Отчёты о чтении романа, о смотрении живописной картины я уже делал. Теперь хочу – о смотрении фильма. «На ясный огонь» (1975) Кольцова.

Я получил нехороший отзыв о нём:

«…случайно посмотрел несколько старых фильмов  60…80 годов. И про революцию, гражданскую войну… С набором всех звезд советского экрана .  Один из них  — «На ясный огонь»  — досмотреть не смог…  там Доронина разведчица в Крыму у белых… И. Дмитриев, Р. Быков  (белые)…  по произведению Зощенко. С песней Б. Окуджавы…  Но смотреть не возможно…»

А за отчёты я принимаюсь, когда есть подозрение, что вещь не первого сорта, т.е. не рождена подсознательным идеалом (ну такой я эстетический экстремист). Тогда есть шанс, что время потрачу, а удовольствия не получу. Зато, если я параллельно пишу, то получается нечто материальное, осуждающее автора. Не зря, получается, тратил время. Того, кто прочтёт, может, чему-то научит… Да и что я чему-то научусь – есть шанс.

Вот фильм начинается белогвардейцем, поющим песню Окуджавы, песню-Разочарование – «Проводы юнкеров» (1957). И для меня новость. Я-то думал, что Окуджава из левых шестидесятников (что за коммунизм и против лжесоциализм) перешёл в правые (за капитализм и против лжесоциализма) около 1963 года. Ан вот… 57-й. Мы, левые, тогда ещё понимали разочарование разочарованием в том, что не тот социализм построили. И окуджавскую печаль (как и минор всех авторских песен тогдашних) понимали мы, левые, как предчувствие, что сейчас вылечить социализм нам не получится. В этот заход, по крайней мере.

Сюжетно и по типу белогвардеец выражает то же, что мы, когда эту песню пели: наш, левых, проигрыш – на носу.

Это вполне сходило за подсознательный идеал настоящего (с отмирающим государством раз есть ядерный паритет) социализма у режиссёра. То есть фильм обещает быть первоклассным по моим, эстетического экстремиста, представлениям.

И вот Анна, служанка у каких-то богатеев в Киеве, случайно, в революцию, становится большевичкой. Со смелыми ухватками в поведении. И… Что это? Комиссарша в кожанке? Гражданская война? Она спит на тачанке днём. А перед этим секунду показывают быт на привале красноармейцев. Бодрый быт. Ан. – Грустная «Главная песенка» (1962) Окуджавы идёт закадрово. И вся эта бравурность – коту под хвост. И вот – тревога. Все вскакивают на лошадей. Анна просыпается. Монтаж – паровозная труба. Песня становится маршевой. Но… Этот дребезжащий тоненький голос поющего Окуджавы… – Всё насмарку!

Монтаж – иллюстрация песни «Наш паровоз вперёд летит» – поезд с раненными солдатами. Остановился. Легко раненные высыпали из вагонов покурить.

«- В боевой обстановке было понятнее, чем здесь»

Говорит Анна пьющему чай начальнику станции. Паровозов не хватает. – Бардак, каким дело кажется сблизи и работающему и спустя 55 лет после гражданской войны.

А ведь каждый фильм – если он хороший – фильм о своём времени. И этот, похоже, тоже. – Я говорил тогда, помню, вяжущим, читающим и болтающим конструкторшам, введённым мне во временное подчинение: «Вы доиграетесь, что этот рай кончится». И думал, что верен постулат, что при коммунизме для всех труд будет первой потребностью. А это оказалось неверной догмой. Искусственный интеллект и роботы будут заниматься материальным производством и около. Тем же конструированием… – Просто теории построения ни социализма, ни коммунизма не было, и теоретиков не было. И ничем хорошим это кончиться не могло. И кончилось: клюнули на западную теорию конвергенции капитализма и социализма. Режиссёр это почуял, как настоящий реалист, и снял фильм о поражении (так я думаю через 10 минут с начала фильма).

