Что такое наука? – То, чья цель постижение истины.

Это общепризнано.

А вот относительно искусства такой общепризнанности нет.

Мне, я считаю, повезло: я в молодости наткнулся на книгу, автор которой специально разбирался в одном из таких азов, как что такое искусство. Смешно и странно, что её теперь (год за годом) невозможно просто взять в интернете и почитать. Это «Искусство и общество» (1966) Атанаса Натева. Если ультракоротко Натева пересказать – искусство – это средство испытания сокровенного в человеке с целью совершенствования человечества.

Сия концепция молчаливо предполагает, что человечество в практическом плане бессмертно и является высшей ценностью. (Ну просто непродуктивно думать о человечестве в том будущем, когда придёт конец Земле, например, из-за расширения Солнца, поглотящего орбиту Венеры, т.е. через 6,4 млрд. лет.)

Другое дело, что есть люди, которым «после нас хоть потоп», и есть – надо их сатанистами назвать, чтоб как-нибудь назвать – которым радость преобладание Зла над Добром. (Ну а тех, кто безразличен к этому преобладанию, давайте назовём декадентами.)

Из-за их существования или нет, не знаю, но общепринятости относительно искусства нет. И в обществе Потребления (в котором мы живём – оно началось после Первой и расцвело после Второй мировой войны), как в обществе индивидуалистском исходят из срока смерти человечества, соизмеримом с длительностью человеческой жизнью – десятки лет, а нынче, может, и месяцы или недели. (Началом ядерной третьей мировой войны распоряжается едва ли не искусственный интеллект, запрограммированный действовать со скоростью долей секунд, и странно, что он не сработал при недавнем попадании в пункт дальнего обнаружения пуска ракет в Армавире.)

В этих условиях сокровенно-испытательная функция бледнеет и предпочтительней оказывается ПО – предельный опыт. (Я о нём читал ещё в 1960-е годы.) Но тогда в общественном мнении превалировала мысль о ядерном паритете (хоть фактически в Карибском кризисе соотношение ядерных сил США/СССР было 17/1). Он навевал мысль о неограниченности во времени этого паритета и, следовательно, о бессмертии человечества. Атанас Натев, наверно, именно этим и вдохновился, против ПО был заточен, и все соответствующие проявления, размывающие границу искусства (хэпенинги, перформансы и т.д.) считал маргинальным явлением и конкурентом воздействию искусства (непосредственному и непринуждённому) считал лишь личный пример, а всё остальное (воздействие непосредственное и принуждающее) – жизнью. Т.е. не искусством.

Однако тогда жило поколение, помнившее войну. Теперь его практически нет. – Вот и пошла очередная волна наступления на границу искусства – вовлекающая, имерсионная.

Я, например, смотрю на себя и удивляюсь своей инерционности: ну оптимист и всё тут, хоть ядерная война уже на носу. Для меня вовлечённость, простая интересность стала предупреждающим знаком пустоты произведения, автор которого считает его искусством. Потому что испытание сокровенного требует не силы воздействия, а тонкости. Это – общение подсознательного идеала автора с подсознанием восприемника. Такова художественность по Выготскому.

Теория эта практически не применяется никем со времени опубликования (с 1965 года). В СССР – из-за тоталитарной зажатости, а в мире капитализма – из-за эры Потребления. С его ПО и имерсионным теперь искюсством. Временя это трезвое и учитывающее настоящее и ближайшее будущее (конец света) лучше, чем я-идеалист.

Впрочем… Может, я не такой уж идеалист, а учитываю, что теперь-то не Карибский кризис: у России гиперзвук есть, у США нет, и ядерный перевес теперь у России, а не у США. Может, превентивный удар США ликвидирует, а весь остальной мир сохранит. И тогда можно будет уже безоговорочно плясать от идеи бессмертия человечества. И наплевать на имерсионное искюсство.

Соломон Воложин

4 июня 2024 г.

Иллюстрация к статье из открытых источников