«Любите ли вы театр так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного»?

Великий критик и провидец Виссарион Белинский, задавая свой вопрос, вряд ли предполагал, что во вполне обозримом будущем появится «самое важнейшее из искусств» — кино, которое переманит любовь и пылкой молодости и умудренной старости. Впрочем, и у не стареющего театра поклонников тоже достаточно, и ложи, по-прежнему, блещут, и даже, случается, «партер и кресла – всё кипит»… Театр вечен, меняются лишь пьесы и декорации… Но вот на вопрос «Любите ли вы читать пьесы?» — положительный ответ далеко не всегда очевиден. Читать пьесы непросто. Помните страдания героя чеховской «Драмы», который слушал мучительно бесконечную драму «О чем пели соловьи» из жизни селян и поселянок: «Валентин (бледнея): Где, в чем мое кредо? Анна (она побледнела): Вас заел анализ»…

Упомянул я обо всём этом лишь для того, чтобы сказать, что к новой пьесе известного писателя Дмитрия Епишина под названием «Иосиф» эти рассуждения не подходят абсолютно. Пьеса читается легко, анализ времени и событий в ней объективный, а интерес и внимание к главному герою (или антигерою) Иосифу Сталину вот уже несколько десятилетий не ослабевает, а только растёт, судя по количеству появляющихся художественных и документальных книг, исследований и, как видим, пьес. Действие на сцене начинается в день смерти «отца народов», когда его душа, ожидая решения Небесного суда, встречается с душами близких ему людей – матери, обеих жен, сына… И рядом – души великого инквизитора Томаса Торквемады, гениального Федора Достоевского, а также поэта Демьяна Бедного. Все они обсуждают время, которое после стали называть эпохой сталинизма. С присущими ей мучительными лишениями, репрессиями, всеобщим страхом, подозрительностью, доносительством… И рядом были энтузиазм (часто искренний, иногда показной), вера в светлое будущее, в идею справедливости и братства, преданность идеалам, стране, убеждениям. Вот, как об этом говорится в самом начале пьесы:

«Попав на «тот свет», Иосиф сталкивается с честными и нелицеприятными оценками своей деятельности. Он начинает понимать, что его революционная идея была изначально обречена на гибель в силу двух  пороков — религиозной опустошенности строителей нового общества  и возвышения вождя над людьми».

Автор не стремится обвинять или оправдывать главного героя, он вместе с читателями и с будущими зрителями хочет понять, как всё это произошло, почему светлая идея равенства и братства стала перерождаться в агрессивную нетерпимость к иному мнению, в некий религиозно-мстительный эрзац поклонения вождю и его наместникам. Почему на бумаге было всё так красиво, а в жизни, да и в головах людей – красота обернулась уродством, и реальным, и моральным. Что это было – объективно невозможная, сказочная мечта, или достижимая реальность, искаженная злым гением, затмившим на время и солнце, и луну. У всех собеседников на сей счет свои мнения и суждения. И даже прославившийся своей беспримерной жестокостью и непримиримостью Торквемада разглагольствует о неприемлемости насилия и греховности доносительства. Видимо, у него было время подумать и даже, возможно, покаяться в душе. Но что от этих покаяний многотысячным жертвам, которых он в свое время недрогнувшей рукой отправил на костры инквизиции.

Торквемада: «Все твои преступления совершены от неверия в Бога. Ибо забыл заповедь «Возлюби Бога своего, и не будет тебе иных богов». А ты что сделал?  Чудище большевизма себе в красный угол установил и на него молился? А большевизм-то, друг мой, самым диким проявлением «призрака коммунизма» стал. Насилие и кровь были его пищей».

Об отсутствии любви в душе Иосифа говорит его сын Яков, и это – свидетельство из первоисточника:

Яков: «Теперь ты молишь Господа о прощении, будто не знаешь, что любой грех начинается с отсутствия любви в душе».

А жена Иосифа, Надежда Аллилуева, покончившая с собой, вопрошает, разве плохими были провозглашенные революцией идеалы свободы, равенства и братства? Почему же тогда борьба за них не принесла желанных результатов? Почему победили лицемерие, корысть, предательство? Всезнающий Торквемада изрекает в ответ, вновь сожалея о дефиците любви и избытке жестокости (на грешной земле эти мысли ему в голову не приходили): «Сколько жизней ради этих трех словечек угробили, не сосчитать!  А ты  еще дальше пошла, себя убила… Ты себя даже больше детей любила, они не просто сиротами остались, а льдинками замерзшими у твоего гроба».

