Записки о фестивале «Пример интонации».

Санкт-Петербург.1 — 4 июня 2023

3 июня 2023 года в Петербурге пошел снег. Это отметили и в интернете. На территории выставочного комплекса «Севкабельпорт», на выступе Васильевского острова, он тоже шел слегка при полном солнце. Но был более похож на пепел – таял в воздухе, не долетая до земли. А может, это был уже тополиный пух?.. Мы вышли после сеанса на фестивале «Пример интонации». Фестиваль был организован Некоммерческим фондом поддержки кинематографа «Пример интонации (Фонд Александра Сокурова)» в честь 10-летия работы этого фонда и студии на «Ленфильме», единственной в России, поддерживающей дебютное кино. Фестиваль включал ретроспективы выпускников двух мастерских Сокурова, показ полнометражных дебютных фильмов выпускников в Кабардино-Балкарском государственном университете им. Барбекова и Мастерской А.Н.Сокурова при ФДО Санкт-Петербургского института кино и телевидения (Защита дипломов этой мастерской состоялась 2-4 декабря 2022г.).

Только что закончился фильм «Клетка ищет птицу» Малики Мусаевой. Режиссер фильма со сдержанной нежностью кавказской девушки и достоинством воина отвечала на вопросы зрителей чистым красивым голосом. К ней подходили ближе какие-то молодые и старые восточные женщины и долго и доверительно говорили о чем-то своем, глаза их светились взаимной нежностью и состраданием. И что меня больше всего поразило, – не было усталости в их лицах. Для России это даже как-то странно сегодня, здесь внешность после 35-ти уже – через напряг, и усталость от постоянного сопротивления всему, что мешает жить и быть женщиной (а мешает прежде всего то, что в России женщине надо постоянно надо «быть мужественной» …). На подходящих к Малике не было этой печати безжизненности…

Следующим фильмом через полчаса в программе стояла «Сказка» самого Александра Николаевича. «Российская премьера» – после премьеры в Локарно в августе 2022 года и показов в Европе.

… Третий день дул бешеный ветер, волны в заливе ходили по метру высотой. 1 июня при моем нелепо-раннем появлении за 3 часа до открытия фестиваля, но прямо в административной «башне», главный распорядитель комплекса «Севкабельпорт» по имени Маша «утешила» – меня, пролетевшую на крыльях к этому месту 1600 километров – радостной вестью, что на фильмы Сокурова – «Сказка» и «Gо! Go! Go!»  – все билеты уже давно проданы, запись на дополнительные места уже давно закрыта, но тут же предложила бесплатно покататься на лодочке по заливу. Я посмотрела в окно на волны в три метра и предпочла рюмку кальвадос и крепкий кофе из административной кофе-машины и бесплатно посмотреть выставку истории японской манги на 200 кв. метрах – в корпусе, напротив. У меня в потрфеле оказалась нарезка с удушающим запахом чеснока. На него и на кальвадос тут же слетелось культурное общество: «Ах, вы кинокритик из Москвы?!» (Здесь это прозвучало, как: «Ах, вы ещё и поёте?!»). И далее – удар под дых: «И каких петербургских кинокритиков вы знаете?»

Это вопрос на засыпку. Я не знала никого. Нас никто не знакомил. Я редко бываю в Петербурге, хотя это родина моей мамы, она выросла на Обводном Канале, в Царском селе и на Театральной площади, д.12, кв. 5.  Дедушка был начальником станции «Царское село». (Но с «кофе» пора завязывать…) Я, как к спасительной лодке, бросилась к вошедшей в зал Наталье Смагиной, которую мне представили, как председателя фонда «Пример интонации».

– Наташа! Помогите попасть на «Сказку»! – Пока никак. Билеты в два зала проданы, дополнительные списки забиты до отказа. – Но ведь кто-то не придет?..– с надеждой спросила я.

Наташа вопросительно подняла прекрасные черные брови и посмотрела на меня с кавказской глубиной: «Александр Николаевич будет через полчаса, вы можете пообщаться в вестибюле перед сеансом», – сказала она с тихой улыбкой.

(Эту загадочную улыбку-инсайт я потом замечала у всех, кто был хоть как-то причастен к фестивалю, фонду и студии «Пример интонации» и двум его мастерским. – Не улыбка, а отблеск солнца, внутренний огонь. Что-то такое, прямо из сердца, если потеряешь, – себя потеряешь).

