Новое
- Лев Мей — русский писатель (1822-1862)
- Равнение на регионы: названы лауреаты Программы «Лучшее для России. Развитие регионов»
- Молодым талантам и творческим людям — возможность прославиться
- Валерий Румянцев. «Трудные дни». Рассказ
- Александр Балтин. «Шок, смешанный с ужасом». Рассказ
- Шедевр постановки пьесы «Материнское сердце» в БДТ, и современная школа
Возвращение в Азов, или путешествие в предысторию одной казацкой думы
07.04.2021Посвящается памяти
замечательного донского историка
Дмитрия Ленивова
Музыковедческое расследование дилетанта
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Геннадий Шпаликов
Из разговора с моим покойным татарским другом:
– Серажутдин, скажи, почему мне так нравятся татарские песни?
– Наверное, есть между нами и вами нечто большее общее, но что?
Ментальная печать из детства
Мне с почти с раннего детства запомнилась песня моей бабушки, которую она пела после шумных застолий, всегда случавшихся в нашей, как мне тогда казалось, большой семье. Происходило все либо в Подмосковье, либо в Хабаровске, где проживали мои дядька и тетки. Иногда взрослые продолжали «догоняться» – пить коньяк или «Советское Шампанское» за столом, а я перебирался на кухню, где слушал казацкие думы: потрясающие слова одной из них с тех пор несмываемыми чернилами запечатлены в моей памяти, которая тогда была всего ничего, наверное, величиной с грецкий орех, в уменьшенном виде повторяющий полушария человеческого мозга. Моя бабушка Мария Ивановна Шаренко (или Шарая) всегда отличалась жизненным оптимизмом, но эта дума погружала ее в глубокую меланхолию и даже оцепенение:
Гей-гей гей-гей…
Гей усі Поля Самарські почорніли
Ясними Пожарами погоріли
Тілки не згоріло коло Річки-Самарки
та коло Криниці-Султанки
Три Терночки Дрібненьких
Три Байраченьки Зелененькі…
Гей…
—
То тим вони не згоріли що Там Три Братіки Рідненьких
як Голубоньків Сивеньких
Постріляні та порубані
На рани їх широкі спочивали
То тим вони спочивали
Що рани їх постріляні та порубані
Дуже їх ізнимогали…
Гей…
Уже потом, много лет спустя я узнал, что это казачья дума XVI-го столетия, да и вообще одно из самых старинных запорожских сказаний, дошедших до нас, потомков, возможно, тех самых порубанных братьев.
Моя бабушка прошла расказачивание, раскулачивание и голодомор и, перемывая посуду, оставшуюся после застолья, полушепотом продолжала, в то время как из зала доносились зычные голоса моих родственников, иногда невпопад тянувшие песни из советских кинофильмов, а в лучшем случае «Хаз-Булата». Но я был поглощен казацкой думой и ее трагическим сюжетом:
То обзовецця Старший Брат
До Середульшого Брата словами
Обіллєцця гірко сльозами
Гей Братіку ти мій Середульший-милий
Як Голубонько Сивий
Добре ти учини
Хоть з Річки-Самарки або з Криниці-Султанки
Холодної Води знайди…
Рани мої постріляні та порубані
Окропи-охолоди…
Гей…
То Середульший Брат теє добре зачуває
Та до Старшого Брата словами промовляє
Гей Братіку ти мій / Старший-милий
Як Голубонько Сивий
Чи ти ж мені віроньки не ймаєш
Чи ти мене на сміх підіймаєш
Чи не одна нас Шабля Турецькая рубала
Чи не одна нас Куля Яничарськая стріляла
Що я маю на собі дев’ять ран рубаних-широких
А чотири стріляних-глибоких
Ой не можу я встати
Тобі Холодної Води дістати…
Гей…
Давай же ми з тобою добре учінімо
Та свого Найменшого Брата попросімо
Нехай же він добре дбає
Хай хоч на вколінка уставає
Та в головах Тонку Військову Суремочку достягає
Та жалібненько грає-виграває…
Гей…
Може будуть Подорожні Козаки проїжжьати
Будуть наші Ігри Козацькії-молодецькії зачувати
Будуть до нас прибувати
Тіло наше козацьке-молодецьке в Чистім Полі ховати
Звіреві-та-птиці на потал ни давати…
Гей…
То Найменший Брат теє добре зачуває
Та до Старших Братів Словами промовляє
Гей ви Братіки ви мої / Старші-милі
Як Голубоньки Сиві
Не єсть це нас Шабля Турецькая рубала
Не єсть це нас Куля Яничарськая стріляла
А єсть це нас Отцева-та-матчина Молитва покарала…
Гей…
Ой коли ми з дому в Охоче Військо виїжжьали
То ми з Отцем-та-з-маткою прощенія не брали
Старшу свою Сестру найгіршими словами угорчали
Ось за це ми Браття найбільший гріх і мали…
Ой коли ж ми будем
У Тонку Військову Суремочку жалібненько грати-вигравати
Будуть Турки-Яничари
наші Ігри Козацькі-молодецькі зачувати
Будуть до нас забігати
Будуть нас стріляти та рубати
Тіло наше козацькеє-й-молодецьке
В Чистім Полі розкидати
Звіреві-та-птиці на потал давати…
Стала Чорна Хмара наступати
Став Дрібен Дощик накрапати
Стали Три Братіки Рідненьких як Голубоньків Сивеньких
В Чистім Полі помірати
Гей…
То полягла голова…
Трьох Братів Самарських…
Коло Річки-Самарки та коло Криниці-Султанки
Слава їх не вмре-не-загине
Отнині і довіку
Слухающим головам на Здоровля
На Многая Літа…
Без всякого преувеличения можно сказать, что эту шекспировскую драму я вынес из своего детства со словами «У Тонку Вiйськову Суремочку жалiбненько грати-выгравати» (тонкую военную дудку), но вот глубокая тайна ее стала для меня раскрываться только в последнее время. Правда, уже на заре туманной юности я потихоньку интересовался своей родословной и, дружа и ссорясь со своими русоволосыми и блондинистыми сверстниками, я как-то задал вопрос бабушке: «А почему мы все такие черные?». Помню, что она лихо на него отпарировала, однако, не внеся особой ясности в мою детскую голову: «Мы – другие, Владимир!». Конечно, можно обо всем забыть, все принять и со всем согласиться, как поступали зачастую наши родители и старшие родственники, но это только удобный и, возможно, полезный самообман, который уж никак не предполагает очевидности.