О предательстве, ошибках и грехах говорит и сам Иосиф, судя по всему, лишь после окончания пути земного начавший осознавать, какой страх и ужас сопровождал его подданных на пути к светлому будущему. При том, что и энтузиазм был зачастую искренним, а не показным, и вера в правое дело присутствовала… Но именно вера подрывалась лицемерами у власти, лживыми и алчными.

Иосиф: «…Народ увидел, что лозунги великих строек – для простаков. Потому что те, кто пошустрее, под шумок этих лозунгов очень неплохо устроились… При мне сильное двоедушие развилось. Каждый хотел выглядеть сталинистом.  И случилась беда. Те, кто себя лучшими сталинистами считали, стали худших сталинистов преследовать: доносы писать, из партии изгонять, работы лишать, в тюрьму сажать. Большой грех на мне – грех соблазнения ко лжи. Не сразу я к этому пришел, постепенно, когда за власть боролся.  А получилось плохо.  Великий, великий грех соблазнения людей»…

Говорят, что к вершинам власти чаще других стремятся те, кто вершинными качествами морали не обладают. Карьеристы, лицемеры, приспособленцы, готовые сегодня воспевать условно красное, а завтра – с легкостью, — безусловно белое. Главное – быть ближе к «корыту». Именно об этих свойствах и об этой субстанции известно, что она «никогда не тонет и всегда стремится наверх».  Увы, тенденция вечная и, практически, не зависящая от типа общественного и государственного строя, географического расположения и идеологического направления. Всё это понимал и вождь народов. Понимал и использовал человеческие слабости, рассчитывая, видимо, что с течением времени слабости смогут преобразиться в достоинства. Но идея воспитания нового человека, новой пролетарской интеллигенции оказалась ещё одной утопией.

Иосиф: «Знаешь, сколько моих почитателей завтра в моих врагов превратятся? Не счесть.  А ведь это наша ошибка, большевистская.  Ульянов с Троцким страшно царскую интеллигенцию боялись. Те интеллигенты серьезными личностями были.  Бунин, Гумилев, Брюсов, Куприн. Андреев. Глыбы. Для них не вожди, а нравственность во главе угла стояла…   Всё не так пошло, когда мы настоящих интеллигентов на пароход посадили и в Германию отправили. Думали, вместо них придет пролетариат. Но не готов он оказался в большом количестве творцов высокого уровня рождать. Проклятое прошлое не давало. Многовековая рабская жизнь».

О роли народа и личности в истории рассуждают, практически, все персонажи, вспоминая события недавнего прошлого. Когда всеобщий страх парализовал общество. Когда проще (и безопаснее) было не замечать того, что происходило рядом, с друзьями, сослуживцами или соседями. Впрочем, и сегодня ничего не изменилось, особенно, в одной из стран бывшего великого государства, где лучше промолчать или наоборот кричать речёвки громче всех. И это грустное и тревожное наблюдение.

Не замечать, не мучиться вопросами, не повторять – «страна, вина, война», а говорить на «чёрное» — «белёсое», выглядывая тихо из окна. Не выделяться даже в грязном месиве, быть с краю – не на взлётной полосе, оправдывать любое мракобесие. И быть, как все, как все, как все…

Торквемада: «Кто в промерзших товарняках  кулацкие семьи в Сибирь  вез? Кто их в сугробы на полустанках выбрасывал?  Режим, что ли»?

Надежда: «Простые советские люди по приказу режима»!

Торквемада: «По приказу!  То есть я, простой советский человек в упор не вижу страшных страданий этих людей. Я посылаю их на гибель. Для меня приказ важнее».

Надежда: «Они за себя боялись»

Торквемада: «Вот… Режим был плохой, а люди боялись. И становились соучастниками. А те, кто не боялись, шли в лагеря…  Вы к жертвам были безжалостны и чувство сострадания в вас умерло.  Доносы друг на друга катали.

Сами же друг друга сажали… Историю делают не вожди, а народы. А народ за эти преступления до сих пор вины на себя не берет.  Значит, будут у него новые испытания».

Любопытно, что образцовым приспособленцем на сцене будет явлен пролетарский поэт Демьян Бедный, который не скрывает желания, будучи придворным баснописцем, угождать власти, причём любой. Вероятно, это образ в большей степени собирательный, хотя в судьбе быстро ставшего не бедным Бедного было немало такого, что соответствует характеристике конъюнктурщика и идейного хамелеона. Примечателен диалог Бедного и матери Иосифа, которая представлена умудренной жизнью, справедливой, не боящейся говорить правду женщиной.

Бедный. «Убеждения приходят и уходят, а кушать хочется всегда. Теперь я буду кушать за другим столом. И не один я.