Из записных книжек Сокурова (цитируется по журналу «Сеанс»):

«Художественного автора делает Художником воля и качество подготовки, образования. Ремеслу талант не нужен, но таланту ремесло необходимо. Надо уметь разбираться во всем. В авторском кинематографе режиссер отвечает за все — он является тотальным автором. Тотальный автор — тотальная ответственность».

Подойти к нему оказалось не так просто. В Петербурге Александра Николаевича знает каждый второй, киномир в этом городе огромный, но «домашний», отношение и общение отличается от любого другого города. Присутствие порта и моря придает легкий оттенок парада сошедших на берег ненадолго. Вот кто этот улыбчивый юноша рядом с ним? А эта женщина в коричневом кожаном пальто? А оператор с фотиком, который тихо спросил через мое плечо: «Александр Николаевич, как вы себя чувствуете?» – «Очень плохо», – улыбается в ответ Сокуров, опираясь на палочку и внимательно прикрыв глаза, продолжает слушать трепетного юношу с розовыми щеками. Какая-то женщина (актриса) входит и падает перед ним на коленки и не хочет вставать. Я уже рядом и, конечно же, должна взять интервью в такой момент, но нет диктофона, мобильник кнопочный, а доставать из рюкзака за спиной блокнот и ручку… Боже, какой позор… Но у меня куча вопросов. Такая куча, что сейчас и времени… И этот юноша говорит и говорит… У меня давний вопрос – по «Фаусту», по «Клетке» и «Гирокастре», снятых сценаристом Арабовым Юрием Николаевичем, который решился наконец ставить собственные фильмы и набивать новые шишки в этом направлении, но вопрос дружбы и соучастия в проектах очень личный и тонкий…Как же начать?! И вдруг Сокуров как-то сбоку вопросительно посмотрел на меня…

…Мы уже вот так когда-то сидели «голова-ухо», на «Послании к Человеку». В 2016-м. Я пробовала рассказать Вам, Александр Николаевич, фабулу своего дипломного киносценария «Госпиталь 3071», а вы объясняли, что рассказывать надо так, чтобы был понятен смысл истории, максимум пять предложений по линии героя. За полгода до этого, забирая «внешнюю рецензию» на свою дипломную научную работу во ВГИК – об особенностях фабулы в детском кино у кинорежиссера и кандидата искусствоведения Ирины Евтеевой, я вдруг оказалась – в бывшей монтажной мастерской Сокурова – в бывшем корпусе «Ленфильма», на Кронверском бульваре. Кинорежиссер Ирина Евтеева прорисовывала там покадрово свой будущий фильм «Мелодия струнного дерева». Киностудия умирала. Огромный корпус арендовался посторонним организациям, но эту легендарную монтажную кинокомпания «Пролайн-Фильм» Андрея Сигле сохраняла за собой. В одной из комнат хранились два монтажных стола, в «чайной комнате» на железном стеллаже спасались от уничтожения цифровой эпохой пленочные фильмокопии советского «Ленфильма». На стенах – золотые клетки для птиц с дыркой в полу, для надевания на голову актера, марионетки, полосатая «шапка фараона» …

А в черном монтажном зале было создано вытянутое экзотического оборудование из нескольких компьютеров, камеры, матовых стекол и экранов для прорисовки. Монтажер собрал это сам… В углу стоял белый-белый велотренажер, и Ирина на него вскакивала в моменты предельной усталости)

– О, как давно это было… – вздохнул и устало улыбнулся Сокуров.

(По интонации поняла, что монтажной уже нет.)

– А Юрий Мокиенко, ученик вашей петербургской режиссерской мастерской, только что показал на 45-м ММКФ свой иронический полудокументальный фильм «Отцы» и на пресс-конференции «раскололся» что делал спецэффекты к «Сказке» …

– На этом фестивале будет его работа «Митя Елизаров», – посмотрите обязательно. В «Отцах» он недостаточно для художественного кино глубок…

– Да! Но это всех и очаровало! Очень красивый и очень смешной фильм!

– Мог быть глубже… Посмотрите «Митю Елизарова».

