Мудрость, вероятно, точнее и тоньше всего передаётся через стихи (недаром библейские столбцы именуются именно стихами), и объём оной мудрости всегда будет связан с горьковатою солью ощущений:

Всё роздано: скрипка, топор и манок;

загривок и шея, наживка и омуль,

лавровый венок и терновый венок,

хвала и хула, вознесенье и омут.

Давно отделилась от суши вода.

Мозг ищет пути отторженья от тела.

Лишь я со скворцом хлопочу неумело

над ранним ручьём, что течёт в никуда…

Стих Поженяна круглый, круто сделанный, выпуклый: кажется, слова становятся предметами, их можно ощупать, взять в руки; а то, что ручей течёт в никуда – ещё бабушка надвое сказала.

Круты были и военные тропы, которыми довелось пройти Григорию Поженяну; он сам вспоминал – без героики и пафоса – как мечталось в окопах о ранение: чтобы был отдых, передышка…

Но стих его – также лишённый пафоса – всегда подразумевает световую основу, ибо высоких, или просто качественных стихов, не ориентированных на свет, не бывает; и стих Поженяна, вбирая много ракурсов жизни и оттенков бытия, щедро делится ими с читающим:

Есть у моря свои законы,
есть у моря свои повадки.
Море может быть то зелёным
с белым гребнем на резкой складке,
то без гребня – свинцово-сизым,
с мелкой рябью волны гусиной,
то задумчивым, светло-синим…

И так же, как море, стих Поженяна может быть задумчивым, точно замирающим на краю вечности (или под звёздами Ойкумены), то переливаться радостью многоцветья: как богата жизненная палитра! то улетать дымком, оставляя горьковатое послевкусие утраты.

Разнообразный стих.

Всегда мастерский, как точно исполненное ювелирное изделие.

Из тех, что подспудно облучают мир дорогим, драгоценным сиянием смысла.

 Александр Балтин

фото взято из открытых источников