У речки Самарки…
Как известно, казацкая дума вторгается в культурно-исторический контекст Юго-Западной Руси, в то время входившей в Великое Княжество Литовское, только в XVI-м столетии, а дума «О трех братьях самарских» считается одной из самых старинных. Некоторые исследователи полагали, что дума берет свое начало в древнерусских былинах Киевского цикла, но это искусственная концепция, обусловленная политической целесообразностью, которая всегда царит в официальной историографии, переходя и на историю искусства, в чем опять же нет ничего удивительного. Если отказаться от идеи, устанавливающей связь между казацкими думами, древнерусскими былинами, сохранившимися на Русском Севере, куда и мигрировало население Южной Руси, и домонгольским народным творчеством, то думы некоторым образом провисают, как будто бы появившиеся неведомо откуда и вообще из ничего. Но такого, разумеется, не бывает.
Однако, посмотрев в сторону степей, пресловутого Дикого Поля, все становится на свои места. И подтверждение тому: и песни современных ногайских акынов, и творчество выдающегося украинского бандуриста, уроженца некогда козацких Кобеляк Полтавской губернии Григория Китастого (1977-1984), написавшего блестящую музыкальную композицию «Голос степей», на мой взгляд, проникающую к глубинным архетипам казачьей души. В последующем синтез тюркской и славянской песенной традиции породил такое уникальное явление, как украинская музыкальная культура, во многом не уступающая итальянской, но эта тема иного исследования. Нам же важно прикоснуться к истоку казацких дум…
И хотя дума «О трех братьях самарских» датируется серединой – от силы началом первой половины XVI-го столетия, но рассказывает она о событиях, которые могли иметь место «на ногайской стороне» у речки Самарки или Самары, левом притоке Днепра в пределах бывшей Екатеринославской губернии, на полвека ранее – в конце XV-го столетия. А ведь это и есть время начала «казакования» в будущем черкасского, каневского и кричевского старосты Евстафия Ивановича Дашкевича, считающегося первым кошевым атаманом Низового Запорожского войска. И что удивительно: на примере этой думы, написанной на южнорусском наречии, легшим в основу украинского языка, мы уже не увидим трех древнерусских богатырей (Илью, Муромца, Добрыню Никитича и Алеше Поповича), бьющихся с «погаными» кочевниками на степных засеках и в чистом поле. Три безымянных самарских брата – это те же самые степные батыры, ушедшие в степь за добычей, «за зипунами» и, следовательно, их недруги турки и татары, порубавшие братьев-казаков, на самом деле суть ровня им, волею случая оказавшаяся на пути крещеных охотников. И что в итоге: дума написана на южнорусском наречии, но культурный код ее совершенно противоположен былинам: здесь речь идет не о защите государства, града (ведь подобной моралью, если вспомним, насыщены былины), а о свободном соревновании братьев разных родов, но, вероятно, одного и того же племени. Полагаю, что подобная культурно-историческая перекодировка, произошедшая вполне естественным путем, не является чем-то исключительным и проявляется в вековой перспективе на примере иных стран и народов. И проницательный высоконапряженный эпический текст думы о трагическом «казаковании» трех степных батыров сводится к тому, что «… нас Отцева-та-матчина Молитва покарала…»; то есть все, казалось бы, в высшей степени прозаично. И хотя в думе упоминается «Охоче Вiйсько», но ясно, что братья пустились в степное приключение втроем на свой страх и риск (только в этом и состоит формальная перекличка с былинными персонажами Киевского цикла Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем и Алешей Поповичем). Со своей стороны, мы можем предположить, что братья, пользуясь внезапностью, напали на один из татарских караванов, переправлявшихся через Самару (где на берегу у родника Султанка могла останавливаться на отдых крымско-татарская знать), следуя по пути в Крым или из Крыма, и, недооценив его вооруженное сопровождение, были порубаны охраной каравана. В общем, логический и обыкновенный конец для многих «казаковавших» батыров. Но удивительная степная поэтика, переложенная южнорусским наречием, поистине, сделала его трагедией эпического масштаба, сравнимой по проникновенности с некоторыми стихами Гомера. Особо ощущаешь это, когда слушаешь думу в исполнении выдающегося украинского советского кобзаря и бандуриста, слепого от рождения, Егора Мовчана (1898-1970). Что ж, теперь мы переходим к изначальной песенно-сказовой традиции, по существу давшей жизнь казацким думам и до сих пор еще существующей, правда, уже, как подтверждают исследователи, находящейся на грани исчезновения.