– Он поведал, что вы запрещаете своим ученикам смотреть ваши фильмы. Почему?

– А сами не догадываетесь?  – слегка закипел Сокуров.

– Догадываюсь, мне интересно, как вы сформулируете…

–  Они – новые люди. Они другие. У каждого поколения – своя реальность. Каждое поколение должно копать себе свою яму… – и Сокуров повернулся на трости. – Это хорошая группа.  Может быть пять человек из нее и пробьется. Если смогут сохранить… Если хватит сил пробить эту реальность. И защитить свой внутренний мир. Я не имею права туда входить. Тут мой студент-якут от меня даже на ключ закрывался во время съемок! Хотите сфотографироваться? –  обреченно спросил Сокуров.

– А можно?..

– Да, доставайте ваш телефон, – и Сокуров свел руки на трости. – Нет телефона?! А как вы работаете? Саша…(по факту это был, кажется, Андрей Натоцинский…) – и Сокуров одним взглядом развернул меня боком к себе, а  лицом к тому самому оператору за спиной. – Он очень хороший оператор! – и Сокуров слегка наклонил голову к моему плечу.

И тут свет погас.

– Успел? – спросил А.Н.

– Не судьба… – сказал оператор. Этим интервью и закончилось.

Фильм Бориса Хлебникова «Снегирь» по сценарию Б.Хлебникова и Н.Мещаниновой уже «гремел цепями якорей» в зрительном зале. Оглушительный «фильм открытия» 45 ММКФ в апреле этого года теперь берет Питер на абордаж.

Два мальчика чапают по серой реальности на рыболовецкое частное судно. Один с термосом, болтающимся как брелок, на рюкзаке, второй – серьезно осваивающий взрослую жизнь, прибранный и собранный. Оба из «мореходки», напросились на рыболовный корабль на практику. На романтический север, рядом Норвегия, за жирной селедкой. А рыба ушла, команда «непричесанная» – вся из вот таких же, как эти двое, обалдуев в прошлом, только «просоленных», с иерархией и понятиями. Не дай бог, кому-то ещё тут «доминировать» и отнимать главную роль у «спикера», поедающего живых рыбок в пепсиколе! Кобелиная борьба понятна, но никто не ждал трагедии.

Для меня до сих пор загадка, как оператор это умудрился показать, а сценарист прописала в сценарии фабулу так, что мы всю историю смотрим как бы глазами убитого тралом мальчика, практически полфильма мертвого. Я как зритель, тут отодвинута, сбоку вижу всё, а мертвый мальчик и после смерти, кажется, продолжает запечатлевать каждого из команды в лицо, особенно капитана, как на исповеди. Не осуждает, просто тупо запечатлевает: «просто он тупо вырос». И он словно накапливает опыт дальше. А они дружно врут следователю, – чтобы снова уйти в море всей командой.

Ввод наглого любительского видео мобильником (фокус с рыбками), в качестве единственного кинодокумента во всей криминальной истории, – на фоне напряженно ручной камеры, мечущейся в тесноте чрева корабля, – наглый вызов и совершенный трэш, издевка над жизнью, нравственностью и «благами» цифровой эпохи. Смартфон пролезет и туда, «куда не простираются пути обычных прогулок»[1] зрителя (Пастернак, «Охранная грамота»)

Любая женщина России, посмотрев фильм, выдохнет одним словом: «Козлы!» Мужики – странная субстанция: если не воюют, то воруют и делают крутые глупости, но живут при этом только коллективным разумом… И им спасаются. Индивидуальные романтики-анахореты в их обществе не выживают.

Любовь Аркус (со сцены перед началом фильма):

«Их поколение в режиссуре назвали «новыми тихими»: они боялись наставлений, месседжа, чувствовали, как бы безысходность времени. Те, кто поступал так, у них получались фильмы. Это… самый крутой фильм Бори.Он вообще скромный человек, он никогда в СВ не ездил, когда я ему сказала, что вот этот эпизод «не очень», – он мне спокойно: «Это 3-я съемка за день, потому что бюджет «не очень». Фильм глубоко русский, по содержанию безжалостный и любовный одновременно. Самая большая загадка в этой мужской истории для меня  – Наташа Мещанинова, сценарист».

