Его называли гномом. И небезосновательно. У него была несоразмерно большая, лобастая, словно вдавленная в плечи голова, массивный, будто топором  вырубленный подбородок, крупный, вислый нос и глаза – неимоверно синие, пронзительные. Светила, а не глаза. Тяжелый взгляд их прожигал насквозь. Он родился 19 февраля (3 марта) 1899 года в Елисаветграде (ныне Кропивницкий) в семье обедневших белорусских дворян. Родным языком его был польский.

Некую шляхетскую горделивость и даже тщеславие  он сохранил до конца жизни, когда уже был неряшливым, сильно пьющим стариком с выпавшими зубами. Даже таким он гордо отказывался от любых попыток оказать ему помощь, если чувствовал в них  жалость или  барскую снисходительность. А в молодости (и даже в зрелые годы) на вопрос, почему он не едет навестить родителей в Гродно, отвечал:

— Не сейчас. Я поеду к ним, когда у меня будет много славы и много денег, чтобы весь город говорил: к Олешам приехал сын.

И в детском тщеславии своем  был искренне уверен, что именно такой приезд порадует его родителей. Он всю жизнь ждал, что случится нечто ослепительное, как сверкающий подарок судьбы. Если слава – то мировая, если деньги – то немеряное количество, если удача – то во всем. В юношеском максимализме был весь он – Юрий Карлович Олеша, человек, подаривший миру мудрую и прекрасную сказку о «Трех Толстяках».

И лучше всего рассказавший о себе сам…

«Я родился в 1899 году, то есть на рубеже двух столетий. Во-вторых, окончил гимназию, то есть вступил в зрелость в том году, в каком произошла революция. И в третьих, я – интеллигент. Наследник культуры, которой дышит весь мир и которую строители нового мира считают обреченной на гибель».

Это запись из дневника Юрия Олеши за 1931 год. Он уже был автором «Трех Толстяков» и великолепного романа «Зависть», драматургом МХАТа и театра Вахтангова. Его последние пьесы репетировал Всеволод Мейерхольд, а ведущие режиссеры и издатели с нетерпением ждали новых работ!

Но из-под его пера выйдут только отрывочные наброски, газетные очерки и дневники.

«В мою жизнь уже многое вместилось, — писал Олеша в те годы. – Например, день смерти Толстого в 1910 году  и тот день, вчера, когда я увидел девушку, читавшую «Анну Каренину» на эскалаторе метро. История моей жизни – это история человека, бывшего довольно известным писателем в некоторую эпоху в Советском Союзе».

«Некоторая эпоха»  была обозначена границами: конец 1930-х годов. В это время посчастливилось уцелеть Олеше как гражданину, но не писателю.

«Я был молодым, у меня было детство и юность. Теперь я живу никому не нужный, пошлый, нищий и ничтожный. Как-то у меня спросили: «Правда, что вы написали автобиографический роман? Я ответил: «Нет». – «А еще писатель, — обиженно протянули в ответ. Что же мне делать? Может, и вправду написать такой роман, раз публика требует?»

Мать – Олимпия Владиславовна – польская дворянка. Отец – Карл Антонович – белорусский дворянин. Оба рода ‒ и материнский и отцовский ‒ древние, но обедневшие. Есть старшая сестра – утонченная красавица Ванда.

В 1902 году родители с Вандой и трехлетним Юрой переехали в Одессу. Этот южный волшебный город – окно, из которого виден весь мир. Одессу Юрий Карлович будет с нежностью вспоминать всю жизнь.

На небе догорели янтари,

И вечер лег на синие панели.

От сумерек, от гаснущей зари

Здесь все тона изящной акварели…

Как все красиво… Над листвой вдали

Театр в огнях на небе бледно-алом.

Музей весь синий. Сумерки прошли

Между колонн и реют над порталом…

«В детстве я жил как бы в Европе и ожидал, что путешествия будут самым легким делом моей жизни, и что мир принадлежит мне».

1905 год – год первой русской революции ‒ стал воспоминанием с запахом пороха и дыма. Юрий Олеша поступил в Ришельевскую гимназию, стал одним из лучших учеников. Очень любил играть в футбол, но врачи запретили ему это, обнаружив невроз сердца.

Запрет оказался не последним. С футбола Олеша перешел на стихи. Писал, очарованный творчеством Гумилева. Тот воспевал страны, в которых Олеша мечтал побывать: Абиссинию, Африку, Левант, Грецию. Но пришел запрет от директора гимназии.