Трубадуры восточноевропейских степей.
Три ветви казачьих песен
Во многом поведение и образ жизни батыров, казаковавших в степи, будь они с Литовской стороны, либо татары из разных орд Крымского ханства, не отличались от уклада и бытия западноевропейских странствующих рыцарей. Одним из последних представителем этой дворянской категории являлся Игнатий Лойола (1491-1556), римско-католический святой, создавший могущественное Общество Иисуса или Орден иезуитов. Сменить рыцарский плащ на одеяния студента Игнатия Лойолу заставило ранение в ногу, в противном случае, мы бы, вероятно, никогда не узнали о его гениальных организаторских способностях, воплотившихся в ордене с противоречивой репутацией. Но если Игнатий Лойола, происходя из скромной по достатку семьи, практически с юношества был вынужден заниматься ремеслом странствующего рыцаря, то в подобную категорию волею судеб могли попадать и люди, некогда обладавшие если не абсолютной, то весьма влиятельной властью: герцоги, графы, канцлеры и королевские чиновники разных мастей. Характерный пример тому – судьба одного из первых ордынских казаков беклярбека и темника Золотой Орды Мамая (1335-1380), казалось бы, пользовавшегося неограниченным могуществом в евразийских степях, но в одночасье утратившего его и погибшего вблизи Солхата (Старого Крыма) из-за того, что внезапно наткнулся на один из разъездов Тохтамыша. Образ того самого Мамая, потерпевшего поражение на Куликовом поле, от которого происходят литовско-казачьи князья Глинские, с тех пор стал олицетворением всего Низового Запорожского воинства. Но если посмотреть на малороссийские картинки с казаком Мамаем, то он всегда на них с кобзой и поет грустные степные песнопения: «Козак Мамай на кобзі грає, що дума – теє й має». Не исключено, что грозный беклярбек умел играть на кобзе или, возможно, на ногайско-казахском кобызе, но тогда он ведь мог быть и поэтом?.. Как знать, может от него и идут сладкозвучные запорожские думы и чеканные, напоминающие гортанный распев муэдзина донские исторические песни.
С тех пор беклярбек-казак Мамай живет среди своих потомков, став главным составным элементом казачьего архетипа. И в этом казаки сродни еврейскому народу, у которого свой вечно живой – Агасфер; а у казаков – это выдающийся темник, убитый в борьбе за власть над Золотой Ордой и отныне присутствующий на каждом казачьем застолье: кобзарь, но не слепой, аристократ-беклярбек, но и простой казак, басурманин, но с крестом на груди, сказочно богатый, но разом потерявший все – и власть и сокровища. И, вероятно, он и есть автор первой казачьей думы, слова и мелодия которой растворились в бескрайних степных просторах, но известие о ней передает через века незатейливое малороссийское изображение. К тому же, пребывая в Крыму, Мамай мог познакомиться и с европейской поэзией и музыкой от генуэзцев, с кем он поддерживал хорошие отношения. Поэтому нельзя исключать версию о том, что темник Мамай был приобщен к творчеству поздних трубадуров итало-генуэзского извода (а ведь это время великолепного Франческо Петрарки, кого очень почитали образованные итальянцы из Кафы). Итак, гипотетически Мамай и есть наш первый степной трубадур. Вот мы и подошли к определенному переломному моменту, если угодно, точке бифуркации, когда старинные песни ногайских крымских казаков навек трансформировались в украинские казацкие думы и преобразились в них. Но, сменив язык, энергия степной казачьей лиры пребудет прежней – пришедшей с необозримых просторов Кумании или Дешт-и-Кипчака.
Здесь у нас речь пойдет о двух татарских улусах, образовавшихся после смерти легендарного беклярбека и существовавших еще в XVI-м столетии, согласно убедительным данным недооцененного советского российского историка А. А. Шенникова. Дело в том, что после смерти темника Мамая его сын Мансур Киятович ушел с отрядом сторонников в родные половецкие степи, а именно в северную часть Причерноморья и Приазовья, откуда, набрав к себе на службу ногайских казаков из Азова и степных кочевий, двинулся на север для создания своего собственного государства. Так Мансур Киятович Мамай оказался на территории нынешних Полтавской и Сумской областей Украины, где восстановил прежние поселения, запустевшие после татаро-монгольского нашествия, о чем нам сообщают Келейная книга и Синодальный список от XVI-го столетия:
«И после Донскаго побоища Мамаев сын Мансур-Кият (Маркисуат) Князь зарубил три городы Глинеск, [да] Полдову (Полтаву), [да] Глеченицу (Глиницу) дети же Мансур-киятовы (Мансуркиатовы) меньшой сын Скидер (Скидырь) [Князь] поймал [поимав] стадо коней и верблюдов и покочевал в Перекопы, а большой сын [его] Алекса (Олеско) [Князь, а] остался на тех градех преждереченных [городех]».