Выстрелами из пистолета мимо начальника станции Анна получает паровоз. – Параллель – наши авралы на работе. Тогда филоны уже не филонили. И авралы спасали дело. Может, для того филонов и не увольняли. Ну и власть была – трудящихся в последнем итоге.

Житомир. Анна докладывает, что четверть личного состава перемёрла, в основном от тифа.

Это откуда же они приехали? С польской границы? После проигранной войны. Война Анне лучше мира. Это ценят. И её направляют в Крым передать инструкции и валюту  подпольщикам. – Я думаю, плохо это должно окончиться. Киношники советские хэппи эндов не любили – чуяли, куда дело в СССР катится.

Идти нужно через линию фронта.

И вот влюблённый в Анну Касьянов переводит её, беззаветную, через Сиваш. И они объясняются в любви и договариваются найти друг друга потом. И тут врывается закадровая песня «Ночной разговор» (1962) Окуджавы. До разрыва сердца трагическая. – До контрреволюции в СССР оставалось 16 лет.

Анну схватили белые и привели на допрос к полковнику контрразведки. Руки её показались ему грубыми. – В кутузку.

И тут зачем-то озвученные мысли Анны о том, как выкрутиться. Но общо. – Зачем это? – Прокол?

Она призналась на втором допросе, что была служанкой у баронессы, за которой ухаживал Бунаков, а она его любовница. И соскучилась. – Победа? – Шиш. Она поёт полковнику бравурное начало песни «Проводы юнкеров». И мы-то знаем, что там трагический конец.

Но полковник впечатлён пением Татьяны Дорониной. Аж Евстигнеев взял папиросу докуривать в рот горящим концом.

Нет. Она сахар ложечкой взяла и не опустила его в чашку с чаем, а пригубила. Её расстреляют. И тут, опять наоборот, звенит – в исполнении Дорониной (а не Окуджавы с его дрожащим голосом) оптимистичная – ещё 1946 года – песня «Неистов и упрям…».

Сам полковник присутствовал при расстреле, и она рассказала ему вместо последнего слова, какая там голодуха и как забыли о привычке пить чай в накладку (это самое расточительное использование сахара), а она привыкла сидеть за столом с порядочными людьми, намекая, что он поступает не порядочно. И – расстрел был в воздух. А «Неистов и упрям…» повторился.

Её отпустили. Явочная квартира в Симферополе оказалась разгромленной. Добраться до явочной квартиры в Ялте без документа невозможно. И закадровая музыка мелодией траурного «Ночного разговора» подтверждает крах.

И опять – это уже второе – выламывание из стиля: звучащие мысли Анны, что делать.

Тут, как рояль в кустах, её находит «сын полей», прапорщик Комаров, которому полковником Анна, собственно, отдана (а тот её отпустил), и он в неё влюблён и хочет жениться, и есть какой-то шанс попасть в Ялту (это второй адрес подполья).

Ну и что: в советском фильме дадут, чтоб Анна этому Комарову отдалась? – Да ни в жисть! И я, как просоветский, не склонен это считать за режиссёрский грех. Кино-то – приключенческое по форме. Низкий жанр. – Но, объективно глядя, это провал серьёзности, каким бы дурачком ни сделал режиссёр Комарова.

Как это место у Зощенко в «Возмездии» (1936), по мотивам которого сделан фильм? Ведь у него там Анна (не погибла, значит) так говорит автору в предисловии в ответ на просьбу разрешить написать о ней повесть:

«– Если это получится как забава, то не надо»

И вот, пожалуйста, Кольцов сделал именно забаву – приключенческий фильм.

Я почитал это место. Хм. Анна решила выйти за Кольцова замуж. И – полуфразой – «…я подумала – почему же этично пойти [в Ялту] под видом проститутки и неэтично сойтись с ним, тем более, что я могу с ним фактически не сойтись, а просто постараюсь надуть его», — полуфразой от драматизма Зощенко, вроде, не ушёл.

