Человек надел скафандр и привычно оглядел себя. Все в порядке, можно выходить. Он набрал на щите шлюзовой камеры код — «автомат» — и шагнул на красный песок. Двери камеры бесшумно закрылись за ним.

Человек двигался по маршруту, который проходил каждое утро. Он помнил его наизусть и мог бы повторить с закрытыми глазами. Сто шагов прямо, столько же — влево и дальше — по дуге в сто двадцать градусов с центром на станции. Иногда он шел в обратном направлении. Но времени это больше не занимало: сорок минут вполне хватало, чтобы обойти все датчики и даже немного задержаться возле них. Другой работы до прилета экспедиции у него не было. Сорок минут на планете. Сорок из двадцати четырех часов. Он жил по земному времени и не считал нужным его менять. Остальные двадцать три часа двадцать минут он обязан быть на станции: три отсека с аппаратурой, жилой, грузовой, входной и оранжерея. Сто на сто метров. Это много, когда вас двое, и очень мало, когда ты — один. Один в течение долгих шести месяцев.

Он никогда не думал, что подвержен этому заболеванию с красивым названием «ностальгия», о котором рассказывали ребята-кадровики. Профилактическую программу тренировок он всегда проходил с легкостью. И даже сурдобарокамера — древнейший вид испытаний космонавтов, применявшийся на заре освоения черной бездны, и один из немногих, сохранившийся с тех времен, не был ему в тягость.

Тишина и одиночество… Одиночество и однообразие… В чужом мире они всегда другие, чем на Земле. Глухое, враждебное, непостижимое безмолвие и бесконечность соединялись в одном коротком слове — НИКОГДА и делали его емким, пугающе ощутимым и понятным…

Но человек умел преодолевать слабости, он был опытным «дежурным»: эта станция — пятая в его послужном списке. И ни разу он не покинул пост раньше срока. Товарищи называли его «человеком без нервов», а девушки — «бирюком».

И вот случилось — человек затосковал!..

Это была мучительная, невыразимая определенными словами боль, постоянно живущая в нем, что бы он ни делал, где бы ни находился: в оранжерее, у приборов, за книгами или шахматами.

Все началось, когда он получил сообщение, что на Красную планету направлена комплексная экспедиция и среди членов экипажа — она, светловолосая девушка с рыжими смеющимися глазами, биолог из выпускной группы Института космической медицины.

…Они встретились во время работы отборочной комиссии на Красную планету.

Она оказалась единственной девушкой среди претендентов. Помнится, он тогда подумал, что шансов выдержать конкурс у нее маловато. И на месте членов комиссии он бы отказал ей: уж очень не внушительно выглядела она возле могучих атлетов: маленькая, хрупкая, почти прозрачная.

Конечно, ее не взяли. Она плакала безутешно, как ребенок, размазывая по лицу слезы, а он утешал ее. Вернее, стоял рядом, а девушка в перерывах между рыданиями выкрикивала ему в лицо все, что она думает об этих «крупнокалиберных долдонах» и молотила кулачками его по груди.

А потом она резко прекратила рев и твердо сказала: «Все равно добьюсь! А теперь пойдем бродить!»

И они отправились… Где только они не были в ту ночь! И она говорила, говорила, смеялась и снова говорила… А он слушал и молчал. Разве можно любовь заточить в слова? А о другом говорить он не мог.

Человек шел, размеренно вдавливая подошвы в сыпучий песок. Один датчик, другой, третий… Переставить дорожки, сменить ленту, положить кассету в сумку и — дальше. Простая операция. Движения автоматические, не требующие участия мозга. И он свободен для мыслей, мыслей о корабле, который летит с Земли.

Последнее время он постоянно думал о нем и… боялся. Боялся вновь увидеть ее. Боялся прочесть в рыжих глазах равнодушие. Боялся аварии, глупой случайности, в результате которой мог навсегда потерять ее…

Песок, песок… Кругом песок… Что делать здесь биологу?

