Дом или маяк красного кирпича, кажутся сделанными из пряников, непременно имбирных. Любоваться ими одно удовольствие. Не пробуждая аппетита, они, тем не менее, вкусны. До них хочется коснуться, и, держась за шершавый прохладный, отполированный временем бок, обойти кругом, дабы сомкнувшиеся очертания окончательно утвердились в сознании.

Отражаясь от этих стен,  солнечные лучи румянят округу несколько иначе, чем когда безыскусно минуют их. Лакомый лаковый цвет распущенного яичного желтка особенно хорош в предвкушении знойного дня, и даёт повод не примириться с его изнуряющей томностью, но радоваться ему, как должно.

На фоне стен из красного кирпича, дождь теряет изрядную долю своей сырой натуры, и глядя на брызги, как на искры от серебристых гвоздей, что вбивает он в землю, чудится трепет морских волн, солёных на вкус, из-за явных и сокрытых слёз человечества.

А снегопад, что и сам по себе ловок?! Да ежели задником — такая стена… Нанизанный бусинами на прозрачную нить видится он, не иначе.

Но где та старинная кладка красного кирпича. Заместо неё — занавесь сумерек. А вместо хоровода юных балерин в снежных пачках, с неба льёт, как в октябре. То год рыдает о совершённом сгоряча и несбывшемся, но обещанном. Плачет он не шутя, с очевидным,искренним раскаянием, но это нисколько не помогает делу, не может уже помочь, ибо от года остаётся всего каких-то несколько часов, и на скользком от его слёз пороге в грядущее — разочарования, поруганные ими надежды, без которых не бывает жизни, ни одной.

Новогодняя ночь

Помню первый Новый Год, когда мне разрешили не ложиться спать…

За небольшим круглым столом были… Самые близкие? Ну, можно сказать и так. Но скорее — те, кто мог. Семья, развеянная, как мука над столом земли, сквозь сито времени и войны, не могла собраться вместе в полном составе никак. Алма-Ата, Валуйки, Таллин, Хабаровск, Слобода, Бухта Провидения, Фрунзе, Владивосток, Липецк, Москва, Енакиево, Ленинград, Воронеж, Северодвинск… Мы часто играли в города по атласу мира, выискивая точку на карте страны, где не живут наши родные, но редко находили их.

— Тут-то хоть нет никого? — Хохоча, подначивали мы друг друга.

— Да, вроде…

Но всякий раз, насладившись нашим замешательством, дед подавал голос из спальни, и немного злорадным тоном сообщал, к примеру:

— А вот и нет! Попали пальцем в небо! Тут ещё с двадцать восьмого живёт ваша тётка, моя сестра, Лида.

— Дед, да сколько их у тебя?! — Спрашивали мы, готовые в очередной раз испытать гордость за немыслимое число неведомых, почти мифических родычей, с большей частью которых мы видались, в лучшем случае, лишь в раннем детстве, а знали только по фотографиям из семейного альбома. Ведь у одного только деда было одиннадцать братьев и сестёр, но ведь имелись они ещё и у бабушки, прабабушки, прадедушки и всей их, нашей родни…

— Помнишь дядю Петю?

— Это которого? С лысой, как шар головой?

— Не, то дядя Яша.

— А… Так это, верно, тот, который мне привозил невозможно огромную грушу? Я хорошо помню, как сладкий её сок стекал по подбородку за шиворот!

— Ты не можешь помнить! Ты был совсем маленьким! К тому же, то совсем другой дядя! Тот, который с грушей, был военный моряк, служил во флоте.

— На Чёрном море?!

— На Тихом океане!

— Матрос?

— Издеваешься?! Вон, гляди на фотокарточку!

— Я в погонах не разбираюсь…

— Тебе должно быть стыдно! Пол семьи военных, и не абы каких!

И так — каждое тридцать первое декабря.

Пока мы возили пальцами по карте, бороздя воображаемые просторы, бабушка возилась в кухне и курсировала по узкому проливу коридора с горячим и закусками, выставляя фиолетовые узорные тарелки со всё новыми и новыми кушаньями.

За столом я старался быть как можно менее заметным, чтобы обо мне забыли и не отправили спать, но увы. Ровно в двадцать два ноль-ноль мать делала строгое лицо, и, едва не рыдая, я поднимался из-за стола. До поры мне не дозволяли узнать, что происходит по ту сторону боя Курантов, но однажды…

— Сегодня ты встретишь Новый Год со всеми. — Поджав губы, сообщила мне мать. Видимо, она сдалась на уговоры отца, а не по собственной воле разрешила не спать в новогоднюю ночь, и это очевидно расстраивало её.

В тот вечер всё было, как обычно: суета подле карты, новые имена старых, таинственных родственников, добытые из родословной по линии деда или бабушки. На тарелках лоснились полосатая от лука селёдка и сало, с ровными прожилками мяса, похожее на мармелад, жёсткие, невкусные оливки украшали горячее с румяной корочкой. Из напитков были непременно вишнёвый компот и грушовка с мелкими, изворотливыми пузырьками, что щекотали изнутри нос, вызывая внезапные сладкие слёзы… Мать время от времени с удивлением замечала меня и я буквально переставал дышать. Она переводила взгляд на ходики в углу комнаты, делала строгое лицо, но припоминала о своём разрешении, поджимала губы и отворачивалась.

Под бой главных часов страны, все мелкие, между собой разговоры прекратились, и начался один, общий, с поцелуями, объятиями, поздравлениями, подарками. Телефон звонил длинной трелью межгорода, и со всех концов страны звучало «Алло!» родными до боли голосами тёток, братьев и сестёр. В тот же час прочитывались вслух поздравительные телеграммы на красивых бланках, доставленные накануне.

Между тем, детям раздали хлопушки, и одевшись кое-как, мы выбежали из дому на улицу. Не разом, но в очередь, каждый дёрнул за бечёвку своей хлопушки, и… Я заметил небольшую вспышку, почувствовал запах пороха, щепотка конфетти просыпалась в лужу у ног. Я огляделся по сторонам: на дворе было темно и сыро.

Надо ли говорить про то, до какой степени я был разочарован?!

Старый Год, в образе Деда Мороза не сидел, пригорюнившись на ступенях года, не гладил по голове малыша, что пришёл ему на смену, не баюкал его, не объяснял, где-что лежит, чтобы тот знал, в котором месте искать, коли понадобится. Не происходило ничего из того, что должно было, под волшебные звуки боя Курантов! Решительно —  ни-че-го…

Видно, права была мать, надо было идти спать, как обычно, и обняв белого плюшевого медведя, гадать о подарке, который оставит для меня под ёлкой Дед Мороз. Ведь среди тех, кто был тем вечером за столом, в живых уже не осталось почти никого. А я был слишком мал, чтобы постичь главное чудо той волшебной новогодней ночи. Мы были вместе, счастливые, полные надежд. Малой частью огромной семьи и великой, бескрайней нашей страны.

Иоланта Сержантова

фото из открытых источников