Воскресенье, 05.05.2024
Журнал Клаузура

Узелочки на память от Людмилы Журавлёвой, или Искусство растворяться

К 105-летию Рязанского музыкального колледжа имени братьев Г. и А. Пироговых

Но покуда твой пламенный голос на свете есть,
Не видать мне покоя на скудный остаток дней.

Людмила Журавлёва

В родном колледже я мечтала работать всегда. Счастлива, что так и случилось. Но здесь я обрела не только творческое счастье, но и личное. Своего супруга я встретила именно здесь. Произошло это под Новый год. Поэтому этот праздник всегда только в кругу семьи. Бывает, что конкурсные поездки приходились даже на день рождения. Но Новый год – это непременно с мужем и родными! А в этот раз праздника ждем с особым нетерпением: к новогоднему столу должен приехать сын, студент Петрозаводской консерватории.

***

Читая «Записки концертмейстера балета» Лады Исуповой, наткнулась на откровение: «Не родился еще тот танцор, который может вписаться в пируэт, если пианист этого не хочет». Вот так, без ложной скромности и тени кокетства – абсолютная правда, которую только глупец будет пытаться опровергнуть. Значимость концертмейстера в творческом процессе – одно из первейших условий успеха солиста: вокалиста ли, танцовщика, инструменталиста. Именно поэтому проблема поиска хорошего музыканта актуальна всегда.

Выдающийся мастер ХХ века, композитор и педагог Евгений Михайлович Шендерович в своих научных трудах много говорил о различии специфики сольной и аккомпаниаторской деятельности, указывая на то, что не всегда крупный солирующий пианист может стать достойным концертмейстером.  Правда, история музыки знает множество имен, «прославившихся именно высоким мастерством и художественным уровнем аккомпанемента, однако абсолютно не проявивших себя в сольном амплуа».

Из этого правила есть исключения.

Выпускница Рязанского музыкального училища им. Пироговых (1988г.) и Воронежского государственного института искусств (1993г.) Людмила Журавлёва – один из лучших специалистов в этой области.

Когда-то ее педагог по специальности говорила: «Ты же оголтелая солистка! Ну какой из тебя концертмейстер?» А получился превосходный! И если музыканту выпадает играть с Журавлевой, это большое творческое счастье, потому что Людмила Вячеславовна не будет тащить одеяло на себя, показывая свои пианистические возможности, но сделает все, чтобы солисту было максимально комфортно. А профессионально подготовленный зритель сможет заметить и по достоинству оценить природную одаренность и профессиональный такт человека, сидящего за роялем.

Всегда интересно узнать о корнях и истоках творческого человека.

Всей семьи у меня было – мама и бабушка, – вспоминает Людмила. – Мама – химик, бабушка – медсестра. Но спать меня, малышку, укладывала бабуля, напевая «Когда б имел златые горы», а мама в свободное от работы время ходила в наш скопинский Дворец культуры, занималась там в народном танцевальном коллективе и училась играть на фортепиано. Помню, как дома разучивались «К Элизе» Бетховена и Полонез Огинского.

Когда перед школой меня собрались отдать еще и в музыкалку, мама научила меня тыкать одним пальцем арию Моцарта «Мальчик резвый» и с этим «багажом» отправила на вступительный экзамен. Принимал его очень суровый дядька, которого все боялись и шептались в коридоре, что его «страшнее зверя нет». А мне, семилетней, было как-то безразлично. Я выполнила все, что положено (постучала карандашиком, похлопала ритм в ладошки, спела песенку…), а когда поняла, что все, выпалила: «Я еще играть умею!» Пауза. В ответ: «Ну, играй». Отбарабаниваю «резвого мальчика». Опять пауза. Более длительная, чем первая. «А ты знаешь, что это?» – «Знаю! Фигаро!»

«Страшный дядька» – Владислав Вадимович Канидзе, стал моим первым учителем, который и привел меня в рязанское музыкальное училище в класс преподавателя Галины Болховитиновой.

Думала ли Людмила, что от сольной исполнительницы перейдет в класс концертмейстеров и станет на этом поприще не просто профессионалом, но музыкантом редкого дарования, хорошим ансамблистом и партнером?

