От редакции

Уважаемые читатели!

Представляем вашему вниманию статью «ЕСЕНИН. ДАР ЛЖЕПРОРОЧЕСТВА О ПРАВДЕ БОЖЬЕЙ» – неординарное исследование жизни и творчества одного из самых противоречивых поэтов Серебряного века.

Автор этого эссе предлагает нам взглянуть на Сергея Есенина через призму парадоксов: гениальный самородок и жаждущий славы поэт, создатель новой веры и певец революции, пророк «мужицкого рая» и его же разрушитель. Текст изобилует яркими метафорами, литературными аллюзиями и отсылками к современникам Есенина, что делает его не просто анализом, а настоящим литературным произведением.

Особо отметим личный, местами даже исповедальный стиль автора. Не стесняясь в выражениях и суждениях, он предлагает читателю увлекательное путешествие по творческому пути Есенина – от религиозных исканий в «Инонии» до мрачных откровений «Черного человека».

Статья богата на анекдоты и истории из жизни поэта, которые органично вплетаются в канву литературного и исторического анализа. Автор не боится противоречивых суждений, иронии и даже сарказма, что придает тексту особую остроту и провокационность.

Мы уверены, что эта статья не оставит вас равнодушными. Она может вызвать споры, несогласие или, напротив, одобрение – но в любом случае заставит по-новому взглянуть на личность и творчество Сергея Есенина.

Приятного и вдумчивого чтения!

ГлавРед

Дмитрий Плынов

Есенин. Дар лжепророчества о правде Божьей

Его спросили о значении какого-то слова, он ответил. «Но у Даля по-другому написано», – возразил спрашивающий. «Я сам и есть русский язык», – оборвал спор Есенин.

Наверное, самый заслуженно оболганный русский поэт.

Мариенгоф вспоминал о собаке Качалова: «Какое там «дай лапу, Джим!» Злющий был пёс, все боялись, что укусит, никто к нему не подходил».

Страшное, нечеловеческое желание славы. Какое-то жерло, пожирающее всё вокруг и самоё существо поэзии. Болезненно гордый человек готов был унижаться, разыгрывать из себя простачка. Но как же он ненавидел публику! Как он готовился им отомстить. Но стоило его поманить, он всё забывал и готов был кривляться с новой силой.

Мести не получалось, а вот пьяный скандал – это да!

Но славы жаждал не для себя, а для своих стихов. Это поэзия его так корёжила.

Есть гений просто так, а есть гений народный. А что такое гений народный? О, это сама стихийная сила, не стесняемая законами стихосложения, это дух Господень, который дышит, где хочет, и животворит даже самые корявые строчки. Но Есенин понимал, что всякий эпитет перед словом гений означает – ущербность, червоточина, умаление. Всё же не гений, не совсем гений. И зрелый Есенин не любил, чтобы ему припоминали мужицкое происхождение. Принимайте стихи такими, как есть.

«Ключи Марии» – это классическая проза поэта, то есть текст, не имеющий сам по себе никакой ценности, но при соотнесении со стихами становящийся интересным и важным.

В царской семье знали Есенина и любили его стихи. Рассказывали, что Есенина ввёл во дворец Клюев, а Клюева – Распутин. Но потом Распутин стал опасаться, что Клюев его подсидит и постарался прекратить поэтическое нашествие. Жаль! Какие умопомрачительные возможности были утеряны. Если бы Клюев потеснил Распутина, а потом Есенин – Клюева, каким ещё более странным образом могла бы пойти история страны. Народ в лице своего поэта управляет государством. И тут не Габриэль д`Аннунцио с его карликовым Фиуме, нет – тут подлинный размах. Единственное, что успокаивает во всей этой истории, так это её совершенная недостоверность, хотя Клюев и жаловался, что Распутин ему помешал.

Фольклористы конца 19-го – начала 20-го века шли по деревням и ужасались, какую пошлую дрянь поёт русский народ, как всё испортилось, испохабилось: сходили крестьяне в город – вот и нанесли заразы. Там, где должны были быть сокровищницы духа, оказались выгребные ямы.

Что это говорит о русском народе? А ничего не говорит. Это говорит только о наивном интеллигентском народничестве. Народ поёт то, что и должен петь. Что по-настоящему интересует человека? Сентиментальность и похабство.

Это мы культурой свою естественность кой-как позанавесили. Есенину занавесочки были ни к чему.

Есенин изо всех сил старался стать первым крестьянским поэтом, но крестьянству не нужен был свой поэт. И стал Есенин первым мещанским поэтом. И не прогадал, крестьянство большевики уничтожили, пролетариат самоуничтожился, а мещанство (все мы!) читает и любит Есенина.

Крестьянским поэтом не смог стать даже Клюев.

