Рецензия на книгу.

Александр Донских. Краеугольный камень:

Роман. М.: Вече, 2022, 320 с.

Центральной фигурой книги является Афанасий Ильич – человек, сделавший свою судьбу, не понаслышке знающий сибиряков и вот приехавший посмотреть, как обстоят дела с местностью, которая по требованию строительства ГЭС вскоре будет поглощена морем. И сразу же начинаются драматические вставки. Волчий вой – зачем же он? А потому, что волки чуют, что вскоре не будет здесь их земли, нахлынет вода. Дальше идут нелады с печным отоплением: надо завезти буржуйки, так это сколько возиться, а первый завоз вообще затонул, и Афанасий Ильич организует трудное, очень трудное дело. А потом Новь – новое поселение с домами, газом, живи-радуйся, а не-ет, не идет эта радость, и деревянные дома, оказывается, лучше, теплее, роднее этих новостроек. Повествование движется, и параллельно нарастает тревога: все ли сделано, как положено, не наломали ли дров? А местным жителям, им каково переселяться? Но мы еще на полпути к главному в романе. Вот Афанасий Ильич едет посмотреть Единку – обреченное село, где орудуют «пожогщики», и дальше начинается главное действие книги. Рассказывается, как Саня, сельчанин, моряк, только что вернувшийся из ВМФ, и его невеста Катя разбирают дедов дом, спасают его от пожара, и к ним подключается и Афанасий Ильич, и водитель его Федор Тихоныч, и даже потом трое пожогшиков.

Пересказ? Да, такой сюжет у романа, но в эти внешние будто бы страницы вплетается вся Сибирь (пространство!) и все время (60-70-е годы XX века). Да-да, то самое пространство-время, которое сейчас вспоминается либо с ностальгией (как раньше хорошо жили!), либо с презрением (имперская страна, лагеря, бюрократия). И читатель соглашается с определением автора, что «Краеугольный камень» –  роман, именно роман.

Как нам сейчас недостает таких книг о недавнем еще прошлом! «Одно поколение, словно волна, набегает на другое» – вспоминается здесь высказывание Федора Тютчева. И действительно, новое наше время затушёвывает проблемы прошлого, недавнего (подчеркнём) прошлого. И еще приходят на ум слова Эмиля Золя: «Деятельность уже в самой себе содержит награду». А пословица узбекская «Невидное ремесло, а славу приносит» тоже находит своё подтверждение. Афоризмы эти, что припомнились мне при чтении, не всем известны, но, представляется, что книгой А.С. Донских они блестяще доказаны.

Откуда появилось такое название? В основу дома закладывались «каменюги» – большие валуны, хорошо обработанные, и дом стоял на них прочно-прочно, сколько бы лет ему не было. Но, согласимся, в каждом деле должны быть такие краеугольные камни, тогда никакая сила не возьмет, не поглотит, не испортит. Вот что надо хорошо знать, когда строишь дом или затеваешь какое-либо другое предприятие.

Всё? Нет, конечно! Роман силён своими героями – людьми, делающими общее дело или не делающими его  (и такое в книге есть!). И по каждому герою романа неторопливый рассказ: как он жил, как пришел к такой жизни, как подчинился или не подчинился своей судьбе. Эта линия человеческих страстей налагается на сюжет романа, делает этот сюжет еще острее, приближает его к нам, сегодняшним. А ландшафт сибирский? На протяжении повествования в романе живет-проступает природа Сибири, та самая, чарующая природа, с которой породнились эти люди и накрепко полюбили её – до сладкой боли, до песенной правды. Ах, песни! Но ведь и им нашлось место в этой книге, и какое место, и каким песням!

Стоп! Мы опять пересказываем текст, а книгу надо читать, читать, потому что в ней играет-поёт язык – настоящий, сибирский, свой, не заёмный. И язык открывает нам все самое главное.