Концертмейстер должен растворяться в исполнителе. В противном случае ему не за чем выходить на сцену, – говорит Людмила Вячеславовна. – Музыка едина, нельзя, чтобы кто-то был сильнее, кто-то слабее. Как в оркестре: необходимо, чтобы все инструменты звучали одинаково сильно, иначе потеряет смысл само исполнение. И солист, и концертмейстер не сильнее и слабее, они равны по силам и возможностям, даже бывает, что солист – не очень, а аккомпаниатор высококлассный. Или студент солист, он ведь ученик, а не профи. Но многие считают, что если я солист, то главнее, могу указывать, командовать, а ты тут просто так – обслуга, вот и сиди, не отсвечивай.

Есть ли разница в работе с теми или иными инструментами? – спрашиваю музыканта.

Есть, конечно. Разное звучание предполагает разный подход. Флейта тихо звучит в нижних регистрах, ее нельзя забивать. Ударные по-разному. Вибрафон очень нежный, надо совпадать с ним по тембру. И вообще инструменту, с которым играешь, надо подражать и, если хотите, стать этим инструментом, потому что звучание должно быть единым.

Концертмейстер – не только хороший музыкант. Он просто обязан быть единомышленником солиста, а если необходимо, брать на себя партию ведущего, став руководителем маленького ансамбля и его заслуженным лидером. Концертмейстер объединяет в себе и педагогическое начало, и психологическое, и, конечно же, творческое. Одно нельзя отделить от другого. И если все необходимые составляющие совпадают, тогда можно говорить о том, что солисту повезло с концертмейстером, который его никогда не подведет, потому что «Солист – это парус, аккомпаниатор – руль; лишенная одного из этих компонентов, лодка потеряет ориентир и не причалит к желаемому берегу». (Е.М.Шендерович).

Машина – и та дает сбои в своей работе. Случаются «проколы» и в работе солиста. Известны случаи, когда артист может забыть текст – вокальный, инструментальный. Попадаются и такие концертмейстеры, которые останавливаются и ждут, пока солист вспомнит свою партию. Иногда пауза затягивается, – шок парализует артиста еще больше.

Спрашиваю Людмилу Вячеславовну, что нужно делать концертмейстеру в таком случае? Допустимо ли останавливать музыку?

Это – как удар в спину. Останавливаться – в высшей степени непрофессионально! Если это происходит неоднократно, можно говорить о том, что ансамбль двух исполнителей себя изжил. В подобной ситуации концертмейстер играет дальше, давая возможность солисту прийти в себя, вступить и продолжить. «Ошибаться на эстраде можно, исправлять ошибку на эстраде нельзя», – говорил питерский пианист и педагог Натан Перельман. Это не трагедия – забыть текст, потому что мы имеем дело с живыми людьми, но… Хороший аккомпаниатор не должен акцентировать внимание публики на ошибке солиста.

Концертмейстер Людмила Журавлёва из числа тех музыкантов, кто играет с разными инструменталистами, в ее практике – скрипачи и домристы, народники, духовики, контрабасисты, ударные. Коллеги говорят о ней, что она может играть всё: от сложнейшей классики до не менее сложного джаза. Наверное, поэтому ее приглашают «наемным» концертмейстером на международные конкурсы, если исполнитель не имеет возможности поехать со своим аккомпаниатором. За две недели пианисту предлагается программа.

Сидишь и учишь, – комментирует Людмила Вячеславовна. – А что делать? Потом имеешь одну репетицию перед конкурсом. И ты обязан этого солиста полюбить и стараться не подвести его, и помочь, если вдруг что не заладится на выступлении. И ухо должно быть чутким, но главное – сердце.

Перефразируя великого классика, можно сказать, что самого главного и ушами не услышать. И снова – «зорко одно лишь сердце» (Сент-Экзюпери).

Спрашиваю Людмилу Вячеславовну, есть ли разница в работе с девочками и мальчиками, когда речь идет о детях?

– Есть, конечно, причем очень большая. Помню, привезли девочку из Барнаула. Должна играть труднейшее философское адажио Хачатуряна из «Спартака» – красивейшая музыка о любви. Трагическая. Исполнительнице всего-то 13 лет. Откуда она знает, про что ей играть, если она еще не имеет никакого опыта – жизненного, чувственного, эмоционального? И я думаю, как я должна ей рассказать, на пальцах объяснить нужно? Но она берет первый звук, и я понимаю, что ей ничего не надо объяснять, она абсолютно понимает, про что ей играть. Вот это называется счастьем – играть с такими музыкантами.