В фильме эти мысли не повторили, а сделали просто: на свадьбе Кольцов напился и, раздеваясь, упал на пол рядом с брачным ложем и заснул.

Слабенько, конечно. У Зощенко – тоже. Что там было в другие ночи в рассказе Анны у Зощенко как-то замотано. У него, правда, в повести всё выглядит как рассказ Анны писателю, записанный им. И можно думать, что из стыда зощенковская Анна умалчивает об уже вон многих ночах вместе с Комаровым. А у режиссёра всё снято как объективное действо. То есть совсем плохо.

В общем, Зощенко, лишённый песен Окуджавы, сочинил просто чтиво, а Кольцов оказался не на уровне песен и снял просто мыло в фильме.

Следующий упрёк фильму – почему так невнятно Анна избавилась от пояса, когда её арестовали при переходе линии фронта? У Зощенко она рассказывает, как она считала шаги от места сброса этого пояса до столба с номером 76. И в фильме поиск выглядит как делаемый на обум Лазаря. И находка выглядит очередной натяжкой.

Ну а удача у режиссёра должна обязательно сопроводиться очередной грустной песней Окуджавы. Для меня она – новость. И я попробую в ней разобраться. В фильме поёт закадровый голос самой Дорониной. И опущены два куплета: 2-й и 4-й.

Песенка о присяге

Выходит, что Окуджава притворялся, когда был левым шестидесятиником, он был правым. У него и его родителей ужасная биография (см. Источник).

Но всё же он был шестидесятником, а левые и правые, они все были грустны, потому что лжесоциализм казался и тем и другим неколебимым.

Так что Разочарование Окуджавы опять сработало на глубину фильма.

И в этом месте Зощенко был покинут. У писателя исполнившая задание Анна, распрощалась с собравшимся уплыть в Константинополь Комаровым (с попыткой – ибо она присела – застрелить Анну, а потом она отняла у него револьвер). – Совершенное чтиво со счастливым концом. А у режиссёра Анна взялась достать образец пропуска для подпольщиков. По ходу действия (ну да, с неудачной стрельбой Комарова в Анну) об этом сермяжно забыто. Совсем сплоховал режиссёр. Увлёкся картиной бегства белых из Крыма. А на сцене смены их красными… врывается медью труб «Сентиментальный марш» (1957) Окуджавы. Я не раз рыдал от него, будучи один, когда пел её только мысленно. – Не нам спасти искажённый социализм! – А в последних кадрах – искажённое отражение в медных трубах красных кавалеристов на конях.

Гениально для прикладного искусства – образ искажённого социализма, которого и не думают исправлять, хоть уже лет 10 или больше, как достигнут ядерный паритет и можно б тоталитаризм в культуре хотя бы давно начать свёртывать.

Я потому говорю о второсортном, прикладном искусстве, призванном усиливать знаемые переживания –тут – от ошибок построения социализма (так это именовалось), что образ искажения очень уж яркий. Наталкивает на предположение, что Кольцов знал об отмирающем государстве при социализме (когда совсем отомрёт – наступит коммунизм).

Но, если судить по мне, то режиссёр мог и не знать.

Каким-то чудом я не читал ленинское «Государство и революция» (1917). И недавно взялся его читать в порядке проверки слов историка Е. Спицыны, что эта книга доказывает, что Ленин был государственником. И из этого-то чтения я открыл, что таково и моё мировоззрение. Во всяком случае, уже в постсоветское время словесно оформившееся.

И, если я правильно угадываю о Кольцове, его фильм перескакивает в первосортные – по мне, эстетическому экстремисту. Ибо рождён фильм подсознательным идеалом, а не замыслом сознания.

Первосортный, но с изъянами. Как Венера Милосская без рук.

А мой корреспондент? – Он слишком закоренел в индивидуализме за последние 30 лет. Ну как ему, преуспевающему, мог понравиться прокоммунистический фильм?

Соломон Воложин

18 января 2024 г.