«Вы никогда уже не будет писать, ‒ сказал он мне. – Подлец!»

Гумилева расстреляли в 1921. И в очередной литературной биографии Олеша напишет, что стихов с «гумилятиной» никогда не публиковал.  А потом и вовсе от них откажется…

Ужасы первой Мировой сменил ветер революции. 18-летний Олеша воспринял ее с воодушевлением. В представлении таких как он молодых людей революция была чем- то вроде веселого, разноцветного карнавала, на котором одни флаги сменяют другие, все куда-то мчатся, поют, рвутся совершать великие дела. Это весело. Так, во всяком случае, казалось им…

Но алые будни революции сменил красный террор. И это было уже не так весело. «Знаете ли вы, что такое террор, ‒ писал Олеша в своих дневниках. – Это огромный нос, который смотрит на вас из-за каждого угла. И смерть становится чем-то обыденным. Моя сестра Ванда умерла в 1918 году от тифа, заразившись от меня. Я выздоровел, она нет. Я смотрю в прошлое и вижу – сестра… Утешать меня в эти черные дни пришел Багрицкий. И мы читали стихи».

Через 15 лет на похоронах Багрицкого Олеша будет шептать про себя пророческие чеканные строки:

Мы — ржавые листья

На ржавых дубах…

Чуть ветер, Чуть север –

И мы облетаем.

Чей путь мы собою теперь устилаем?

Чьи ноги по ржавчине нашей пройдут?

Потопчут ли нас трубачи молодые?

Взойдут ли над нами созвездья чужие?

Мы — ржавых дубов облетевший уют…

Бездомною стужей уют раздуваем…

Мы в ночь улетаем!

Мы в ночь улетаем!

Как спелые звезды, летим наугад…

Но это будет спустя 15 лет, в 1934 году. А пока мир вокруг стремительно менялся. Поэт Олеша  учился в университете и, подражая Игорю Северянину, выступал в кабаре. Жизнь улыбалась, обещала перемены.

«К нам доходили слухи об удивительной деятельности поэтов в Москве. Как зачарованные мы слушали о Маяковском и чувствовали, что искусство начинает приобретать новое значение».

В 20 лет Олеша вместе с Валентином Катаевым, Ильей Ильфом, Эдуадом Багрицким и другими молодыми писателями создает «Коллектив Поэтов».

И, конечно же, вечный атрибут к образу поэта ‒ несчастная любовь. Олеша познакомился с тремя сестрами Суок – дочерьми одесского преподавателя музыки Густава Суока. И совершенно потерял голову от младшей – томной красавицы Серафимы, Симочки.  Она станет гражданской женой Олеши. Но ответного чувства в ней не вызвал.

В эпоху новой экономической политики стало еще хуже. Сима Суок ‒ жена начинающего литератора,  не желала мириться с полунищенской жизнью. И дальше события разворачивались как в авантюрном романе, где выдумки прочно переплелись с былью.

То ли в коллектив поэтов входил какой-то нэпман, то ли с ним где-то познакомилась Сима. То ли он прельстил Симу продуктовыми карточками и деньгами, то ли Сима сама воспылала к нему страстью и ушла от мужа – неизвестно. Но, так или иначе, Олеша стал  обманутым и покинутым мужем, а Сима радовалась жизни вместе с нэпманом.  В первые годы революции все старое уничтожалось, и мораль в первую очередь. В новом времени, где правила теория  «стакана воды», легко встречались, легко сходились, легко сожительствовали, легко расходились.

Но Олеша не хотел терять Симу. Поэтому то ли Валентин Катаев пошел к нэпману сам, просить за друга, то ли вместе с Олешей и револьвером. Требование было простое: «Верни Симу, сволочь!»

Сима ушла от нэпмана и вернулась к Олеше с кое-какими вещами, деньгами и продуктовыми карточками. Вновь счастливые, они переехали в Харьков, где Олеша стал сотрудником газеты «Гудок» вместе с Катаевым, Ильфом и Петровым. Под псевдонимом «Зубило» Олеша снискал невероятную популярность своими стихотворными фельетонами.

А Симу между тем снова увели! На сей раз известный поэт Владимир Нарбут. Но, впрочем, Сима, разбив сердце Нарбуту, снова вернулась к Олеше! И тогда Нарбут, посвятивший Симе проникновенные строки: «Мне хочется о вас, о вас, о вас/Бессонными стихами говорить», пришел к Олеше и сказал:

‒ Я прошу вас, Юрий Карлович, вернуть мне Симу, иначе я здесь сейчас застрелюсь!