Б. Хлебников:

«У Наташи была задача – написать всё это без мата.  Мы с ней в процессе написания сценария ходили на нескольких кораблях. На всех творилось примерно то же самое. Меня когда-то поразил рассказ Владимова «Подвиг». Но этот роман[2] я вообще никому не советую читать! Для меня самое вредоносное определение и рассуждение – на тему «загадочная русская душа». Мне кажется, ничего нет ужаснее этой «загадочности» …И я в этом никогда участвовать в этом не буду… А то, что происходит на корабле – это ее увеличительное стекло. Фильм придумывался больше года. Самое трудное было снять шторм… А второе – снять его человечно: чтобы, как до и после, ручной камерой. Практически всё действие снималось внутри корабля. «Накаты» волн и «шашлыки» – на корабле. Снимали всё в Териберге».  

На следующий день Борис Хлебников сидел на улице за столиком, перед смотрящими на него в упор молодой рецензенткой и главным редактором журнала «Сеанс», как кролик перед удавами. Голый затылок краснел на ледяном ветру на фоне толстовки цвета морской волны. Хлебников даже не думал поднять капюшон. Они смотрели друг на друга и молчали. На ледяном ветру при +9. «Это был его выбор!» – рассмеялась Любовь Аркус при входе на следующий фильм, доглатывая из пластикового одинарного стаканчика чай.

Начинался фильм самой сценаристки Хлебникова – Натальи Мещаниновой «Один маленький ночной секрет». Фильм очень личный.  Мы все писали в юности дневники, но терпеть не могли, когда их читали родители. А теперь мы сами стали родители…  Но Наташа проявила смелость и, следуя совету Бориса Пастернака, «благие намерения» «вложила в стихи». Мало того, смело вышла как автор на сцену для обсуждения, видимо, воспринимая фильм как уже художественную отстраненную историю, которая случается с многими. Ей сочувствовали, собственно, «обсуждение» из этого и состояло. Работать с эмоцией отвращения трудно даже в молодежном кино, но она на это решилась. Хвалить за это? Но не хочется. Мне кажется, всякая плохость человеческой породы и извращения – это болезнь. Наверно, можно ее исправлять. Но втягивать в этот процесс зрителя-обывателя не стоит: визуальное искусство воспринимается как пример – оно «заразно» для подростков. Взрослые могут быть хоть какими засранцами, но подростками экранное запечатление воспринимается как модель нормального поведения. Ладно бы это – про Италию, Сербию, Францию, – у них там с юмором нормально. А в расхристанной России, где мужиков и так не хватает, – заразно это, – при всем уважении к Наталье Мещаниновой и ее таланту.

…А вот дебютный фильм Малики Мусаевой «Клетка ищет птицу» уже к этому времени получил кучу наград на международных и российских кинофестивалях. На «Примере интонации» он шел в контексте кабардино-балкарской мастерской Александра Сокурова. Он – о двух девочках, которые, закончили сельскую школу и находятся «на старте жизни». И время вокруг неопределенное, ранее лето, едва всходит по глиняным склонам гор какая-то «зелень», все женщины в шестяных кофтах, – но дальше мы видим, как они во всем обеспечивают себя сами: выращивают овец, прядут овечью шерсть (настриженную мужчинами), сами вяжут одежду. Только шелковый платок и платье достается им в подарок от мужа или матери, потому что отцов не видно. Видны подростки и молодые парни, — то, на что обращают внимание девушки. Две девочки ждут «ветра в спину» для того, чтобы сделать решающий шаг в своей женской жизни: выйти замуж в деревне, либо навсегда уехать в город для получения европейского образования, стать «носителем городского образа жизни». Их никто не торопит, они бегают, смеются, размышляют. И слушают ветер… И вот этот ветер в фильме Малики – совершенный фон для всех остальных звуков, он как отдельный герой, как голос и зов родины, который слышат только подростки и женщины.

Истерики и советов старших по поводу их выбора – нет, девочкам предоставлена полная свобода выбора. Но когда одна из девочек делает неверный, с точки зрения традиции, шаг – садится в машину и уезжает с вещами на вокзал, – взрослые женщины сидят в доме кругом и молчат, чтобы дать матери девочки понять, как правильно поступить, как без насилия отвести дочку от ошибки, убедить сделать «правильный», с точки зрения вековой традиции народа, выбор. – без насилия и родительского ора. Мать едет на вокзал, и возвращает дочь молчаливым сидением рядом. (Возможно, повторяя собственную судьбу). Тогда девочка делает выбор своего будущего мужа.

