Утро в деревне началось с маленького забавного происшествия: Иван Трюфляев получил палкой по зубам. Первоначально он должен был получить по лбу, но когда палка уже подлетала к его морде, то Иван как-то неудачно повернулся и вместо лба на палкином пути оказался рот. Да…. Два зуба – как с куста. Иван сразу стал похож на известного киноартиста, который в своих кинах то песни поёт, то на лошади скакает. «Пара-пара-парадваимся на своём веку…». Или не этот? Или другой? Их вон сейчас, сколько артистов-то этих… Никто работать не хочет… Всем бы только петь да скакать…

Да! У нас в деревне живут тоже те ещё артисты! Самобытные и заслужЁнные! Но я сейчас про тех, которые в кинах. И вот им-то, киношным, государство, небось, за казённый счёт зубы вставляет (жалко, что не клизмы), а Ивану придётся за собственные деньги. Потому что он не артист. Он слесарем работает в механических мастерских. Так что опять расход. Нет, что за жизнь у рядового сельского труженика! Просто-таки сказочная, йидрить-её-разъидрить!

А прилетело ему от кума, Пашки Золотарёва. Он ему кум, а он ему. Оба — кумовья. Только Пашка по матерной линии (в смысле, материнской). У них вся деревня такая ненормальная. Все кругом кумовья да снохи. Ума-то нету…

Да! А Пашка в последнее время злой ходил как чёрт. И обозлишься, если к тебе в дом за месяц три раза залезут. Чего ищут – Пашке совершенно непонятно. Была единственная ценность – икона, Никола-угодник, да и ту сеструха Валька на прошлогодний Покров к себе в город забрала. Сказала, что квартиру надо освятить, через месяц вернёт – и вернула, как же. У Вали если чего к рукам прилипло – всё, хрен наны. Даже вместе с руками не оторвёшь. Такая вот натура загребущая. Вся в бабку, Матрёну Тихоновну. Та тоже была та ещё «скопи домок».

Так вот, значит, три раза залезали. Ничего не брали (повторяю: брать нечего. Плошки, что ли, с поварёшками? Кому они на хрен… Да их ещё и мыть надо.), но всё одно неприятно… Вот Пашка и озлобился. Везде теперь с палкой ходил. Чтобы чуть чего – и этой палкой сразу по их воровским мозгам… Вот и на этот раз: как раз из ночной смены шёл, видит: чего-то не то. Кто-то есть в дому. Перехватил своё орудие деревянного убийства поудобнее – и в сени. И чуть ли не нос к носу столкнулся с вором. Это он сначала подумал, что с вором, потому что в сенях у него темно: окошка нету. И недолго, думая жахнул тому по морде. Хотел по лбу — попал по зубам. Вор заорал и выскочил на улицу. Дверь-то распахнул, сразу свет появился, и Пашка увидел, что это никакой не вор, а кум. Он же — Ванька придурошный. Очень приятно.

— Ты чего ко мне полез-то? – спросил он Ваньку.

Тот мотал башкой и только мычал окровавленным ртом. Какое уж тут говорить… Пашка дал ему тряпицу, налил стакан. Ванька выпил – вроде полегчало. Конечно, полегчает: Пашка гонит продукт качественный. Не меньше семидесяти градусов. Известный специалист!

— Так чего? – не отступал Пашка (Подумаешь, по морде заехал! И чего ж теперь? Можно не отвечать, что ли? Проявлять неуважение? А если ещё раз, а? Теперь по ушам? Чтобы прочистились!).

— Ничего, – прошепелявило Ванька и сглотнул слюну (значит, говорить всё-таки может! Значит, притворялся, гадёныш!).

— Чего ты своею тра-та-та-та палкой размахался? Маховик какой затейник!

Пашка внимательно посмотрел на палку. Палка была не тра-та-та. В смысле, не носила на себе признаком прилипшего к ней, палке, человеческого испражнения.

— А какого ты шарисси у меня по дому? – ответил он на вопрос вопросом. Что, конечно, не характеризовало его как человека высокой культуры общения (отвечать вопросом на вопрос, как известно, признак невоспитанности), но как не крути, ответ был логичным. Действительно, какого?

— Я к тебе, дураку, соли зашёл спросить, – очень неубедительно возразил Ванька. – У меня в дому соль кончилась, — и шмыгнул носом. Пашка хмыкнул: соли он зашёл спросить… Нашёл дурака! Шёл бы в лавку! Там этой соли хоть весь просолися! Идиот!