Я люблю этот город вязевый,
Пусть обрюзг он и пусть одрях.
Золотая дремотная Азия
Опочила на куполах.

Есенин не пропил талант, но воспоил, воспитал его алкоголем. В «Москве кабацкой» есть строки и строфы, вплотную приближающиеся к совершенству. Вот кто настоящий «урус дервиш»! Вот он, саморазрушительный путь духа.

Есенин обладал некультурным, необработанным дарованием. Поэт не управлял своим талантом, но и талант не управлял своим поэтом. Иногда они совпадали, и тогда случалось чудо.

Есенин чувствовал, как он убывает, прогнивает от собственной поэзии. Как будто он продал душу, и с каждым полученным в расчёт словом душа истекает в руки покупателя. Чёрт обычно рассчитывается с продавцом глиняными черепками, но тут червонного золота не пожалел.

Время мое приспело,
Не страшен мне лязг кнута.
Тело, Христово тело,
Выплёвываю изо рта.

«Я выплёвываю Причастие (не из кощунства, а не хочу страдания, смирения, сораспятия)», – говорил Есенин Блоку.

«Инония» – мертворождённая риторическая поэма, гальванизировать которую не может даже забубённое кощунство.

«Инония» – живая речь русского сектантства, раскалённое в глубинах сердца гениальное кощунство.

Главное, что все сошлись на кощунстве и вроде как дальше можно и не обсуждать.

Куда там наивному, юношескому богоборчеству Маяковского против могутной есенинской силы. Кощунство атеиста ничего не стоит. Кощунство, которое не содрогается само от себя, не заставит ужаснуться читателя и не пошатнёт основы веры.

Языком вылижу на иконах я
Лики мучеников и святых.
Обещаю вам град Инонию,
Где живёт божество живых.

Руси нужен не бог мёртвых, а Бог живых. Смерть была попрана, но сумела вернуться в мир. Все умирают: люди, звери, растения. И вот ищет пророк Сергей Есенин Христа, но чтоб без распятия. Жизнь после смерти и воскрешения кажется Есенину ущербной, траченной смертью, как заштопанная вещь. Тот, кто был мёртв, не может стать Богом живых. Один раз уже попробовали.

Образ Христа без распятия казался главным кощунством поэмы, но это не кощунство, это любовь к Христу, это желание уберечь его от страданий и смерти, это то, за что Есенину многое простится.

Сораспятие? Россия сама так настрадалась, что не хочет и не может оценить чужое страдание. Бог должен даровать русским людям счастье, так пусть начнёт с самого себя.

Есть кабинетное религиозное творчество, которое пытается реконструировать древние верования, обрести славянское язычество, которое свяжет воедино всё то разрозненное, что мы знаем или предполагаем о русской старине. И зазвучит ансамбль! И омоемся мы гармонией и смыслом. И вернётся на землю золотой век. И будет защищена докторская диссертация.

Есенинское рождение новой веры происходит в поту, гное и матерщине. И мало эта вера похожа на то, что было прежде, на древлее благочестие или языческую праверу. Есенин весь устремлён вперёд. И Бог, как это и бывает в начале религии, страшен, противоречив, дисгармоничен. Никакой теодицеи.

Говорю вам – вы все погибнете,
Всех задушит вас веры мох.
По-иному над нашей выгибью
Вспух незримой коровой бог.

Христианство на Руси ещё по-настоящему не проповедано. А теперь уже, наверное, поздно. Христос всегда был для России чужим, потому и верили больше в привычную троицу: Николу-Угодника, Богородицу да Илью Пророка. Вот уж кто точно свои, русские.

Есенин чувствовал, что христианства не хватает на всю широту русского мира. А поэзии? А вот поэзии должно хватить! Иначе зачем всё это мученичество?

Господи, отелись!

Не бывает крестьянских ересей. Ересь – она либо монастырского происхождения, либо городского. Крестьяне не читали Есенина вообще, а его религиозные поэмы – в особенности.

По большому счёту, искусство ради искусства существует только на самых низах литературы, когда распираемый словесной похотью юноша ищет новых форм. Для поэта, даже для самого умного и трезвого, приготовлены большие искушения. Хочется «вести народы».

А Есенин был умён и нетрезв – страшное сочетание.

В 1917 году России не стало. Вместо нее надо было построить антимир. Владимир Ильич Ленин как главный русский скоморох начал всеобщую пляску на костях. Семья и собственность – две основы самостояния человека – были разрушены. Есенин решил написать тексты для этого представления, светопредставления… Пушкинская Россия должна была смениться есенинской.

Этого не произошло. Антимир всегда логичен и последователен. Диалектика. Марксизм. Классовая борьба. Антимир прост; если у него и есть противоречия, то они какие-то одномерные, вроде греческих апорий. Ни уму, ни сердцу. Ни высот, ни бездн. Нецветущая несложность. А тут – визионерство одного из самых умных и сложных русских поэтов.