Вот и последний пункт. Дорожка, лента, сумка — все. Но что это?.. Обрывок ленты? Когда он ее выронил? Странно. Лента меняется вместе с кассетой. Человек с трудом нагнулся, разглядывая находку. Нет, это не лента. Тонкие, бледные, иссушенные адской жарой полоски, полузасыпанные песком. За шесть месяцев он не видел ничего кроме красного песка. Человек осторожно разгреб холмик. Растение?!.. Невероятно!.. Первое растение безжизненной планеты?!

Он не раздумывал ни минуты. Выложив кассеты, освободил сумку (за ними придется вернуться!), достал саперную лопатку (давнишняя привычка геолога — всегда иметь при себе, уходя в маршрут), бережно, не спеша, подкопал со всех сторон растение и поместил в сумку.

То, что он сделал — лишить растение естественной среды обитания, не изучив его,  было кощунством. С общепринятой точки зрения. Но всегда ли человек руководствуется одним разумом?..  Тем более растение погибало, в этом он не сомневался. Лишь у самого основания, в темно-бурых образованиях, напоминающих венозные узлы на больных венах, ему почудилось, теплилась жизнь. И он должен был, во что бы то ни стало сохранить ее! Сохранить для той, которая летит сюда. Как ученый он понимал, что не мог бы сделать ей большего подарка, чем этот.

Впервые за много дней человек не чувствовал протяженности времени. Впервые он спал без сновидений.

— Орфей, Орфей!.. Я — Орхидея. Связь!
— Здесь Орфей. Слышу хорошо. Как дела?
— Порядок. Как у тебя?
— Жду вас.
— Будем через десять суток. До свиданья. Связь по расписанию. Конец.
— Понял. Конец связи.

Теперь вся его жизнь заключалась в этих нескольких бесцветных лепестках, которые он принес из красной пустыни и поместил в оранжерее под окном.

Он не имел ни малейшего представления, как выхаживать гибнущее растение, тем более с чужой планеты. Нужны ли ему тепло, свет, влага? Когда, сколько? Какие витамины должны присутствовать в почве, минимальный и максимальный циклы растения? Человек не отходил от него, как врач не отходит от постели тяжелобольного.

Временами ему казалось, что растение погибло, и тогда его охватывало отчаяние, и человек опускался на колени, склонялся над ним и шептал нежные, сумасшедшие слова, которые, оказывается, прятались в его сердце. Этот стебелек должен выжить, обязан! Ради нее! Ради его любви к ней…

И чудо свершилось — растение выжило.

Оно не походило ни на одно земное, известное ему растение. Впрочем, он никогда не был силен в ботанике, но бурый, змееобразный стебель с черными игольчатыми листьями-отростками казался ему прекрасным.

А на шестой день растение зацвело! Огромный снежно-белый красавец с двумя темными глазками в центре венчал стебель.

Тонкий, едва уловимый аромат поселился в оранжерее.

Весь день человек провел возле цветка. Весь день приподнятое настроение не покидало его. Человек балагурил, подтрунивал над собой и даже пел! Теперь он не боялся прилета звездолета. Теперь он считал дни, часы, минуты, которые осталось прожить без нее. Снова и снова он представлял, как приведет светловолосую девушку сюда, в оранжерею и подарит цветок.

Представлял, как выгнутся дугой тонкие брови и удивленно округлятся глаза с тем, чтобы в следующее мгновение засиять, как два маленьких солнца. Человек засмеялся. Наверное, так выглядит счастье…

Он назвал цветок — Орхидея, ее позывной, – дать имя девушки он не посмел.

На следующее утро человек проснулся с мучительной головной болью. Резкий горьковатый запах миндаля, едва уловимый накануне, заполнил станцию. Дрожали руки и ноги, и любая попытка изменить положение тела вызывала противный приступ тошноты. Это было непривычное и неприятное чувство.