Сам Мансур Киятович Мамай погиб в 1391 году в битве при Самаре на Волге, сражаясь на стороне Тохтамыша во главе ногайских казаков с полчищами вторгшегося на территорию Золотой Орды Тамерлана. Его старший сын Лексад (Алекса) перешел вместе со своим улусом на службу к литовскому князю Витовту. Крестившись в Киеве, он принял имя Александр, став первым именоваться князем Глинским. От Витовта новоиспеченный князь получил во владение волость Станко, а также города Хозоров, Сереков и Гладковичи. В начале XVI века была составлена родословная Глинских, которая получила на Руси название «Подлинный родослов Глинских князей». В ней утверждалось, что на службу к Витовту перешел не только Александр, но и его сын Иван. Кроме того, Витовт выдал за Ивана Глинского дочь князя Даниила Острожского по имени Анастасия. Есть сведения, что князья Александр и Иван Глинские принимали участие 12 августа 1399 году в битве при Ворскле, когда русско-литовское войско потерпело сокрушительное поражение от золотоордынского войска хана улуса Джучи Тимур-Кутлуга и его беклярбека Едигея. Однако благодаря действиям отца и сына Глинских Витовт избежал плена и вернулся в Литву. Считается, что Мансуров улус был впоследствии ассимилирован славянским племенем северян, о происхождении до сих пор ведутся споры: тот же Лев Гумилев полагал, что северяне или севрюки это тюркское племя савиров, подвергшееся более ранней славянизации. Кстати, должно отметить, что до середины XVI-го столетия большинство представителей рода Глинских в своих документах продолжают подписываться фамилией Мамай. Так, в Киевской летописи упоминается, что в первой четверти XVI-го века воеводой Киева являлся Иван Львович Мамай (из князей Глинских). Богдан Федорович Глинский, воевода Черкасс (1488-95), тоже использовал имя Мамай. Именно тогда казаков Мансурова улуса и стали называть черкасами, как некогда называли черных клобуков – торков, берендеев, ковуев и половцев, переходивших на службу киевских князей. Однако они, разумеется, никоим образом не перестали быть и прежними ногайскими казаками. В 1493 году черкасы под командованием Богдана Мамая-Глинского взяли штурмом только что построенный их крымскими ногайскими собратьями город Очаков.
Говоря о роде Мамаев-Глинских, должно упомянуть еще об одном его славном представителе: Ефстафии Ивановиче Дашкевиче (1470-1536), старосте черкасском, каневском и кричевском, который по праву считается одним из первых кошевых атаманов Войска Запорожского Низового. Евстафий Дашкевич был внуком князя Дашка, правнука Мансура Киятовича Даниила Борисовича Глинского, от кого его род получил прозвище и фамилию Дашкевичей, приходясь троюродным братом матери русского царя Ивана Грозного Елене Васильевне Глинской. Не исключено, что наследование от Мамая шло у Ефстафия Дашкевича по женской линии, почему будущий казацкий атаман и не получил ни герба Глинских, ни их княжеского достоинства, и был приписан к польскому шляхетскому гербу «Лелива». С другой стороны, благодаря деятельности этого отпрыска Мамая запорожские казаки организуются в единое целое на территории Литовской Украины и постепенно начинают господствовать в данной провинции Речи Посполитой. Некоторые историки, обличающие украинский сепаратизм даже называют этот период (от середины XVI-го до середины XVI-го столетий) как «захват Украины казаками». Стоит ли повторяться, что мы имеем дело все с теми же ордынскими, ногайскими или Мамаевыми казаками. Кроме того, Дашкевич основал казацкий зимовник Чигирин, названный в честь легендарного казака Чигир-Батыра, упоминаемого в артефактах той эпохи. Впоследствии Чигирин превратился в гетманскую и казачью столицу Украины. Есть мнение, что Дпшкевич сам любил играть на кобзе, подражая своему предку беклярбеку Мамаю, и первые казацкие думы тоже написаны им.
Подвассальным Глинскому княжеству оказался соседний Яголдаев улус или Яголдаевщина, еще одно татарское государственное образование в составе Великого княжества Литовского, на территории современных Курской и Белгородской областей России. В состав Яголдаева улуса входили следующие города: Мужеч на реке Псле, между современными Суджей и Обоянью, Милолюбль на Северском Донце и Оскол (современный Старый Оскол).
Об основателе Яголдаевщины известно следующее: Яголдай Сараевич был темником золотоордынского хана Улуг-Мухаммеда, а в период междоусобицы, фактически приведшей к закату могущества Золотой Орды, его поддержал великий литовский князь Витовт. Есть предположение, что Яголдай либо тождествен беку Ягалтаю, состоявшему при дворе золотоордынских ханов Джанибека и Бердибека в 1340-1350 гг., либо, что гораздо правдоподобнее, являлся одноименным сыном вышеназванного татарского вельможи. Уже вскоре после своего основания «Яголдаева тьма» (ранее середины XV-го столетия) попала в зависимость не только от Литвы, но, вероятно, и от соседнего ногайско-татарского Глинского княжества. После смерти темника Яголдая Яголдаевщину унаследовал его сын Роман (умер в 1493 году). Единственная дочь Романа вышла замуж за князя Юрия Борисовича Вяземского, состоявшего тогда на польско-литовской службы. Около 1494 года князь Вяземский с женой, наследной внучкой Яголдая, бежали в Москву, и вскоре сама Яголдаевщина перешла в состав Московского государства. Между тем, уже в 1570 году в пределах бывшей Яголдаевщины существовали оскольские казаки, одного из которых звали Ивашка Матвеев. В 1600 году этих казаков принимали на московскую службу, но непосредственно к донским и запорожским казакам они не имели отношения. Упоминание о казаках, как старожилах Яголдаевщины, проходит и позднее – в 1615 году.