Девочки раньше понимают что-то о любви. Причем часто это может быть интуитивно. Они и влюбляются раньше. И не стесняются нести свою чувственность на сцену, поэтому и кантилена у них звучит так, как ей должно звучать. Мальчишки – это все равно пол сильный. И они стесняются чувств, даже если эти чувства и возникают. И сдерживают эмоции, как в жизни, так и на сцене. Потому и кантилена у девочек очень отличается от той же мальчиковой. Но зато ребята могут «обскакать» девчонок технически на каких-нибудь виртуозных пьесах. Все уравновешивается позднее.

А теперь вернемся к началу нашего разговора о концертмейстерстве.

Людмила Журавлёва никогда не допустит, чтобы артист, которому она аккомпанирует, не вписался в поворот. Это лишь подтверждает ее превосходные профессиональные качества и, что во сто крат важнее, характеризует как порядочного человека, который не подведет и не подставит тебя. Именно поэтому музыкантам с ней играть легко и спокойно. Людмила Вячеславовна дает им веру в себя, а это, пожалуй, самое главное, но не всё, потому что Людмила Журавлева – ярчайший пример того, что талантливый человек – талантлив во многом. Наша героиня ещё и прекрасный, очень сильный, настоящий поэт, имеющий не только дипломы и сборники, но главное – замечательные стихи, которые предлагаются внимательному читателю.

Посвящение ученику

Хуком слева тебя за ударом громил удар.
Ты готов был хоть вниз головой, хоть сойти с ума.
Но под ребрами свечечкой теплился божий дар.
Я из легких твоих доставала его сама.

Сколько выдалось драм и обломов — не сосчитать!
Тьма бесплотных попыток и казусов миллион…
А на выходе  –  гордость, достоинство, блеск и стать!
(Я себя похвалю, что немножко Пигмалион).

По дороге сметая бессчетные рубежи,
Взмахом угольных крыльев ты резко влетел в триумф…
… Я пока не утратила вкуса привычно жить,
Отделять от души обезумевшей здравый ум,

Гладить клавиши, замертво спать, с аппетитом есть
И считать серебристость плотвы на озерном дне,
Но покуда твой пламенный голос на свете есть,
Не видать мне покоя на скудный остаток дней.

***

… И когда от тебя отвернулись и ближний, и дальний,
Затянулся полярными льдами твой внутренний ад,
Остаются — твои, а не чьи-нибудь, теплые длани,
Твой уютный жилет и исполненный нежности взгляд.

Ты всегда у себя под рукой, усмиришь, устаканишь.
Ты себе –  арматура, веревка и якорь. Во всем.
Включишь Франка, себя приглашая на призрачный танец,
И на ушко нашепчешь Верлена… А, может, Басё.

Зарубцуются раны, саднить и тревожить устанут.
Прикорнет за грудиной, свернувшись калачиком, боль.
Я спасался. Я знаю бесслёзную тихую тайну:
Одиночества нет. Есть отсутствие дружбы с собой. 

***

Узелочки на память вяжутся,
Пряжей стелятся – метр за метром.
Размотаешь – узнаешь важное:
Ты –  счастливейшая из смертных!

Кругом замкнутым, парком заспанным
Счастье выткалось мягкой шерстью.
Расписным палантином за́ спину
Брось легко  – и навстречу шествуй!

Хрупко-страстная, нежно-гордая,
Ты пойдешь маяками истин.
Как огни вдоль ночного города,
Распожарятся в близких искры.

Уравняв благодарность с подвигом,
Протестировав мир на честность,
В два штриха на тенях, что по́д ноги,
Будет твой силуэт начертан. 