Убрав искусственное затемнение, создающее на станции иллюзию земной ночи, и взглянув на анализатор воздуха, человек понял причину своего недомогания. Прибор бесстрастно фиксировал повышенное содержание угарного газа. Это было ЧП, и теперь он был обязан действовать строго по инструкции: надеть скафандр, включить очистительную установку, перекрыть отсеки герметическими перегородками и немедленно доложить о происшествии на Центральную базу.

С огромным трудом человек дотащился до аппаратной. Ватные ноги отказывались служить опорой телу. Голова разбухала от боли, и мысли, предоставленные сами себе, натыкаясь друг на друга, суетливо бились в виски, ища выхода. Только руки что-то включали  и выключали, повинуясь механической памяти. Сеанс связи с кораблем должен был состояться во что бы то ни стало.

— Орфей, Орфей!.. Я — Орхидея. Прием.
— Здесь… Прием…
— Помехи… Орфей, как слышишь?
— Порядок.
— Что случилось? Прием!
— Отбой.

В звездолете царила тревога. Во время последнего сеанса Орфей вел себя более чем странно. Долго не отзывался, отвечал не по уставу, на минуту раньше закончил сеанс.  Все попытки снова связаться со станцией потерпели неудачу. О возможных причинах вслух говорить никто не решался.

Звездолет совершил посадку в километре от станции. Выждав положенное время, пока проводилась обязательная для таких посещений химико-биологическая обработка корабля и скафандров, люди ступили на Красную планету. Их никто не встречал.

Дверь входного блока распахнулась, как только люди подошли к ней. Тревога росла: режим «автомат» устанавливался только в двух случаях: когда дежурный покидал станцию либо… Ядовито-желтый глаз светового табло мигал, предупреждая о химической опасности, но анализатор воздуха был заблокирован, а перегородки между секциями, наоборот, отсутствовали.

Они беспрепятственно прошли всю станцию и нашли Орфея в приборном отсеке  лежащим навзничь возле опрокинутого кресла. Ткань скафандра была изъедена какой-то загадочной «молью», защитное стекло шлема продавлено, а лицо почти сплошь покрывали черные игольчатые трубки-струпья. Шею Орфея обвивал тонкий бесцветный змееобразный шнур. Он тянулся к дверной щели, уходил дальше в жилой отсек, а затем — через окно в оранжерею. Его второй конец был зарыт в почву, а рядом распласталось белое студнеобразное существо, напоминающее земную морскую звезду. Два его черных глаза были полуприкрыты прозрачной пленкой, и одного взгляда хватило, чтобы понять, что смерть уже поставила здесь свою отметину…

Люди работали молча и сосредоточенно. Каждый знал свое дело. Через полчаса все собрались в жилом блоке. Светловолосая девушка вошла последней. Она была биологом экспедиции и одновременно выполняла обязанности врача.

— Мы опоздали часов на шесть, — сказала она. — Реанимация бессмысленна. Смерть наступила от удушья.

Вопросов не задавал никто, все было ясно и так — сделать уже ничего невозможно.

Молчание нарушил командир экспедиции:
— Мы обязаны выяснить причину гибели Орфея. Прошу каждого высказать свои соображения. Кратко.
— Но откуда здесь взялся здесь «шнур»? Или кабель?.. Который его задушил?
— Это не кабель, — глухо произнесла девушка. — Это — растение!
— Твоя шутка неуместна, — командир строго взглянул на молодого биолога.
— Утверждаю, это — растение! — рыжие глаза потемнели от волнения. — Похоже на орхидею, но произошла мутация, и теперь…
— Откуда оно взялось?.. Мы просмотрели все записи в журнале. Там нет даже упоминания о нем!
— Он увлекался селекционированием? — обратился командир к бортинженеру, давнему товарищу Орфея.
— Бедолага никогда не мог отличить елку от сосны! Увы.
— Но Орфей явно ухаживал за… «пришельцем», — заметил астроном экспедиции. — Об этом говорят следы в оранжерее: автополив, подкормка, ультрафиолетовая лампа…
— Угарный газ?.. Это тоже было необходимо, чтобы «пришелец» выжил, — высказал догадку бортинженер. — Вот почему Орфей заблокировал анализатор воздуха и одел скафандр!
— Но он ему не помог, как вы видели, — усмехнулась девушка.
— Значит, в смерти Орфея повинно растение? — спросил командир.
— Наоборот, Орфей убил его!

