Война по нашему детству прошла

И фронтом своим и тылом.

Сколько у нас отняла,

Сколько возможного скрыла…

И как бы ни выправилось житьё,

Она невозвратно

взяла своё…

1984 год

Появилось в печати это стихотворение только в 1992 году в издательстве «Прометей», Москва. Это была моя первая стихотворная книга для взрослых «Завтрашнее солнце». Ранее книгу издать не удавалось. Советских редакторов не устраивало, о чём я пишу, а меня не устраивали их предложения по переделке и сокращения.

Но о войне я пишу всю жизнь. Всю. По словам мамы после того, как Москву объявили на осадном положении в 1941 году и приказали всем женщинам с детьми эвакуироваться, мы оказались в Башкирии на реке Белой в Дюртюлях, заброшенном и богом забытом месте. Теперь там нефть и современная жизнь, а тогда я и набормотал свои первые строчки, записанные мамой и вложенные в посылку «Бойцу Красной армии» – так без имени и адреса отправляли люди своё тепло тем, кто был на фронте, где были мой отец и двоюродные братья.

А в 1970 году вышла в свет в издательстве «Малыш» в Москве моя первая повесть для детей «Настоящий гром». Она о войне, об эвакуации. Воспоминия детства не опомнившегося от войны взрослого человека.

Вот, что писала об этой книге Наталья Кончаловская

«… я его вижу в прозе. Как прозаик он меня взволновал.

Первая книжка «Настоящий гром», изданная «Малышом». Это рассказ о маленьком мальчике, попавшем в годы войны вместе с матерью в глубокий тыл. Мать устраивается на работу на металлургический завод, и вы вместе с автором переноситесь в самые трудные годы.

Написать о войне для маленьких — вещь серьёзная и трудная. Он с этой темой очень здорово справился. Здесь есть мастерство умного прозаика с большим чувством меры, умение говорить с самым маленьким читателем, как со взрослым, серьёзно. Он описывает маленького гражданина, человечка, я чувствую этого мальчика, как он переживает это огромное несчастье вместе со всеми. Это хорошо сделано у Садовского. Здесь он до конца преисполнен чувства, но нигде не становится чувствительным. Книжка эта такая, которую прочитав до конца, я перечитала сначала. Если в нём есть поэтическое дарование, то как раз в прозе оно занимает хорошее место. Я его вижу в прозе. Как прозаик он меня взволновал

Я прочту маленький кусочек из этой прозы для малышей-дошкольников. Они приехали в эвакуацию…. Кончаловская цитирует:

«На улице снова гуляла луна. Ей почему-то не спалось… И угар ей не страшен. Она была белая-белая. В морозном воздухе искрились волшебные иголочки тонкие-претонкие. Они не падали и никуда не летели, а только кружились на месте, будто танцевали и сверкали разными цветами. Деревня спала. Не дымили трубы. Темнели окна. Улица, как молочная река, бежала вниз под гору к настоящей реке, тоже белой, в ледяной снежной одежде. Каждый шаг звонко отдавался, и казалось, что иголочки тоненько позванивают, когда задеваешь их на ходу.»

Мне кажется, что это уже мастерство хорошего прозаика, и это даёт уже мне право принять его, как прозаика. Вообще вся книжка хорошо построена, и она мне очень понравилась.»

Иллюстрировал эту книжку художник Борис Степанцев, редактор Э.Степченко. Я не просто так указываю редактора. Элеонора Васильевана была уникальным, высшей пробы мастером, сама первая нашедшая меня совершенно случайно, она открыла мне дверь в литературу, и первые шаги, и потом долгие годы я шёл с ней вместе по лестнице вверх. Она отыскивала талантливых людей и умела верить в них, и отстаивать их рукописи! Она была из тех, про кого Самуил Яковлевич Маршак говорил, что на тысячу хороших поэтов – один хороший редактор!

Тираж книжки 100000 (сто тысяч) и стоила она 37 копеек. Это я к чему? Прежде чем говорить о поисках национальной идеи и её воплощении, надо дать семьям, людям детскую литературу такого уровня и доступности, какая была в советское время…

К моему удивлению, книжка эта до сих пор есть в продаже в интернет — магазинах, как букинистическая (но новая) и стоит она уже не 37 копеек.

Рецензия эта писалась Кончаловской, как внутренняя, для Приёмной комиссии Союза писателей. Я не был знаком с Натальей Петровной Кончаловской, что отметает всякие подозрения об особом ко мне отношении. Но мнение даже таких известных и авторитетных тяжеловесов ничего не значило для чиновников, исполнявших волю власти, а её не устраивало кое-что в моей анкете! Не догадываетесь? Как сказал Аркадий Райкин: «То пятое, то десятое»! Да, не в тот день я родился и оказался не коренной национальности. Это сегодня легко говорить вслух и даже писать об этом, а каково было тогда жить?! Во времена серого кардинала Суслова, по-моему, животная ненависть к инородцам съедала его, и это ясно было видно на его лице, и понятно по его фигуре!