Уже из приведенного выше сжатого материала несложно сделать вывод, что нет никаких литовских, русских, украинских и пр. казаков, а всегда существовали только ногайские и татарские казаки, некогда принявшие православие и поступившие на службу Московскому или Польско-Литовскому государству, или же сумевшие отстоять свою независимость, как на тот момент азовские казаки, позднее ставшие известными под именем донских казаков. В этом смысле совершенно иначе звучат слова ногайского князя Юсуфа в грамоте, обращенной к Московскому царю Иоанну IV Грозному и датированной 1550 годом: «Холопи твои, нехто Сарыазман словет, на Дону в трех и в четырех местах городы поделали, да наших послов и людей наших, которые ходят к тебе и назад, стерегут, да забирают, иных до смерти бьют… Этого же году люди наши, исторговав в Руси, назад шли, и на Воронеже твои люди – Сары азманом зовут – разбойник твой пришел и взял их». Несомненно, Юсуф знал, что Иоанн Грозный происходит напрямую от темника Мамая, поскольку его матерью была княжна Елена Глинская (1508-1538), жена великого князя Василия III. Поэтому выражение «Холопи твои» произнесено здесь отнюдь не в смысле беглых жителей Московского государства, как пытаются это всегда изображать историки, а в значении подданных Мансурова улуса, тех ногайских казаков, которые пришли из Крыма, из-под Азова и приазовских степей и создавали вместе с сыном темника и его наследниками знаменитое Глинское княжество, которые впоследствии стали Низовым Запорожским войском и вошли в историю Восточной Европы под названием черкасы. Именно это значение ногайский князь Юсуф вкладывал в данное выражение, приводимое в отношении его христианских собратьев (к тому же, ни de jure, ни de facto в то время Сары-Азман с казаками в подданстве русского царя не находились, о чем, безусловно, ведал мурза Юсуф).
Здесь же можно предположить, что усвоение греческого православного христианства позволяло первоначальным ногайским казакам быстрее переходить к оседлому образу жизни и образовывать квази-урбанистические поселения по берегам рек, о чем сообщает уже грамота князя Юсуфа (казаки еще долго не будут заниматься земледелием, самым последними из них стали распахивать земли во второй половине XIX-го столетия черноморские казаки уже в составе Кубанского казачьего войска; а до этого основным их промыслом было разведение крупного рогатого скота и овцеводство: см. Кухаренко, Я. Г. Чорноморський побит на Кубанi). Однако еще на полстолетия раньше (1501 год) история сообщает нам имена азовских казаков, впоследствии ставших донскими, подтверждая их тюрко-ногайское происхождение: «Июля в 11 день азовские казаки Угус-Черкас да Кора-бай пограбили на Поле на Полуозоровском перелеске великаго князя послов князя Федора Ромодановского да Андрея Лапенка, и Андрей тамо и скончался, и гостей многих пограбища» (Татищев, Т. 6. С. 94). Другие имена древних насельников Области Войска Донского равно разрушают славянскую или официальную «бегло-холопскую» концепцию происхождения казаков: Темеш, Калимет, Урак, Садырь, Агиш, Татара, Нагайчук… Во второй половине XVI-го столетия на Дону действует так называемый «польский атаман» (читай полевой) Мишка Черкас или Михайло Черкашенин, тот же азовец православного исповедания, державший в страхе всю округу в то время османского Азова. Он – герой донских исторических песен XVI-XVII столетия, в том числе вошедших в Сборник Кирши Данилова (1703-1776), молотового мастера Невьянского завода Демидовых (на Урале было много сосланных казаков, от которых Кирша Данилов, вероятно, записал эти песни). Ибо именно в Азове находится та связующая нить, одновременно эстетическая и метафизическая, если угодно древо, соединяющая три ветви казачьей песенной и ментально-культурной традиции, представленной казацкими думами Приднепровья, историческими песнями Войска Донского и ногайскими казачьими песнями, сохранившими седую древность Дешт-и-Кипчака и еще исполняющимися на казачье-ногайском языке в Крыму и на Северном Кавказе. И если казацкие думы запорожцев и донские юртовые исторические песни ввиду сложившихся исторических обстоятельств сохранили совсем не много признаков былой рыцарской куртуазности, то в ногайских казачьих песнях куртуазные мотивы (неразделенная любовь к прекрасной даме) присутствуют изначально, особенно в творчестве казака Досмамбета Азовского, жившего в XVI-м столетии, и, как представляется, современника Сары-Азмана.
Последний факт делает ногайскую песенно-поэтическую традицию как бы более изначальной в отношении двух ее родственных и вышеуказанных направлений, и, возможно, что она испытала сильное влияние произведений провансальских трубадуров, которое, безусловно, могло распространяться через генуэзские колонии Причерноморья, когда у себя на родине деятельность трубадуров по разным причинам стала приходить в упадок уже во второй половине XIII-го века, то немногим позднее после прихода ногайской орды в Крым. С другой стороны, на куртуазность ногайских казачьих песен, возможно, оказала влияние арабско-персидская суфийская лирика, хотя ислам был принят в Золотой Орде только в 1321 году с переходом в него хана улуса Джучи Узбека (ок. 1283-1341), а утвердилась новая вера здесь гораздо позже и, считается, что могла оказаться одной из причин «Великой замятни» (1359-1380) в государстве чингизидов. Однако не стоит забывать, что у степняков всегда был свой строго регламентированный кодекс чести, установленный Ясой, где всегда оставалось место для куртуазности, и иностранные воздействия могли только усилить или смягчить в ту или иную сторону его отдельные немаловажные моменты.
В этой главе мы довольно подробно затронули предысторию и истоки казацких дум, возникших в Приднепровье, и мимоходом юртовых исторических песен на Дону, а теперь переходим, собственно, к казачьим песням, сочиненным на ногайском наречии.