Несколько пар мужских глаз обратилось к молодому биологу, и неизвестно, чего в них было больше — удивления или негодования.

— Орфей лишил его естественной среды обитания! Растение мутировало и, когда этот невежда блокировал свое биополе скафандром, попыталось разрушить преграду! Оно хотело жить! Понимаете? Жить!
— О чем ты говоришь, девочка?! — тихо произнес астроном, самый пожилой и многоопытный член экспедиции. — Погиб наш товарищ!..
— Он не имел права так поступать!
— Поверь, у него была на то причина, и очень серьезная, — сказал бортинженер.
— Глупость и безрассудство!  И нет ему оправдания! — гневу светловолосого биолога  не было предела. — Мы проделали биллионы километров, дважды пережили метеоритный дождь, едва не стали хвостом кометы… Космос безжизненен. Кроме бактерий и вирусов до сих пор мы ничего не нашли!..  И вот… Впервые!.. Впервые нам так бешено повезло! Растение навсегда потеряно для науки! Навсегда!
– Орфей любил…
– О чём ты говоришь?! Науке нанесён непоправимый ущерб! Будущему нашей цивилизации! Ресурсы Земли почти исчерпаны.

Необходимость найти подходящую для жизни планету стала предельно острой. И это – цель всех космических разведок. Всех дальних экспедиций, в нашей, в том числе. Забыли, уважаемые астронавты? И с этой точки зрения, Орфей…
– Замолчи! – тяжелый кулак бортинженера едва не расколол столешницу.  Теперь они стояли друг против друга, как два врага перед броском, чтобы в следующее мгновение схватиться в рукопашную.
– Оставить! – властный окрик командира остановил непоправимое. – Мы должны восстановить картину трагедии. Понять, что случилось. Оценивать поступки Орфея, ем более… выносить приговор, это не наша прерогатива, – жестко закончил он, обращаясь прямо к биологу.
– Это непрофессионально! – не сдавалась девушка. – Орфей нарушил Устав косморазведчика! Этому нет оправдания!
– Девочка, – мягко произнес астрофизик, – бывают ситуации, когда решение приходится принимать вопреки параграфам инструкции. И это может сделать только человек. С его эмоциями, с его чувствами, с тем, что отличает его от неживой и искусственно созданной материи. Да, наша Земля нуждается в новых мирах, мы ищем их долго и тяжело. Но ищем не для мутантов и роботов, а для людей. И если ты этого не поймешь, боюсь, Космос тебя отвергнет.

Лицо молодого биолога покрылось пятнами. В минуты гнева и сильного волнения рыжие веснушки предательски вылезали из потаенных мест.

– Избавьте меня от прописных истин, – злые слезы против воли заволокли глаза девушки. – Повторяю: эмоциям в космосе места нет! Любовь и прочие «сопли» надо оставлять на старте! Необходимо ужесточить условия отбора в дальние экспедиции! Чтобы туда попадали более устойчивые психически и психологически кандидаты. И когда мы вернемся на Землю, я подам рапорт, как врач экспедиции.
– Согласен, – произнес командир. – Принципы отбора ужесточить необходимо. Случайным людям в дальний Космос вход должен быть закрыт. Буду на этом настаивать.
– И мы поддержим тебя, командир! – почти одновременно произнесли бортинженер и астрофизик.

Римма Кошурникова

Иллюстрация к рассказу:  рис. Юли Адовой