Слов в фильме почти нет, или так кажется, потому что он на родном языке Малики и перевод на все языки – в подкадровом тексте. Производство «Россия-Франция» предполагало мировую премьеру в Европе в феврале 2023, затем на фестивалях в Европе и России и только 12 октября в Москве, в кинотеатре «Пионер». Трепет беззащитной живой жизни от этого фильма, – как от первых французских картин. Видимо, потому, что монтаж длинными кадрами дает покой зрителю, чтобы обратить иногда мысленный взор внутрь своей души. Пластика героев никакой актерской школой не ограничена, естественна, причем, естественна для людей некомпьютерного общества, а, скорее, европейских фермеров, которым в жизни хватает кислорода и воли кричать и валяться на земле.

Половину фильма две девчонки, бегают по пологим склонам гор, валяются в нарастающей капусте, слушают ветер, гладят маленьких козлят, терпят наставления родных, уклоняются от взглядов подростков, но поступают только по собственному решению. Однако поступают они так, как положено народом. Они свободны в выборе: уехать на такси из деревни и поступить в городе в институт, либо уехать «ритуальным увозом» на легковой машине с тем парнем, который берет тебя замуж. Есть только два пути. И обе подружки выбирают один и тот же. Но, по законам драматургии, с маленьким изящным отступлением одной из них, возможно, матери огромного количества новых будущих людей… Какой выбор сделает девочка? Какой выбор однажды сделает каждая девочка из этого народа? Почему этот народ не иссякает, несмотря на то, что живет в неласковой природе? Почему он мудр, спокоен и продуктивен в любом творчестве?  Не потому ли, что девочки делают правильный выбор, а мальчики всегда готовы их защитить?

…Я не могу словами выразить, на какую глубину «нырнула» эта девочка-режиссер, но ее фильм – о том, что такое «народ», с его «корнями», с землей, в которую корни врастают А нет земли – нет и народа. И вот поэтому с родной земли – ни на шаг!

Малика Мусаева дает зрителю время понять, почувствовать это. Неусиленное по цвету цветное изображение, из которого, кажется, вынут желтый, подвижная ручная камера, – но каждый кадр остается в памяти на месяцы «шлейфом», и ответы на поставленные вопросы приходят к бывшему зрителю из пространства бессловесно – чувством…

… «Митю Елизарова» Юры Мокиенко я так и не посмотрела…Плотно шли фильмы.

Но фестиваль был оглушительно насыщен красотой и натиском любви молодых кинематографистов к своей земле, как к пространству во времени.

… За полчаса до «Сказки» я замерзла, вошла обратно в огромный «предбанник» зрительного зала в ангаре «Севкабельпорта»… Внутри уже выстроился хвост очереди с билетами, похожий на бесконечную ленту Мёбиуса, перекрученную и уложенную слоями… Вдруг по диагонали тихо вышел в окружении женщин Александр Николаевич, вышел во двор и там стоял какое-то время под солнцем, спиной к морю и ледяному ветру, в окружении женщин с обеспокоенными лицами, оглядываясь то на вход в зал, то на громадную Катушку Теслы во дворе «Севкабельпорта»… И вдруг исчез. Перед показом, когда зал набился до верхних кирпичей, но ведущий сообщил, что автора фильма на показе не будет, что «Александру Николаевичу стало очень плохо». При этом вся творческая (творческо-техническая) группа фильма, административная группа и даже актер, озвучивший Уинстона Черчилля на английском, даже директор Фонда «Пример интонации» разом, плотным фронтом во всю ширину зала встали на сцене и улыбались…

Зрителей набилось до верхних кирпичей зала. Подъем был удивительный. Эффект от фильма был такой сильный, что весь зал вынесло после сеанса, как те «народные массы», прямо на остановку троллейбуса № 10 и 11. Обсуждения не было… Пойманный мною за полу специалист из группы фильма под псевдонимом «корсар Ринальдо» отбивался от меня с криком: «Отпустите меня! Я не публичный человек!!!» – «Я же тоже!» – возмутилась я, но выпустила полу его кожаной куртки из пальцев. Окружающая питерская кино-интеллигенция обратила на нас неблагосклонное внимание.