И Юрий Карлович  вошел в комнату жены со словами:

— Сима, надо идти. Он говорит, что застрелится!

Так роковая Сима стала официальной женой Нарбута. А несчастного Олешу утешала другая сестра Суок – Ольга. Утешение переросло в близость. Ольга Густавовна Суок прожила рядом с Олешей всю жизнь. И сберегла весь его архив (а Олеша писал беспрестанно: на салфетке, на бумажке, на кромках газет). Все это сохранила Ольга Густавовна.

В 1923 году Олеша и Илья Ильф  перебрались в Москву. Жили в крохотной комнатке при типографии «Гудка».

По легенде весной 1924 года Юрий Олеша увидел в окне девочку лет 13-ти. Она читала сказки Андерсена. Олеша был очарован, познакомился с этой девочкой, пообещал написать лучшую в мире сказку и посвятить ей. Обещание обернулось романом «Три Толстяка».

«Я писал, лежа на полу, пользуясь типографским рулоном. Он накатывался на меня, я придерживал его рукой, другой рукой писал».

В этой сказке был намек и на недавнюю революцию, и на фамилию Суок, ставшую именем героини. «Три Толстяка» посвящены Валентине Грюнзайд, той самой девочке с книгой. И… судя по тому, что обещанная сказка вылилась в целый роман, увлечение было серьезным. Друзьям Олеша говорил: «Я ращу себе невесту».

Но через несколько лет на Вале Грюнзайд женился Евгений Петров, соавтор Ильфа. Олеша затаил обиду. Посвящение из сказки на некоторое время исчезло.

«Три Толстяка» еще не были опубликованы, а Олеша принялся за новый роман. Это было повествование о том, как поэт Кавалеров не может приспособиться к новому времени, о новом человеке Андрее Бабичеве и о великой зависти Кавалерова к Бабичеву.

Слава подхватила Олешу. Один за другим были напечатаны романы. Ведущие театры страны умоляли написать сценарии к ним. «Три Толстяка» пошли во МХАТе, «Зависть» ‒ в театре Вахтангова.

Но вместе со славой росло и самомнение. Однажды Олеша пришел в кассу получать гонорар. Но забыл паспорт дома и стал уговаривать кассиршу выдать ему деньги без документа. Кассирша отказалась:

‒ Я сейчас вам выдам, а завтра придет другой Олеша и тоже потребует гонорар, и что мне делать?

‒ Не беспокойтесь, ‒ ответил Юрий Карлович. – Другой Олеша появится не раньше чем через четыреста лет.

«Я зарабатываю много, ‒ писал он в дневниках, ‒ и могу каждый день пировать. Но никакого праздника нет, ни внутри, ни снаружи».

В конце 20-х годов Юрий Олеша был вхож в самый узкий круг признанной богемы. Два человека оставили в его жизни неизгладимый след. Это были Маяковский и Мейерхольд.

Для Мейерхольда в 1929 году он хотел написать пьесу, но все разительнее чувствовал разлад между душевными исканиями интеллигента и временем больших советских строек. Это чувство усилилось после 14 апреля 1930 года.

«Я помню чувство осиротения, которое испытал, когда мне сказали, что час назад застрелился Маяковский. Боже мой! Навсегда? Это навсегда?..»

Пожалуй, самыми страшными, страшными в своей обыденности являются строки из дневника Олеши, посвященные Маяковскому:

«Вдруг стали слышны из его комнаты громкие стуки. Так могут рубить, казалось, только дерево. Мы слушали в тишине, полные ужаса. Затем из комнаты вышел человек в белом халате и сапогах. И этот человек нес таз. В тазу был мозг Маяковского».

Пьеса для Мейерхольда не давалась. И хотя режиссера все устраивало и пьеса «Список благодеяний» была поставлена в репертуар, Олеша был недоволен, десятки раз правил текст. И в эти годы он с раздражением запишет в дневнике:

«Я увидел, что революция совершенно не изменила людей. Литература окончилась в 1931 году. Я пристрастился к алкоголю».

Он хотел писать, но не знал о чем. Не вписывался в формат эпохи и был ею запуган. Признаки писательской жизни были: он писал статьи, рецензии, но его подлинной литературой стали дневники.

«У меня рак воображения. Новые клетки поедают старые. И мне совестно, что я ничего не публикую».

