Судьба иногда дарит нам встречи с людьми, о которых невозможно забыть. Уверена, что они всегда происходят, когда это крайне необходимо… Сразу этого не понять. Только некоторое время спустя вдруг ловишь себя на мысли, что этот человек – далеко не случайный в твоей жизни, даже если присутствовал в ней всего несколько минут, дней, недель… История, о которой хочу рассказать, убедила меня в этом. С Тамарой мы познакомились в отделении терапии – лежали в одной палате. Не могу припомнить, чтобы кого-нибудь из моих знакомых судьба испытывала бы столь изощрённо и жестоко.

Нет ничего более скучного и удручающего, чем вечера в больнице. Особенно в тёплое время года, когда вместо прогулки на свежем воздухе – душный воздух больничной палаты, пропитанный горьким запахом медикаментов и хлорки. Было не больше семи-восьми часов вечера, но уже давно стемнело, мы выключили свет и стали развлекать друг друга историями из жизни – весёлыми и грустными, кому что больше запомнилось. Молчала лишь Тамара.

— Тома, я как год назад услышала твой рассказ, до сих пор под впечатлением. Такого врагу не пожелаешь, — обратилась к ней наша однопалатница, женщина лет шестидесяти, завершив своё повествование о том, как одна поднимала десятерых детей после гибели мужа, а дети выросли и сдали её в дом престарелых.

Тамара тоже несколько лет проживала в доме ветеранов, где редко встретишь счастливчика. Одиночество и безысходность – вот основные причины, заставившие многих принять столь непростое для каждого решение. Однако даже на таком мрачном фоне житейских неурядиц история Тамары выделялась особо.

— А что рассказывать? Вряд ли это кому-нибудь интересно. Кого волнуют чужие беды? У каждого своих не счесть, — тихим измученным голосом устало и разочарованно отозвалась Тамара.

Только сейчас я рассмотрела соседку по палате, занимавшую кровать напротив. Это была худенькая, невысокая женщина, с собранными на затылке в пучок редеющими седыми волосами. Большие серо-голубые глаза как будто спрятались в глубоких глазницах и с недоверием и опасением смотрели на окружающий мир. Высокий лоб перечёркивали две глубокие морщины – свидетельство пережитого, вернее, и сейчас переживаемого горя или невероятной по жестокости трагедии. Как.

— Почему же? Мне вот интересно. Расскажите, пожалуйста, — не согласилась я, и Тамара погрузилась в самые тяжёлые и в то же время самые дорогие её сердцу воспоминания.

— Лет пять назад на Рождество мне нездоровилось, — после недолгого молчания заговорила она. — Боли в животе были такими сильными, что ни одно обезболивающее не могло их унять. Готовила к столу. Гостей не ждали – я, муж да старший сын, мои самые родные и любимые. Хотелось их порадовать чем-нибудь особенным в такой светлый праздник. Но рези в животе стали невыносимыми. Тогда муж вызвал скорую. Рождество выдалось сказочно снежным, морозным, настоящим! Снегу в тот январь намело – как никогда.  Машина на подъезде к селу встала. Позвонили нам, что проехать не могут, и просили нас самих до них дойти. Я – в слёзы. Как идти, если в полный рост разогнуться не можешь, а муж меня на руки взял и понёс.

Рассказчице потребовалось пару минут, чтобы справиться с эмоциями и слезами. Взяв себя в руки, Тамара продолжила:

— Он меня, как пушинку, в салон скорой занёс, на кушетку положил. Обещал приехать утром. Меня-то в палату, а он – куда ночью? Только попутку ловить. А какая попутка ночью в нашей глухомани? Вот я и настояла, чтобы он вернулся домой. Но лучше бы он поехал со мной… Если бы я тогда знала… – и снова её рассказ прервали рыдания.

Тамара нашла в себе силы с ними справиться и продолжила:

— Привезли в больницу и сразу на операционный стол. Очнулась после наркоза. Врачи ничего не говорят: как операция прошла, всё ли хорошо, когда в обычную палату переведут, почему муж с сыном и дочь не приходят. Вместо ответа отворачивались или, опуская глаза, твердили одно и то же: навещать пока нельзя, поскольку я перенесла серьёзную полостную операцию и должна находиться в изолированной среде. Меж тем ко мне почему-то пускали полицейских и пожарных инспекторов, которые задавали странные вопросы о наличии в нашем доме неисправных бытовых электрических и газовых приборов, боеприпасов, которые якобы мой муж, воин-интернационалист, привез из Афганистана… Акты опросов, протоколы я подписывала машинально, не задумываясь, зачем всё это. Лишь с нетерпением ждала момента, когда снимут швы, и близким разрешат меня навестить.

И вот такой момент наступил: месяца полтора спустя швы сняли. Но принёс он не долгожданную радость от встречи с мужем и сыном, а осознание того, что больше не увижу их никогда. Сначала мне ввели успокоительное, и врач, держа меня за руку, словно хотел смягчить удар судьбы, сообщил то, что я никак не ожидала услышать…

Я, наконец, узнала, что в ту ночь, когда меня оперировали, дома случился пожар, забравший жизни сына и мужа… Видимо, загорелось внезапно, они даже выбежать не успели – их обоих нашли у входной двери. Думали, что и я погибла. Пепел просеивали, косточки мои искали. Скорая-то в село не смогла заехать, машину никто не видел, и как муж меня на руках к «неотложке» нёс, соседи тоже не видели. Только потом выяснили, что на наш адрес скорую вызывали, а меня в больницу увезли.