Борьба моя с Союзом писателей за место под литературным солнцем длилась 22 года, и вы удивитесь, с какими рекомендациями мои книжки попадали на стол для разбора во время заседаний! Эти люди, известные, знаменитые писатели недоумевали, в чем дело, почему до сих пор так тянется дело о приёме и только подливали масла в огонь.

Ещё Лев Абрамович Кассиль, приведший меня за руку на второй этаж ЦДЛ в восьмую комнату, где шло заседание «Наше пополнение» сказал:

— Вот наше пополнение!

И я пополнял детские журналы своими стихами, издательства – книжками  стихов и прозы, театры разных жанров пьесами, и по ним было осуществлено более ста постановок, радио песнями и хорами на мои стихи, сказками, циклами рассказов о поэтах, ушедших на фронт: «Им было семнадцать» и о композиторах: «Они писали для детей», Телевидение – сюжетами для детей и песнями к спектаклям взрослым и детским… Я остановлюсь, чтобы, во-первых, вам не стало скучно от этой бухгалтерии, во-вторых, чтобы не создалось впечатление, что у меня развился комплекс Наполеона, или я мечтаю о Нобелевской премии.

Дело вовсе не в этом, а во времени, в которое мы жили, и которое я пережил! И если Гитлеру не удалось решить окончательно пресловутый «еврейский вопрос», другим не терпелось всё же вбить в меня осиновый кол!!!

Нет… вот ещё что: рядом со мной в такой же пятиэтажке через два двора жил поэт Георгий Афанасьевич Ладонщиков, и мы часто с ним встречались на троллейбусной остановке. Он работал в секретариате Союза писателей РСФСР и как-то передал мне слова своего патрона Сергея Михалкова, что, поинтересовался Секретарь Союза, что, мол они там в московской приёмной хотят от Садовского, что всё время заворачивают его?

Не знаю, что ему ответил Ладонщиков – мне он поведал другое: «Они тебя никогда не примут!» – сказал он уверенно. Я ответил ему что знаю, и даже уверен, почему! На что он мне возразил «Не только! Потому что ты очень известный»!  Вот и формула нашлась! Оказывается, Михоэлса убили за это, за то, что на его Короля Лира ехали со всех концов земли, а заодно с ним Шульмана, Зускина, Таирова…

Не подумайте, дорогой читатель, что мой эгоизм и моя судьба вышли за рамки, потому что я так закомплексован и навеки обижен, ах, если я был один претерпевший… может быть, я не прав? Но расскажу вам один анекдотический случай, который оправдает мои строки! 26 марта 1993 года, когда моя семья сидела по-московски за завтраком на кухне и отмечала мой день рождения, зазвонил телефон и Алёна Аршалуисовна Аршаруни, секретарь Приёмной комиссии Московского отделения Союза писателей, поведала мне следующее: «Миша, вчера состоялось заседание Приёмной комиссии и вас приняли в Союз писателей, приезжайте за билетом»! Я стал благодарить и… «Это ещё не всё, — продолжила Алёна Аршалуисовна, — Александр Михайлович Ревич, который теперь возглавляет комиссию поручил мне передать вам, что он настоятельно просил вас стать членом Приёмной комисии и прибыть на очередное заседание»!

Вот это меня просто ошеломило! Закончилась советская тирания. Точка. В один день я из нежелательного абитуриента превратился в человека, которому доверяют судьбы других страждущих! Пятнадцать лет я имел удовольствие встречаться на заседаниях Приёмной комиссии с писателями, поэтами, переводчиками, имена которых были известны всей стране, а то и за её пределами.

Вот уж воистину Настоящий гром раздался над моей головой, моей судьбой литературной и над моей жизнью!

Я всю жизнь пишу о войне. Я пережил её тяжело и до сих мне аукаются голод и холод тех лет. Ушли из жизни и затерялись в мусоре времени те, кому мешала моя анкета, которые прежде смотрели в карточку автора, а уж потом в рукопись. Время неумолимо просеивает прошедшее. А я никогда не упоминаю их фамилии, имена и мерзкие дела. Зачем? Если есть столько прекрасных людей, которым очевидно нужна моя работа, если дети смотрят спектакли по моим пьесам, поют мои песни, исполняют мои хоры и с детства заучивают стихи, которые я написал с божьей помощью.

К чему такая канитель:
Кроить и лицевать…
Надену старую шинель —
На моду наплевать!

Она любой дохи теплей
И прибавляет сил,
Отец ведь был на фронте в ней,
Отец её носил.

Она почти что мне до пят,
И рукава длинны,
Но кто достанет из ребят
Шинель, шинель с войны?!

Всё! Решено!
Я в ней иду.
Я в школу в ней пошёл
И самый лучший день в году
В шинели той провёл.

Но дружным был наш пятый класс —
Никто не отставал.
На утро не узнаешь нас:
В шинелях класс шагал.

По снегу полы волоча,
Мы гордо в школу шли,
Мы и подумать в этот час
О боли не могли.

А мы несли её с собой:
Не все шинель нашли,
У всех отцы ушли на бой,
Не все назад пришли.

Как много было вас в пальто,
Ребята…
кто же знал…
И больше, в класс идя, никто
Шинель не надевал.

1975

Михаил Садовский