«Казак йыры» или песни ногайских казаков
Современные исследователи полагают, что эти песни отражают реалии, сложившиеся в степном междуречье Волги и Днепра в конце XVI-го и начале XVII-го столетий, когда усиливающаяся вражда мурз Крымской, Большой и Малой орд якобы вынуждала ногайских воинов «казаковать», то есть покидать родные кочевья или полуоседлые станы и заниматься степным добычничеством. Однако, не ставя под сомнение данные этих ученых, мы вправе предположить, что песни эти могут отражать более архаичный период истории евразийских степей, в том числе и «Великую замятню» в Золотой Орде, когда многие степняки покидали свои места, спеша либо предложить свои боевые услуги соседним державам – Литве и Московской Руси, либо уйти подальше в степь, чтобы не видеть распри и начавшийся распад великого государства. Надеемся, что последующая тщательное изучение ногайских казачьих песен сможет проявить и по-новому высветить в них архаичные фольклорные пласты, уходящие, как минимум, на несколько столетий вглубь от XVII-го века. Собственно, это уже подтверждают и произведения ногайского эпоса о батырах («Шора батыр») и дастаны («Карайдар и Кызыл Гуьл»), повествующие о том, как молодые ногайцы, не сумев смириться с несправедливостью и раболепием, покидали родной юрт, отныне возлагая надежду только на свою саблю и молодецкую удаль, питавшуюся степным простором. Слагает песни о казачьей службе и доле в XVI-м столетии и Досмамбет Азовский, вероятно, один из последних степных трубадуров, стихи которого насыщены куртуазными мотивами и аллюзиями: и в его фигуре мы видим не просто воина, но начитанного человека с развитым эстетическим чувством и тонким поэтическим дарованием, можно сказать, первого представителя донской казачьей интеллигенции.
В последнее время отечественными учеными, помимо полевых исследований, проделана работа по выявлению источников ногайских казацких песен. Так, в ногайском разделе сборника “Cumucica & Nogaica” [Cumucica & Nogaica, 1991, 172] содержатся 13 поэтических текстов казацких песен, записанных российско-финским исследователем уральских и алтайских языков Густавом Йоном Рамстедтом в Ставропольской губернии в 1904 году. Все они представлены в переводе на немецкий язык, в редакции и с комментариями Хари Халена. Сегодня уже начата работа по переводу текстов этих песен на русский язык. С другой стороны, сотрудником Московского государственного института международных отношений Ахметом Ярлыкаповым уже представлялись, пока, правда, в достаточно узкой исследовательской среде, фрагменты переводов на русский язык казачьих песен, изданных Магомедом Эфенди Османовым в 1883 году на ногайском языке в арабской графике [Ярлыкапов, 2017, 15-21]. Признаем, что судьба этих песен под угрозой: они известны лишь некоторым ногайским исполнителям старшего возраста. И все же традиция еще жива и не нуждается в реконструкции с чистого листа, что часто происходит с культурным наследием подобного рода. Благодаря научной деятельности ростовского музыковеда Айны Черкесовой стала известна казачья песня «Аргамак худым стал, не говорите» («Аргымак арык болды деменъиз»), записанная у восьмидесятилетнего кубанского ногайца Рахмета Муссовича Дюрменова (из аула Адиль-Халк Ногайского района Карачаево-Черкесии), которая ему была передана его дядей Харуном Дюрменовым. Вот замечательные слова одной строфы этой песни:
Аргымак арык болд[ы]аў деменъиз, Аргамак худым стал, не говорите,
Эр йигит ярлы болды деменъиз. Храбрый молодец бедным стал, не говорите.
Аргымак арык болды деп, Аргамака худым посчитав,
Тай кунанга берменъиз. На жеребенка не меняйте.
Эр йигит ярлы болды деп, Храброго молодца бедным посчитав,
Оны да кыйын коьрменъиз, аий. К нему не относитесь, как к недостойному, аий.
Обратите внимание на это «аий», которое в казацкой думе Приднепровья «О трех братьях самарских» превратилось в «гей» (но присутствует и зеркальное отражение: если в ногайской казачьей песне «аий» в конце строфы, то в казацкой малороссийской думе в начале строфы «гей, гей»; что, однако никак не отменяет типологию). Иногда очевидные вещи лежат на поверхности – вот почему их и не замечают сановные ученые мужи. Зато это способен сделать дилетант со свежим, так сказать, не замыленным взглядом. Уже вышеприведенная строфа, что у ногайской казачьей песни «Аргамак худым стал» и казацкой думы «О трех братьях самарских» форма одна и та же, кто бы та что ни говорил. Вот в этом и заключается своеобразие донской исторической юртовой песни и казацкой запорожской думы и их инаковость в отношении великорусских или украинских народных песен того же исторического периода.
Итак, подобное своеобразие и внутреннее соответствие друг другу, несмотря на различие наречий, присуще всем трем ветвям казачьей песни, о чем пишет и Айна Черкесова, особо подчеркивая следующее:
«Содержание текстов казацких песен отличает многообразие сюжетных тем. В одной и той же песне отражена жизнь казака и сопутствовавшие ей события (боевые сражения, походы, войны, набеги); окружающая природа с ее бескрайними степями, поросшими горькой полынью, глубокими реками; духовно-нравственные ценности (вера, преданность родному краю, отцу и матери, честь, отвага, любовь). Одной сюжетной темой, как правило, связывается несколько строф (до четырех и более).