Это был конец. Воображаемый рак поглотил бы его всего. Он стал бы тем, что подсовывал публике вместо себя. Но вмешался случай…

В 1934 году проходил первый съезд советских писателей. Несмотря на трехлетнее молчание, Олеше предоставили трибуну для выступления., Речь его, где он дал себе и присутствующим слово писать о молодежи, об особенностях ее характера, была одобрена.

Олеша сразу бросился в работу над сценарием  к фильму «Строгий юноша». Мысли, чувства передовой советской молодежи были показаны в нем ярко и выпукло. Фильм получился замечательным. Режиссер Абрам Роу слал Олеше восторженные телеграммы.

Но наступил 36-й год- время борьбы с формализмом. Тысячи доносов поступили на Лубянку. Были среди них доносы и на Олешу. Вот, например, один из них:

«Олеша, который находится в состоянии литературного маразма, напишет все, что угодно, лишь бы его считали советским писателем, поили-кормили и дали возможность лишний год скрывать творческую пустоту».

Фильм «Строгий юноша» положат на полку на 30 лет. Олешу вычеркнут из литературы на 20. Наступал 37 год.

Виноваты были все. И за все. Если человек ничего не делал, его могли посадить за бездеятельность в отношении власти, если человек  служил власти, его сажали за то, что он не так служил.

«Я больше не могу писать. Если я напишу, что была плохая погода, мне скажут, что погода была хорошей для хлопка».

Такая обстановка многих сводила с ума. Пасынок Олеши, сын его жены Ольги Суок от первого брака, выбросился из окна.

Ударом для Олеши стал арест его друга Всеволода Мейерхольда, и после смерть жены режиссера – актрисы Зинаиды Райх.

Олеша выжил. Но черты лица его изменились, их словно бы навеки сжег огонь тех лет. И взгляд стал еще более пронзительным.

«Меня приучают прятать свое мнение. От этого трудно жить».

Когда началась война, он записал в дневнике:

«Я бы хотел быть убитым».

На фронт его не отпустят. Эвакуируют вместе с женой в Ашхабад. Вернувшись оттуда, они поселится у вдовы Ильфа. Олеша будет вымучивать из себя статьи и рецензии. Будет запуган, неряшлив, забыт и пьян. Прошлого уже не было, будущее стремительно исчезало для него, настоящее переставало быть настоящим.

Олеша дождется хрущевского времени. В 1956 году с его имени снимут запрет. Снова издадут «Трех Толстяков» и «Зависть». Но за эти 20 лет Олеша окончательно вжился в роль нищего. В 57-м он будет сидеть в кафе «Националь» с чашкой кофе, рюмкой водки или стопкой коньяка. Известные люди почтут за честь провести время в компании Юрия Карловича. Рассказчиком он был отменным, а о его литературных афоризмах ходили легенды.  Одно из них: «Писатель – жемчужина во рту времени» цитировали наиболее часто.

Но время уже запустило обратный отсчет. 10 мая 1960 года Юрий Карлович Олеша умер от  инфаркта. От него остались роман «Зависть», несколько пьес, экранизаций, рассказов, множество стихов и тысячи страниц дневниковых рукописей.

Из этих записей впоследствии была собрана знаменитая книга «Ни дня без строчки» и «Книга прощания».

У него был свой голос, свое мышление, свой характер и ирония: этого достаточно, чтобы писатель остался в памяти.

И, конечно же, осталась бессмертная сказка «Три Толстяка» ‒ ликующая поэма о свободе и о стремлении к счастью.

Смеяться? Сказать? – кому бы,

Кому в глухое оконце? –

Солдаты прошли, и на трубах

Кричало о счастье солнце…

А сверху, чтоб было жарче,

С балкона, где мопс на цепочке,

Осколком зеркала мальчик

Солнце разорвал на кусочки.

P.S. На вопросы шутливой блиц-анкеты, Олеша как-то ответил не задумываясь:

‒ Самое великое литературное произведение? – «Гамлет» Шекспира.

‒ Самый великий режиссер? – Всеволод Мейерхольд.

‒ Самые великие поэтические строки, когда-либо созданные? – «В моей руке ‒ какое чудо! ‒ Твоя рука». (А. Фет)

Может, счастье лишь в малости: доверившейся руке?..

Ляман Багирова

__________

При написании эссе были использованы воспоминания и дневники Ю.К. Олеши, запечатленные в книгах «Ни дня без строчки» (М.: «Советский писатель», 1965 г.), и «Книга прощания» (М. «Вагриус», 1999 г.), воспоминания современников о Ю.К. Олеше. Автор приносит благодарность за использованные материалы.