чё теперь, – волнуюсь я, – мне бомжевать идти необычного опыта набираться? Или на Донбасс удрать в окопы, чтоб потом свои же посадили за наёмничество? Так семья у меня, блин! Супруга в декрете, детей два пишем один в уме. Из меня герой как из…

– Сюда послушай и не ори. И не маши руками, сломаешь мне в машине что-нибудь – урою, ты меня знаешь. Короче, ты почему ещё не написал про Сашу?

Молчим некоторое время. Витя сосредоточенно ведёт машину, жуёт мятный «Орбит».

– Произвол какой был! Пацана на районе грохнули, а ментам побоку. Списали на несчастный случай, – пытается освежить мне память Витька.

Я помню. Сашка – был такой парнишка в нашем доме, младший брат Андрюхи…

При слове «произвол» вспоминаю, как на днях заглядывал в полицейский участок писать заявление на хамьё в соцсети. Достали просто. Пишут гадости об учителях, берегов не понимают. Участковый только улыбнулся, ответив, что по закону я прав, но фактически тут работы много, а шерсти мало, и наказать обидчиков не получится. Вот так: обзывать и материть можно кого угодно. Утирайся, бей врага педагогическим талантом.

Лет двадцать назад это случилось, в начале «нулевых». Время было другое, конечно, и «долбоящеров» вокруг было больше, чем теперь. Злоупотребляли алкоголем, курили, «закидывали» насвай под губу, чуфанили клей «Момент», бензин, ацетон. А за слова приходилось отвечать и своё положение честного пацана добывать кулаками.

– Помнишь, драка вспыхивала на ровном месте, Витян? – уточняет приятель. – Доказывать надо было, что ты не лох?

– Угу! – я смотрю в боковое окно, там дождь, редкие прохожие шустро, на цыпочках лавируют меж лужами. Да, я помню…

Я помню, что настроение было тогда у меня прекрасное – 9 мая всё-таки! Вечером ждали салют! С нашего виадука на Новокирпичной, что на Старой Московке, его яркие раскаты всегда замечательно видны. Но мы не пошли на салют, нам сообщили, что наш друг Сашка погиб. Под поездом.

***

Ему лет двенадцать было. Живое лицо в веснушках, в любой миг готовое засиять улыбкой до ушей, гладкие, ещё детские щёки, тонкие губы, каштановые стриженые волосы, чистый голос. Санёк – жизнерадостный мальчик, очень общительный, он выскакивал на улицу по первому же зову друзей.

Что за время я помнил радостное! Мы строили шалаш на дереве, называя его «Контора» – Санёк был рядом, помогал. Мы кричали, взрывали петарды – Санёк всё придумывал, где бы это сделать веселее. Везде он был с нами, переживал, что отстанет. В лидеры не рвался, просто стремился не остаться незамеченным. Я видел, насколько он был дока в компьютерных играх. Он запросто проходил то, что не давалось никому из нашей компании и оттого многие по-хорошему ему завидовали.

Саша и Андрей жили с бабушкой. Заходишь – бабушка приглашает за стол, угощает бутербродами, хлебом с шоколадным маслом. Замечательная такая бабушка, ей хотелось рассказать о наших совместных ребячьих замыслах, хулиганских вылазках, об успехах. Она слушала. Качала головой, улыбалась. И сейчас я встречу её – она спросит, как у меня дела, и расскажет об Андрее в Москве. Глаза такие же у неё, добрые и горящие…

9 мая! Какой неудачный день для смерти!

– Санька завалили! – это Гундя с огромными от ужаса глазами. Гундей его называли из-за фамилии Гунштейн.

Прошло некоторое время. И вот мы, вот гроб, в гробу Санька. Это было чужое тело. Голова толстыми нитками пришита к шее. Кожа сине-серого цвета с тёмными пятнами – на щеках и лбу – на тех светлых и радостных местах, которые мы видели сразу, едва он выглядывал, открывая дверь.

Я смотрел непонимающе на Витяна, Витян глазами хлопал – на меня. Бесшумно плакал всезнайка Андрей, старший брат Санька. Вертел по сторонам головой Боря, его одноклассник и друг, с ним был Санёк неразлучным. Ещё Серёга – он хоть и старше нас, но мало что понимал тут тоже – по-моему, он просто рассматривал иконы, завешенные зеркала, венки. Всё дико, необычно, странно. А Игорь, бесстрашный наш погодка, и вовсе выглядел испуганным… В комнате не осталось места. Потом мы ушли. Как ни в чём не бывало. Это событие осталось неопознанным кадром, запоминать который было необязательно. Исчез Саша – его унесли.

– А эта, кого похоронили, пацаны? – спросил сосед бабушки, оставшейся без внука, пожилой забулдыга Генка.

– Санька… – бросил Гундя тихо.

– А… а он там остался, а-а зачем? – пьяный «вдрабадан» Генка забормотал что-то невразумительное, поглядывая на нас сквозь муть в очах. – Я, эх-ма, руки от-а, не двигаются, вот… – он поднимал перед собой сухие жилистые верхние конечности, пытался ими шевелить.

Время шло. Мы взрослели. Андрюха уехал работать в Москву: там жила его мама. А бабушка, оставшаяся тут одна, нам рассказывала, что подавала в полицию много раз. Писала и в Москву. Но «…везде, мальчики, одно и то же – произвол». Отписки: подросток, мол, упал под колёса поезда сам. Пуговиц на одежде не было. А синяки в области груди появились якобы в процессе волочения тела при травматическом отделении головы от туловища. Бред, в общем. Выяснилось ещё, что сломана нога. Но это тоже оказалась сопутствующая травма.

Бабушка десяток лет старалась обнаружить повинных в смерти внука. Первое время их также искал и Андрей. Опрашивал знакомых «корефанов», просил выяснить по своим каналам. Был готов даже кинуться на местного «крутого» – Кузю. Представьте, Андрюху не страшила ни орава неадекватных Кузиных дружков, ни опасная слава самого этого отморозка. Однако поиски убийц Санька заканчивались только грустными разговорами. Кто, зачем, за что? Да разве тут теперь найдёшь…

– Да на меня как-то наехали, – рассказывал мне в классе десятом Кирюха Остроушко – тогдашний главный панк районной школы. – Сказали, что они за игру бросили под поезд какого-то пацана, и чтобы я ходил… оглядывался.

Но когда я у него захотел осторожно выяснить, что это за люди – ушёл от ответа. Трепался, наверное, цену себе набивал. Я же тогда никому не передавал этот бессмысленный разговор.

***

Бабушка, Алевтина Павловна, зовёт помянуть Сашу, разговаривает с его фотографиями на стене, помещёнными в рамках на полке, с пластмассовыми игрушками – роботами, мутантами. Эти старомодные игрушки у неё теперь по соседству с иконой Божией Матери. Такие дела. Я прихожу помянуть друга, Витёк тоже. Но Андрей, Гундя, Серёга – разъехались по стране. Мы не видимся, переписываемся в социальной сети. Семьи почти у всех.

Я вспоминаю теперь о милом Саньке, когда прохожу мимо полицейского участка на Старой Московке, где живу. Вижу выскакивающих покурить российских «копов» и думаю, если они не в состоянии даже закрыть вонючую группу «Вконтакте», в которой оскорбляют учителей, то как же эти защитники порядка справляются с более весомыми делами? Признаться, я иногда даже почти физически чувствую, что сейчас Санёк живёт где-то там, у Бога, и ему гораздо лучше, чем нам…

Виктор Власов