Мать: «Да, чудище обло, огромно, стозевно и лаяй. Много вас, с хорошим аппетитом!  Новую правду строить будете, для избранных»?

Бедный: «Почему это для избранных»?

Мать: «Потому что только у избранных вкусно кушать получится. А у остальных нет. Им ваша правда не нужна».

Правда нужна всем и всегда. Но, к сожалению, неправде верят легко, возможно, легче, чем правде. Этим пользуются. С помощью этого манипулируют массовым сознанием, внушая ложные истины, фальсифицируя прошлое, искажая настоящее, программируя будущее… И, чем более известен, популярен тот, кто, как говорится, врёт, не краснея, транслируя заданные хозяином-кукловодом сведения, идеи, убеждения, тем легче они воспринимаются послушным, внушаемым и ведомым большинством. И потому Бедный (и не только он) востребован в земной жизни. Хозяевам нужен вызывающий доверие персонаж, такой почти свой, близкий, простой и понятный. Вот, как он сам об этом говорит:

Бедный: «Тут в темных подвалах есть одна подкомиссия тайная, которая заботится о балансе сил там, на земной поверхности. И вот она установила, что в советской поэзии слишком много светлоликих собралось.  А это плохо, потому что они не только стишки пишут. Еще и песни сочиняют, которые народ поет. От этого он тоже делается светлоликим, а подкомиссии это не нравится… Мне предложили туда вернуться и про музу потолще сочинять. А заодно про партию, чтобы ее совсем разлюбили.  Обличье, правда, другое дадут.  Каково»?

Они действительно вернулись. Их много, они поют громко и призывно, их хвалят и рекламируют, И очень многие им верят. Ведь они поют и разглагольствуют в лучшее время, на всех каналах, во всех наушниках. Комиссия настойчива и последовательна в достижении поставленной цели. Противостоять ей трудно. Но возможно. Просто на плечах нужно иметь голову, а не горшок для слива нечистот. Об этом в пьесе говорит Достоевский, и не доверять гению оснований нет:

Достоевский: «Думаю, подкомиссию как раз во времена Иосифа в этих темных подвалах задумали.  Многим людям он беду принес, зато народу невиданный дом построил.  Дом этот в нужде и войнах строился и для жизни не совсем удобный.   Долго его до ума доводить надо.  Но народ понял, что это его дом. И враги поняли, как этот дом для них опасен. Поэтому бесы Демьяна назад и делегировали. Борьба за эту новостройку будет беспощадная».   

В принципе, борьба эта продолжается, и конца-края ей не видно. И на первый взгляд не разберешь, где небедные «Бедные», коих навалом, а где те, на уши которых они щедро вешают свою бесконечно длинную пропагандистскую лапшу. Борьба идет с переменным успехом, с потерями реальными и виртуальными. Но старые догмы, подлецы и лицемеры – живее всех живых.

Завершается пьеса авторской ремаркой, которая не вселяет оптимизм, но ещё раз подтверждает мысль о том, что всё продолжается. Продолжается жизнь, которая не только, как сказано в учебнике философии, «единство субъективации объекта и объективации субъекта» (хотя, и это, вероятно, тоже). В жизни есть место любви и дружбе, вражде и предательству, доброте и зависти, бескорыстию и алчности, злорадству и состраданию, и еще множеству желаний, чувств, мечтаний. И совести тоже.

Какие чувства станут главными, кто победит в борьбе за человеческие души, окончательно ли осталась в прошлом эпоха Иосифа или всё ещё повторится? Ответа в пьесе нет.

Погадаем – радость или горе. Нагадаем – встречи и разлуки. Отчего же первый мёд так горек, почему до боли сжаты руки? Ночь уходит, кончено гаданье, гаснут в небе тысячи огней, но огонь несбывшихся желаний сердце обжигает всё сильней.

А финальная ремарка, как положено в увлекательном спектакле, загадочна и многообещающа. И, словно напоминает: «Театр по-прежнему отражает жизнь. А люди – все в меру своих сил – актёры». И у каждого своя роль.

«…Свет пригасает, звучит музыка, затем через сцену цепочкой тянутся люди во главе с Бедным. Они держат в руках сумки и чемоданы. По всему видно, что отправляются назад в реальную жизнь. Среди них идет человек, одетый в гражданское платье и поднявший воротник, чтобы его не узнали. Единственное, что его выдает – это кавказские хромовые сапоги.  Человек на миг поворачивает лицо к залу.  Это Иосиф».

Читал пьесу Владимир Спектор

Дмитрий Епишин. «Иосиф», пьеса.

ISBN (EAN): 9785990877849

ИД «Аргументы недели», 270 стр., 2020 г.