Я клюнул на название рассказа – «Чёрный квадрат» Андрея Мансурова, ибо так случилось, что вчера я впервые наткнулся (и об этом написал – см. тут) на слова авторитетных авторов о художественном смысле супрематизма Казимира Малевича, как-то перекликающиеся с тем, что писал об этом супрематизме прежде я, очень переживая, что выгляжу открывателем, не имея никакого статуса в искусствоведении. Я и в литературоведении не имею никакого статуса, а упомянутый рассказ – литература, и моё изобретение велосипеда о супрематизме Малевича к разбору рассказа не имеет никакого отношения. А у меня привычка: писать статью о литературном произведении синхронно с его чтением. Но тот отказался таким коротким и для меня увлекательным (из-за этого изобретения велосипеда), что рассказ я прочёл одним духом. И теперь пишу разбор вдогонку. По принципу: прочёл – откликнулся.

Увлечённость для меня плохой признак: обычно увлекательная вещь является результатом замысла сознания, а не вдохновения. Вдохновение же лично я считаю рождённым подсознательным идеалом автора. Что большая редкость в литературе. Это –неприкладное искусство (выражено ЧТО-ТО, словами невыразимое). Большинство вещей в литературе оказываются произведениями иного, прикладного искусства. Их обслуживает энтузиазм усиления переживания, связанного с экстраординарным замыслом сознания. В неприкладном – недопонятноть, в прикладном – понятность. В рассказе о таком сложном художнике, как Малевич, понятность особенно увлекает. Идеал тут – интеллектуальная ясность.

И она достигнута!

Если прав Вейдле с разделением искусства литературы на искусство слова и на искусство вымысла, то с первым тут ноль, а со вторым – блеск. Здорово выведена сверхценность вседозволенности и соответствие ей «Чёрного квадрата» Малевича.

И в чём талант в прикладном искусстве?

В том, что к замыслу сознания присоединяется подсознание (не то, когда идеал, а просто всё, что человек ни делает, он делает преимущественно нагружая подсознание, а не сознание), и чем более присоединено подсознание, тем легче любая часть произведения, оказывается работающей на идею целого.

Пример.

Вот зададимся вопросом, какой Малевич лучше выражает идею вседозволенности: умеющий здорово рисовать или не умеющий? – По-моему – умеющий. Такому ж трудней нарушать выученные правила, то есть казаться новым. Мансуров его таким и делает:

«Он же закончил академию художеств…».

То самое подсознание, что обеспечивает талант, приказывает  сознанию не проверять, как там с реальностью. (В реальности в 1905 году в Московское училище живописи, ваяния и зодчества его не приняли, но он поселился в художественной коммуне в Лефортово. Здесь, в большом доме художника Курдюмова, жили около тридцати «коммунаров». У них он и учился. В 1906-м он снова подал документы в Московское училище, однако его снова не приняли. С 1907 до 1910 года Малевич работал в студии Ф. И. Рерберга в Москве. Вот тот таки учился в Академии художеств.)

В результате искусство вымысла у Мансурова торжествует.

Другой пример.

Зададимся теперь другим вопросом, какой парень лучше выражает идею вседозволенности: высококультурный или нет? – По-моему – нет. Такого ж ничто не сдерживает. Он может легко надсмеяться над высшими достижениями культуры. Мансуров его таким и делает:

«Её уже сотню лет превозносят до небес все, вот именно, критики! И всё, так сказать, прогрессивное человечество!».

Главное тут: «так сказать». Это прорезался голос тёмных в голосе мол-светлого персонажа. Тут опять в осознаваемое вмешался талант в виде того самого подсознательного. Замысел-то был – дать образец ясности мысли об умственной вседозволенности вокруг «Чёрного квадрата» Малевича. Для этого нужен светлый персонаж, решило сознание. А талант-подсознание вмешался и обозначил наплевательство на всё прогрессивное человечество, которое (в лице авторитетов из второй строки этой статьи) не зря-таки Малевича чтит. Не за вседозволенность. (За что – тут не место раскрывать.)

Можно возразить, что это был не голос тёмных в голосе светлых, а голос автора в голосе темноватого персонажа. Потому, мол, ирония сквозит и в низменной практичности подруги парня.

Ну что ж, можно согласиться. Мансуров на самом деле постмодернист, в смысле пофигист. Нет, мол, ничего не свете, достойного быть в ранге идеала: ни низменная практичность, ни пафос вседозволенности, ни интеллектуальная ясность плетения мыслей, ни всесилие прогресса. Всё – достойно только насмешки. Потому он, зная, что Малевич в Академии художеств не учился, заставляет персонажа сказать обратное. Зная, что прогрессивное человечество – не шутка, осмеивает это обособленным оборотом персонажа. Зная, что Малевичу иные в заслугу вменяют новизну, от имени персонажа, опять, доводит новизну до, фактически, абсурда (мол, принципиально всё возможно).

Только вот не ясно – особенно про последнюю насмешку – довёл ли Мансуров свою выдумку до степени самовнушения, вполне ли осознаёт своё тотальное насмешничество.

Если не довёл и не вполне осознаёт, то это у него произведение неприкладного искусства. И подсознательный идеал его – отсутствие идеалов.

Вот последнее и есть та писаная торба, с которой я всюду ношусь: ищу, есть или нет подсознательный идеал у автора произведения имярек. И хочу найти. И нахожу. А в действительности Мансуров, может, просто развлекаловку сочинил без никаких претензий на глубину.

Воложин, Соломон Исаакович