Язык казацких песен насыщен поэтическими приемами. Ярким примером тому служит описание сражения, насыщенное метафорами и сравнениями: «Когда с двух сторон львам подобные враги набегут, когда стрел летящих будет слышен звон, когда кровь посеется, как полынь, когда кровь польется, как река, вдоль ковыли Сарыарки, в бою павший не будет сожалеть»
(«Эки арслан яў шапса, ок кылгандай шанъ шыкса, кан юўсандай эгилсе, аккан суўдай тоьгилсе, бетегели Сарыаркадынъ бойында согысып оьлген оькинмес»).
комментариев 9
Александр Семенов
10.04.2021В интернете — немеренное количество статей, однако лишь немногие из них тянут на постановку научной проблемы. Данная статья — одна из них!! В истории Юга Руси, Орды, казачества много белых пятен, и в работе Владимира Ткаченко-Гильдебрандта сделана серьезная работа по их преодолению. По сути, вопросы поставлены.
В настоящее время появился новый инструмент решения исторических загадок — а именно ДНК-генеалогия, которая позволяет изучить родственность и связи различных родов через маркеры Y-ДНК. Конечно, первые выводы ДНК-генеалогии уже имеются — статистическое большинство казаков имеют славянское происхождение. Однако, это может не относиться к казачьей элите, к влиятельным родам, таким как Глинские, которые вполне могут иметь степное происхождение. Поэтому дополнительные ДНК исследования известных родов Юга России являются очень актуальными.
В статье также намечены линии дальнейшего поиска:
— поиск остатков казаков среди народов, исповедующих мусульманство (прежде всего тюркских),
— наличие или отсутствие родственных связей между казаками-черкасами и кавказскими черкесами.
— проблемы интеграции тюркских улусов в Русский мир,
— возможно западное (веницианское и генуэзское) влияние на Степь.
Следует отметить, что область границы славянского мира с ее вольным населением не ограничивается Украиной и смежными частями России. Фронтир шел дальше — через земли будущей Липецкой, Воронежской, Тамбовской области, через Поочье (где существовало Касимовское царство — аналог улуса Яголдая) и Нижнему Новгороду. Когда-то фронтир заходил еще севернее, поскольку граница Руси и Казанского ханства шла вплоть до вятских и вологодских земель. Поэтому, процессы, в статье имели место не только на Восточной Украине, но и в Касимове, на берегах Цны и Суры, на территории будущего Сарова (где существовало татарское поселение). Показательны имена служилых людей Галича Костромского: Велинбаш, Мурат, Мурза, Олай, Сульмен, Танаш, Чеадай, и т. п.
Таким образом, проблемы поставлены. И для ее решения нужно изучить и проследить историю влиятельных родов русской Степи и русского фронтира!.
Александр Юрьевич Сухинин
08.04.2021«Два слова» в дополнение к последней части рассказа Владимира Ткаченко-Гильдебрандта, о «ногайских казаках», точнее сказать, сходных с ними… только по названию.
Южнее озера Чебаркуль «на Челябе» («того… с метеоритом») есть достопримечательность Южного Урала – .станица… ФЕРШАМПЕНУАЗ.
Да, да! Станица Фершампенуаз, по-французски-то Fere-Chapenoisе. Станица… с французским акцентом. На слух как «шарман, шанель!» Да ещё сёла Арси′, Кассель и… ПАРИЖ! Париж, что поначалу звался… Балыклы. Со своей собственной Эйфелевой башней. Ведь Париж без «Эйфелевой» – не Париж!
Как «казак без коня, .что солдат без ружья!!!»
Эта башня в Париже′ (не «в Пари′же», а «в Париже′», по-местному-то) – уменьшенная копия той самой знаменитой парижанки, самая большая «Эйфелева» в России, местная вышка—ретранслятор cотовой связи! В Париже… посреди яицкой степи. .«Широко ты, матушка, степь раскинулась!»
Живут там станишники, потомки казаков-нагайбаков, люди православные. Атаманом их предков был когда-то Василий Суворов, отец генералиссимуса. А свои названия те сёла получили в 19-м веке – за отвагу-удаль местных казаков в походе супротив Наполеона в 1814-то! Когда «Хранция» узнала о «синих лампасинах Урала» (отличительный цвет уральского казачества), о неведомых в «Европах» нагайбаках-молодцах, .атаманах-удальцах. 92 нагайбака имели медаль «За взятие Парижа».
Здесь часто слышатся гармони «переливы». Да взлетает над Парижем зычный голос запевалы.
Дружно вторят запевале песню предков «К А З А К Л А Р»::
«Кюк кюгэчен герлей-герлей кюкке мэ′не,
Яшь казаклар жырлей-жырлей ате мэ′не,
Яшь казаклар жырлей-жырлей ате мэ′не!
Голуби, воркуя, поднимаются в небо,
Молодые казаки, запевая песню,
Садятся на коней.
Знать, пришло время
Казаку вдеть ногу в стремя!..»
Ввысь взлетают подголоски, льётся песня
на всю ширь! Всё про молодого казака, уходящего
на войну, под пули…
«Прощальный поклон родне…»
Язык песни – татарско-нагайбакский, а мотив, да распев КАЗАЧИЙ, прям, как в Филоновской, аль в Зотовской, на Дону, на Иваныче!
«РАСПАХНИСЬ, ПОЙ ДУША, ВЕТРОМ С Я И К А ДЫША!!!»