Как я кричала… нет — выла, когда узнала, что мужа и сына больше нет… И похоронены давно… В результате – сильнейший нервный шок и перевод из отделения хирургии в отделение неврологии, где меня медленно, но верно возвращали к жизни. А зачем? Жить не хотелось. Вместо семейного очага – пепелище, вместо самых родных и любимых – одна на двоих могила… Возвращаться некуда и не к кому. Дочь от меня отвернулась. Ей «добрые» люди рассказали, что это я дом подожгла, а сама в больницу сбежала. Она, дурочка, поверила. Меня винит в смерти отца и брата. И простить не может, что я выжила.

А мне немного осталось. В ту рождественскую ночь ко всем прочим бедам выяснилось и то, что я смертельно больна. Разрезали меня и увидели злокачественную опухоль. Рак. Неоперабельный. Далеко не первая стадия. Лечение только симптоматическое.

Тамара замолчала, в очередной раз переживая самые страшные минуты в своей жизни. Вердикт врачей Тамара приняла спокойно. В этой жизни её теперь почти ничего не удерживало: не стало дома, где она долгие годы была счастлива в браке, где воспитала сына и дочь. Некуда возвращаться, не для кого жить… Только дочь и внуки. Но они не хотели с ней общаться.

Окружающие – на тот момент соседи по палате и медицинский персонал – старались отвлечь её от грустных мыслей, жалели, старались угостить вкусненьким. Приближался час выписки. Зима закончилась. На улице пьянили воображение ароматы цветущего мая. Однако Тамару впервые в жизни весна не радовала. Даже в прекрасную тёплую погоду в руинах жить не будешь. Восстановить сгоревший дом у Тамары не было ни моральных, ни физических сил, ни денег. Да и дом был ей уже не нужен: он бы только острее подчеркнул её одиночество.

На помощь пришли неравнодушные добрые люди и местные власти. Выдали материальную помощь на покупку вещей первой необходимости, оформили в дом ветеранов, расположенный неподалеку от райцентра. Здесь созданы все условия для спокойной, комфортной жизни: уютные спальные комнаты и столовая, вкусная аппетитная еда, постоянный медицинский контроль… – сейчас у Тамары всё хорошо, насколько это возможно. Но она живет не настоящим, а воспоминаниями о прошлом, которые не в силах уничтожить никакой огонь.

— Сын Костя снится мне всегда маленьким, а не взрослым 23-летним юношей: столько было ему, когда он погиб. На Восьмое марта собирался нас с мужем с невестой познакомить. Летом свадьбу хотели сыграть.  Муж не снится никогда. Каждый вечер перед сном молюсь о том, чтобы они приснились. Так хочется увидеть родные лица! А в реальности – одна на двоих могила и общее надгробие. Все хлопоты о похоронах и установке памятника взял на себя военкомат: Муж был воином-интернационалистом, служил в Афганистане.

За ним – смелым, бесстрашным, сильным, отчаянным и надежным – я была как за каменной стеной. Познакомились мы на дружеской вечеринке в сельском доме культуры. Сергей – высокий, статный красавец, и я – скромная, тихая, хрупкая… Говорят, противоположности притягиваются. Пристальное внимание первого парня на деревне всерьёз не воспринимала. Думала, не ровня я ему. Но Сергей не сдавался, приезжал каждый вечер верхом на лошади, лихо перемахивая через невысокий заборчик нашей усадьбы. Устоять было невозможно: Мы поженились.

Почему же из горящего дома он не смог выбраться? Для Тамары до сих пор остается загадкой. Ответа на этот почти риторический вопрос нет: тайну январской трагедии муж с сыном унесли с собой в могилу.

— Почему судьбе было угодно уберечь меня, смертельно больную, от огня, а мужа и сына, полных сил и жизни, не пощадила? Думаю, об этом постоянно, но не могу найти ответа. Лучше бы и я погибла вместе с ними. Но… Но останься я дома тогда, не случилось бы страшной трагедии, не было бы пожара… – убеждена Тамара.

Действительно, кому ещё уберечь дом от огня, как не хранительнице домашнего очага? Мы молчали. Любые слова казались бессмысленными. Что тут скажешь? Все мои беды и проблемы в один миг стали такими мизерными, надуманными, несущественными. Я поняла, что не имею права жаловаться на жизнь, если что-то идёт не по плану или не так, как хотелось бы. В этом, кроме меня, никто не виноват.

Даже Тамара не жалуется, а смиренно, достойно и стойко несёт свой тяжёлый крест. Всё лучшее – позади… Возможен ли в её жизни столь же неожиданный и резкий поворот к новому счастью?

— Можно я напишу об этом? – спросила я её, нарушив долгое молчание.

— А напишите, — неожиданно разрешила Тамара.  Ей хотелось не внимания. Ей хотелось, чтобы её поняли и перестали винить в том, в чём она не была виновата…

…Мне рассказывали, как Тамара рыдала, читая черновик статьи, который я передала ей для согласования. Но это были другие слёзы – слёзы надежды, что дочь увидит и поймёт и, может быть, приедет в гости. Так и случилось. Публикацию в районной многотиражке прочитала дочь Тамары. Приехала к маме в дом ветеранов. Они помирились, стали общаться. В жизнь погорелицы вернулось счастье. Настоящее материнское счастье, ведь рождение дочери она называла самым счастливым моментом в жизни… Прожила Тамара недолго, но я рада, что — благодаря и моему очерку тоже — последние дни жизни моей случайной знакомой вновь озарили любовь и радость.

Лариса Есина