— В общем, с тебя двадцать пять, — сказал Ванька, отсморкавшись.

— Каких двадцать пять? – не понял Пашка.

— Тыщ, — уточнил Ванька.

— За что?

— За вставку зубов.

— Хе, — сказал Пашка.

— Хоть хе, хоть ха, — не поддержал его игривого настроения Ванька. – Или заява.

— Какая заява?

— В ментуру. Что ты нанёс мне тяжкие телесные повреждения.

— Два зуба вынес – уже телесные? – не поверил Пашка. Он ещё не понял, в какой жо оказался.

– Да ещё и тяжкие!

— А как же! – изобразил удивлённый вид Ванька. – Рот же на самом виду! Рот не жо. Его портками не прикроешь! Теперь его как раскроешь – сразу видать!

— А ты его не раскрывай, — развеселился Пашка. – Кстати, за умного сойдёшь.

 Он уже начал понимать, что запахло чем-то кислым, но конкретность этой кислятины пока не уловил. До него очень туго всегда всё доходило. Такая натура: как до вутки – на седьмые сутки.

— А там — суд, — продолжал стращать совершенно спокойным голосом Ванька. – Пару лет запросто воткнут.

— За что?

— Я же тебе ж только что ж… — поморщился Ванька. – Тяжкие телесные повреждения. А то и все пять.

— Ага! – хмыкнул Пашка. – А то и расстреляют. За тебя, козла.

Всё же выражение дурашливости начало сползать с его круглой морды. Ванька, это тот ещё… Хоть и слесарь, а голова как Дом Советов! «Кум докушал огурец и добавил с мукою: оказался наш отец не отцом, а сукою».

— Ты ж ко мне залезть хотел! Может, своровать чего удумал!

— «Может», «хотел».., — услышал в ответ откровенно язвительное. – Это всё слова. Детский сад. А факт телесного повреждения – вот он! – и приподнял губу. – Что говорится, налицо! Так что готовь четвертак.

— Ага. А чего не сотню? (оказывается, чувство юмора у Пашки всё-таки сохранялось. Пока что. Небось, когда в тюрьму попадёт, то юморить ему сразу расхочется).

— Не сотню потому, что вставить два зуба сейчас стоит двадцать пять тысяч – пояснил Ванька. – У нас в мастерских учётчица Пронькина вставляла в прошлом месяце. Взяли двадцать пять. Так что готовь. А то напишу.

— А…а…а.. – переклинило у Пашки. – А чего ты ко мне в дом полез? Может, спереть у меня чего хотел?

— «Хотел» «спереть».. – опять передразнил его Ванька (очень уж любит он передразнивать! Чисто Райкин который Аркадий! Да хлеще!). – Чего у тебя, пьяни, переть-то?

— А хочешь, я тебе сейчас за оскорбление все остальные зубья вынесу? – побледнел Пашка от такого вызывающего хамства. – Все до одного. И пусть сажают. Отсижу, выйду, вернусь — и первым делом тебя припорю.

И размахнулся палкой. Ванька успел нырнуть под забор…

А разрешилась вся эта история на удивление просто: к старухе Салтычихе, которой Пашка прошлым летом крышу на сарае перекрывал, из города приехал племянник. А у этого племянника в городе — своя стоматологическая клиника с зубопротезным кабинетом. Салтычиха за крышу до сих пор с Пашкой до конца не расплатилась («денег нету! ПенЗию задЁрживают по трЕ месяца!». А чего ж тогда нанимаешь, старая пи… (матерное слово), если «задЁрживают»! Живи с худой, если задЁрживают»!), вот она племяннику про свои проблЁмы и рассказала. Тот оказался малым сметливым, сначала посмеялся, а потом предложил Пашке в счёт погашения её долга вставить Ваньке зубы почти бесплатно. Всего за восемь тысяч. Сказал, что проведёт это как благотворительную акцию. Пашка подумал и согласился. Восемь – не двадцать пять.

Кстати, о Пронькиной. Да-да, о той самой, которая вставляла себе клыки в прошлом месяце. Она тогда заплатила не двадцать пять, а двадцать три. А Ванька назвал двадцать пять. Потому что две тысячи решил себе зажилить. В свой карман. Это Ваня тот ещё жучара. Правильно его в деревне не любят. Козёл.

Алексей Курганов