***

Пеппи Длинный чулок мастерит по утрам омлет,
Кофемолкой жужжит, макияж на лицо кладет.
В ванной бреется муж, в ноги тычется толстый кот.
Пеппи   – зрелая леди с довеском в полсотни лет.
Быт, работа, болячки. Состарилась мать уже.
Сепарирован сын расстоянием в тыщу верст.
Но смешные кривые косички, как ржавый гвоздь,
Колют голую пятку в сандалии  – и в душе.
И тогда, тормозя центрифужную суету,
Пеппи в ауди входит, врубает лихой хард-рок
И танцует  –  как вызов, как пальчиком  – на курок,
И ехидно мечтает на ляжке набить тату.
Пеппи скинула в яму с помоями страх и боль.
Озорство бесшабашное с ней  – на одной доске.
С дробным хохотом падает на спину, встав на скейт,
Вяжет шарфик фанатский на шею  – и на футбол.
Титулованный профи с ребенком в одно сплелись.
Ей не нужно от дерзких затей заметать следы.
Ей не стремно – короткую юбку (с дизайном дыр).
Ей по кайфу  –  в рояльных зубах залихватский глисс.
Хмуро морщатся скучные сверстницы: «Как, зачем?
Детство кануло в Лету из *опы! Упрямый факт!»
А она, приспуская бретелечку на плече,
Вслед ханжам выставляет язык(и, возможно, fuck).
Ей по-прежнему сладко смолу от сосны жевать,
Прыгать с берега в реку и в тире хватать ружье…
Вместо тусклых седин между прядей сквозит рыжье.
Хулиганская девочка в Пеппи пока жива. 

***
Дождем, навязчивым и мутным,
В небесный раструб,
Ворча, сливаются минуты
НЕ НАШЕЙ страсти.

Текут в астрал по тропке млечной
НЕ НАШИ ласки.
Зародыш нежности калечит
Боязнь огласки.

Последний шанс взорвать рутину
Почил бесславно.
В дожде привычка горбит спину
И вяжет саван.

Вздохнув, рассвет кредиты платит
По старой схеме.
Мы начинаем день с объятий
Не тех, не с теми… 

***

«Отвалите! Мы взрослые! Сожраны до обложки
Толкин, Фрейд, камасутра и выкладки про гештальт.
Прекратите моралью подкармливать с гнутой ложки!
Сепарация – кредо! Забота? Дешевый штамп!

Не насилуйте чаты нервическим» Как здоровье? «!
Не муссируйте промахи, срывы, рабочий брак!
Даже Стокеров граф не высасывал столько крови
Из прокушенных шей, пеленуя восторг во мрак!

Равнодушие – бог! Непреклонно чеканим поступь
Дальше, выше, привыкнув закусывать удила́… «

Не сердитесь. Вы правы.
Но есть еще слово — «поздно»,
И исчезнет из смарта привычное: » Как дела? » 

***

Откуда-то из мутной дурноты
Назойливо, изломанно, капризно,
Туманностью прикинувшийся призрак
Вползает в плазму крови… Это ты?

Не отпускаешь? Бликом из-за штор
Щекочешь веки — маленькая шалость…
Тисками ностальгии сердце сжалось:
За что меня так мучаешь? За что?

В наушники карабкается блюз
В цепях сомнамбулического танца.
Ты – тень теней, без визы на «остаться».
Хотя бы так. В видение вольюсь.

Смотри: скользит в немой истоме лист
Со старого ознобленного клена…
В его паденье слышу отдаленно
Твой шепот, будто шорох: «Помолись… «

И я молюсь, листочки теребя,
У библии, затрепанной и желтой,
И за свои вчерашние ожоги,
И за давно ушедшего тебя 

Ольга Мищенкова

Союз журналистов РФ

г. Рязань


НАПИСАТЬ КОММЕНТАРИЙ

Ваш email адрес не публикуется. Обязательные поля помечены *

Копирайт

© 2011 - 2016 Журнал Клаузура | 18+
Любое копирование материалов только с письменного разрешения редакции

Регистрация

Зарегистрирован в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор).
Электронное периодическое издание "Клаузура". Регистрационный номер Эл ФС 77 — 46276 от 24.08.2011
Печатное издание журнал "Клаузура"
Регистрационный номер ПИ № ФС 77 — 46506 от 09.09.2011

Связь

Главный редактор - Дмитрий Плынов
e-mail: text@klauzura.ru
тел. (495) 726-25-04

Статистика

Яндекс.Метрика