Затаённо безмолвствовала округа, уже разительно преобразившаяся: озарилась солнцем нового дня, загорелась кипенностью и синевой снегов и льдов (с. 24). Деревянный дом дышит. Он ровно что живой. Мы живем, и он живёт (с. 59). И слава добрая, немалая о нём смолоду покатилась по землям и весям, далеко-далече раззвонилась молва о мастере. Мало что с тех давних пор осталось у нас тут от Тимофея вещественного, но дверь – во-о-он та! – толстенная на нашей церкви – изумительной ковки и сам лист железа, и крепежи узорчатые, в точности известно, – его рук дело (с. 80). Сгрёб на руки девушку, закружился с ней по двору. И привиделось Афанасию Ильичу, что оба они засверкали и засияли огнями, но не пожарища – двуединой свечи (с. 106). Чистый двор, так сказать, парадный, тёсом выстелен, крытый, амбарами, клетушками, летниками, овинами уставлен разумно, с телегами, с бричкой, с санями (с. 113). Сами знаете, она [душа] нам, людям, во временное пользование милостиво да с попечением предоставлена: не наше она добро-злато – Богово (c. 126). Потому как душа, говорю вам я, старый и ломаный, и есть настоящий краеугольный камень. Без души не устоять ни человеку, ни жилищу его (с. 132). Порядок рождает в человеке чувство – уверен, что именно чувство! – чувство дальновидности и ответственности (с. 139). Но у него, родимого, не просто душа была, как у всех, а душа-песня. И пелось она сама в себе песней задушевнейшей, самой, что ли, нужнейшей, чтобы в любых обстоятельствах стараться, а то и принудить себя. Но главное, стараться и стараться, усердствуя, в таком важном деле… (с. 142). – Точно, дядя Федя: мама на всех порах несется из Нови, – неохотно оторвал Саня взгляд от заломленного гвоздодёром бруска. – С двоюродным моим братом Славкой Верёвкиным чешут. Во дают стране угля: по тайге впотьмах – напролом, марш-броском! Не иначе, медведей и волков перепугали на сто вёрст в округе. Да у нас тут живут танки, а не люди (с. 246-247).

Мы привели десять отрывков из книги, и по ним можно судить о стиле изложения: эмоциональном и сдержанном, высоком и разговорно-просторечном, народном и авторском. Повествование многими местами сказовое, как и должно быть в историческом романе, но сказовость эта не мешает и диалоговой речи героев, и приведению афоризмов, и, повторим, отрывкам из песен. И что характерно: на протяжении книги повторяется французская пословица-поговорка: «На войне как на войне!». А ведь и правда: всё повествование построено как доказательство этой мысли. Голос автора слышан ли? И да, и нет. Уместно приведены цитаты из буддийского текста, упомянут высший партийный слой, рассказано о легендах края.

Кому придёт в голову сейчас читать поэму Е. Евтушенко, а ведь это история наша:

«Первый камень положен был / В Братске когда-то, / Но  я вижу, строители, только всмотрюсь, / Как в ревущей плотине / Скрываются тихо и свято / Тени ваших Наташ, Ваших Зой, Ваших Зин / И Марусь…»

(с. 38-39)

Мы писали о людях. Но они показаны объемно, в динамике, как прорисован Михась, изменившийся в конце повествования. А вот о Николае:

«И знаете, все-то в нём заточилось и сообразовалось природой и судьбой на «очень», на ять. И очень умный, и очень молчаливый, и очень самоотверженный, и очень любящий, и очень ненавидящий, и очень доверчивый, и очень осмотрительный, и очень веселый вдруг, и очень задумчивый до отрешённости ото всего дольнего, и очень рубака шашкой с плеча, и очень рубаха-парень, и очень правдивый, и очень себе на уме, и очень, говаривали, жадный, прижимистый, и очень, опять-таки говаривали, щедрый, даже расточительный. Впрочем, не стоит перечислять, а лишь подвести черту и сказать: всё в нём было очень русское, очень сибирское, очень нашенское»

(с. 134-135)

Корни таких характеров таятся в глубинах семейного родословия. Евграф, Михаил, Николай, Александр – идёт эта цепочка по жизни, по Сибири, и на ней держится род.

И эти страницы о будто бы важном деле: как были наказаны два человека, но с ними на обрыве стоял и сам Евграф, тоже рисковавший… (подробно об этом). Нет, пересказывать книгу я не буду, она для чтения-размышления. О Сибири писали и пишут, но книга А.С. Донских, кажется, подчеркнуто новой, потому что в ней открывается читателю то недавнее, что только что прошло, но что обусловлено долгими веками истории Сибири, отразившейся в недавнем будто бы действии, достойном романного слова.

Вера Харченко