Потом семья и собственность, вместе называемые мещанством, разрушили, пожрали антимир. И религиозный период есенинского творчества закончился.

Поэма «Инония» обращена к пророку Иеремии, а это самый, если так можно сказать, политический пророк. Он поощрял и порицал царей, оправдывал или проклинал государственные союзы. Он пророчил на злобу дня.

В самое страшное время России, в конце 17-го года, Есенин обращался именно к этому пророку. Не к Исайе, который говорил о явлении Мессии, не к Даниилу, который описывал грядущее разрушение сильных царств земных. Проект «Инония» должен был стать конкретным делом.

После «Инонии» странно говорить о мессианском самоощущении России.  Мессианство – это завтра и навсегда. Русская вера – это вера в здесь и сейчас, в немедленно и всего сразу: и арбуз, и свиной хрящик. Вульгаризаторы любой русской идеи Стругацкие именно это и имели в виду, когда говорили: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным!»

Грозовой расплескались вьюгою
От плечей моих восемь крыл.

Там, где Пушкину являлся шестикрылый серафим, Есенин сам менял свою сущность, обрастал крылами, путался в неловких, шкрябал ими по московскому асфальту.

Поэма «Анна Снегина». Редко случается такое отстраненное отношение автора к своим персонажам, даже к самому себе. Что-то такое потом называли «нулевой градус письма».

И какую-то женщину сорока с лишним лет…

А «Черный человек» у Есенина действительно гениален. Всё банально – испугаться собственного отражения в зеркале – и тем ещё сильнее впечатление. Мемуаристы рассказывают, что поэма была чуть ли не вдвое больше и ещё сильнее.

«Пугачёв» и «Страна Негодяев» могли с ног на голову перевернуть весь советский театр.

Как беспомощно наивна перед ними вся драматургия Маяковского. Даже удачный «Клоп». Но «Страну Негодяев» невозможно было ставить по цензурным соображениям, а «Пугачёв» казался до Любимова совершенно не сценическим. Хотя в XX-м веке, ей богу, странно оценивать пьесы по сценичности-несценичности.

По верному замечанию Ходасевича, Есенина заманили в имажинизм, как пьяницу в кабак.

Если без вранья, то:

Мариенгоф с Есениным охраняли Блюмкина от приговоривших его эсеров. Провожали до дома, уверенные в том, что стрелять не станут, побоятся задеть поэтов.

Мариенгоф с Есениным нанимали толстую девку, чтобы она ложилась в постель и согревала ее. Девка обиделась, что никак по-другому её не использовали. Наверное, она не читала про царя Давида.

Георгий Иванов рассказывал, как стареющая Исидора Дункан подошла к красивому мальчику, нашему Лелю, и ласково потрепала его по щеке. «Пошла на…» – спьяну отбрехнулся Лель.

Вообще этот «Лель» характерен – несуществующий бог любви из русского языческого пантеона, чисто поэтический бог.

Луначарский обещал Дункан, что она будет танцевать в Храме Христа Спасителя. Обманул. Ангелическая внешность Есенина не обманула: светлейший из ангелов пал.

Роман у них получился настолько дурацкий, что даже сплетни о нём распускать не приходилось, лучше (или хуже) того, что было – не придумаешь.

Есть прекрасные мифы о появлении поэзии, а есть – отвратительные. Был у скандинавов такой герой – Квасир. Его убили цверги (гномы) и сделали из его крови мёд поэзии. Одноглазый Один, превратившись в орла, выпил мёда и полетел в Асгард – поделиться добытым богатством с другими богами. Но по пути его прослабило от непривычного питья. То, что полетело на землю, и называется долей поэтов.

Есенин прекрасно понимал низменную природу поэзии.

Отношение к Есенину проходит два этапа: сначала чем больше человек знает русскую поэзию, тем меньше он любит Есенина. Потом привыкший к простоте читатель начинает понимать, насколько глубок и серьёзен Есенин.

Пока поэты жаловались, что уходит пушкинская Россия, ушла и есенинская – вернее, не смогла прийти, воплотиться. Это и к лучшему: чем жить в Инонии, так лучше оставаться на обломках Царского Села.

Очень умный и очень злой человек, Есенин раньше многих понял, что никакого нового мира, мужицкого рая не будет. И смешно винить в этом большевиков, как будто они могли что-то сделать, как будто Ленин был богом! А вот он, Сергей Есенин, может быть, и виноват: пророческого жара не хватило, чтобы спалить всё старое к чертям, чтобы на святом, пустом месте встала Инония.

А раз не справился, раз жизнь, конечно, не новей – так вот тебе, Сережа, смертный приговор!

Дмитрий Аникин