Ляшок
09.04.2021Полагаю, что и нагайбаки абсолютно те же самые, только произошедшие из Большой Ногайской орды из Заволжья. Просто «показаченные» гораздо позже в XVIII-м столетии. Интересную и очень важную особенность о происхождении донских (читай старых азовских) казаков отметил историк Лев Кипнис: если бы у казаков предками были бежавшие с Московии и Малороссии крестьяне, то они никогда бы не назвали свои станичные владения ЮРТАМИ. Но ЮРТАМИ свои владения называли и Запорожские казаки (сиречь те же азовские) и даже слободские. Просто на формирование запорожцев большое влияние оказала польско-литовская и русская «показаченная» шляхта, что, порой, вводит в заблуждение относительно их происхождения. Кстати, Дмитрий Ленивов (Царство Небесное ему!) открыл, что среди крымско-татарских (а по существу НОГАЙСКИХ) племен несколько так и назывались казаками. Вот поэтому отнюдь не нелепой выглядит версия и о крымско-готском изводе казаков, если учесть, что готы вошли как составная часть в крымско-татарский народ. Кстати, ведутся споры и о религиозной принадлежности темника Мамая. Появилась статья, что, дескать, он был несторианином. Хотя это вполне может объяснить уход его сына Мансура Киятовича в пределы Великого Княжества Литовского. И опять же казак Мамай всегда изображается с крестом: «басурманин, но с крестом…»
Александр Юрьевич Сухинин
08.04.2021«Два слова» в дополнение к последней части рассказа Владимира Ткаченко-Гильдебрандта, о «ногайских казаках», точнее сказать, сходных с ними… только по названию.
Южнее озера Чебаркуль «на Челябе» («того… с метеоритом») есть достопримечательность Южного Урала – .станица… ФЕРШАМПЕНУАЗ.
Да, да! Станица Фершампенуаз, по-французски-то Fere-Chapenoisе. Станица… с французским акцентом. На слух как «шарман, шанель!» Да ещё сёла Арси′, Кассель и… ПАРИЖ! Париж, что поначалу звался… Балыклы. Со своей собственной Эйфелевой башней. Ведь Париж без «Эйфелевой» – не Париж!
Как «казак без коня, .что солдат без ружья!!!»
Эта башня в Париже′ (не «в Пари′же», а «в Париже′», по-местному-то) – уменьшенная копия той самой знаменитой парижанки, самая большая «Эйфелева» в России, местная вышка—ретранслятор cотовой связи! В Париже… посреди яицкой степи. .«Широко ты, матушка, степь раскинулась!»
Живут там станишники, потомки казаков-нагайбаков, люди православные. Атаманом их предков был когда-то Василий Суворов, отец генералиссимуса. А свои названия те сёла получили в 19-м веке – за отвагу-удаль местных казаков в походе супротив Наполеона в 1814-то! Когда «Хранция» узнала о «синих лампасинах Урала» (отличительный цвет уральского казачества), о неведомых в «Европах» нагайбаках-молодцах, .атаманах-удальцах. 92 нагайбака имели медаль «За взятие Парижа».
Здесь часто слышатся гармони «переливы». Да взлетает над Парижем зычный голос запевалы.
Дружно вторят запевале песню предков «К А З А К Л А Р»::
«Кюк кюгэчен герлей-герлей кюкке мэ′не,
Яшь казаклар жырлей-жырлей ате мэ′не,
Яшь казаклар жырлей-жырлей ате мэ′не!
Голуби, воркуя, поднимаются в небо,
Молодые казаки, запевая песню,
Садятся на коней.
Знать, пришло время
Казаку вдеть ногу в стремя!..»
Ввысь взлетают подголоски, льётся песня
на всю ширь! Всё про молодого казака, уходящего
на войну, под пули…
«Прощальный поклон родне…»
Язык песни – татарско-нагайбакский, а мотив, да распев КАЗАЧИЙ, прям, как в Филоновской, аль в Зотовской, на Дону, на Иваныче!
«РАСПАХНИСЬ, ПОЙ ДУША, ВЕТРОМ С Я И К А ДЫША!!!»
Инга
08.04.2021Хочется добавить, что немаловажную значимость историко-литературному материалу придаёт интересный иллюстративный материал, древние гербы родовитых фамилий и конечно же мудрые выводы автора в конце в статьи.
Достойное Посвящение знаменитому донскому историку Дмитрию Ленивову
Инга
08.04.2021Потрясающее исследование! Огромная и очень тщательно выполненная исторически важная работа, представляющая безусловный интерес для специалистов и завораживающая читателя манерой подачи материала — сказанием о глубоком прошлом народов, населяющих эту дорогую нам землю, их бытом и песенным творчеством, что необходимо сохранить для потомков… В исторической науке не бывает торных путей, исследователь всегда в поиске истины, можно с чем -то согласиться, можно сомневаться, но факты — упрямая вещь! Главное — продолжать исследовать прошлое, там самые древние корни наших народов… Спасибо Вам, Владимир, новых творческих успехов и здоровья!
Ляшок
07.04.2021Поправим, Александр! Ничего страшного.
Акунов Вольфганг Викторович
07.04.2021Очень интересная статья! Желаю автору дальнейших изыскательских и творческих успехов!!!
Александр Витальевич Дзиковицкий
07.04.2021Здорово бывал, Володя! Материал интересный, но огорчает, что ты его не проверил на орфографию. Есть совершенно нелепые опечатки, например: «От середины XVI до середины XVI столетия»…