Я уйду от анализа, переключусь рефлексию. Я помню, что в какой-то момент мне, сидящей на боковом стуле в плоском «партере», не хватило моего роста (176), чтобы разглядеть, что происходит внизу кадра. Это было в центральной части фильма, – на «котловане», когда все прогулки по чистилищу у Сталина, Гитлера, Муссолини и Черчилля) свелись к краю некоего обширного котлована в каменной породе (У Данте, кажется, «коцит», дно Ада) Но это не было еще самим дном, т.к.. в это место сливалось откуда-то, или там уже жило и просыпалось по вдохновению некое сложное человеческое многоголовое существо – «НАРОДНАЯ МАССА». И просыпалась она, когда приближались «вожди», то есть, как «дежавю», и бурлила пафосом и восторгом.

В фильме Паоло Соррентино «Молодость» есть такая немая сцена – когда актер в образе больного и израненного Гитлера завтракает за столом в общей столовой элитного щвейцарско санатория. Реакция окружающих престарелых и больных граждан Европы убийственна для актера. И он отказывается от роли, которая могла бы его озолотить…Полное онемение окружающих – в итальянском кино. И «кипение масс» – в философской «Сказке». Но и это еще не дно Ада, потому что, покипев, повосторгавшись, поревев, постанав, массы сливаются еще куда-то, чтобы исчезнуть бесследно или переплавиться в Вечность.  А сущность этого места автором фильма (или даже авторами…) подчеркнута наличием писуаров на верхней террасе котлована. Это сливная яма…

(– Марина! Нам никогда это не покажут в России! – воскликнула моя знакомая пенсионерка в Йошкар-Оле (из эмигрантов из Узбекистана, русская, 85 лет), когда я ей рассказывала фильм. – Народу это не покажут. Потому что правда! Народ сам виноват, но это очень трудно объяснить всем…)

И вот когда мне не хватило роста, чтобы видеть, что творится внизу кадра, в котловане, среди ровного гула вдруг раздались три удара звуков всех инструментов одновременно. Нечеловеческой силы, на разрыв внутренностей! И каждый удар –  в одну и ту же точку – куда-то в пол, под дых, словно в бездонную шахту!  Как бы начало «Вставай, страна огромная» Александрова, — но нет. Хор из высоких плачущих женских голосов…Слов не разобрать, звук волнами, слышится как стон и вой, когда-то бывший пением. Но это песня!

Тут меня слезы – градом, вскочила, отлетела к стене, и многие – туда же, по стенам, и все смотрят в низ кадра: на лица в котловане! При этом на каменном берегу его стоит мавзолей, как на Красной площади, – для восшествия вождей, и Сталин туда сразу взбегает по-привычке. И Черчилль. И Муссолини. Парад. Но у вождей с массами судьбы разные, вожди «еще понадобятся наверху» (Глас Вышнего).

Но в кадре остаются признаки мужского доминирования (писуар и мавзолей). Женщин в чистилище, видимо, не пускают. Но ужасные аккорды всеми инструментами, душераздирающий вой женщин! (Крепче держимся за стены!..). Внизу кадра бушуют человеческие массы, как слипшиеся призраки, с отдельными кривыми, но восторженными лицами. Кульминация длится, как пытка, все продолжение воющего пения, за которым узнается:

«Вперед, друзья! Вперед! Вперед! Вперед!!!» – Что-то из детства, из радио, хор имени Пятницкого, с женскими душераздирающими народными голосами, одними и теми же на свадьбе и похоронах навзрыд, на разрыв сердца: «Угрюмый лес стоит вокруг стеной. Стоит, задумался и ждет…»

И пока поют, – тянут руки – к Гитлеру, Сталину… тянутся из бездны прозрачные руки… А пение – ужасающей силы, плач, стон… резкие аккорды оркестра по силе приближаются к звуку взлетающего самолёта, – и я вскочила от боли, и не было видно за вставшими во всех рядах. Слезы градом хлынули – даже не из глаз, а из-под глаз, зубы сжались намертво, трясло…

(Ну, просто политический брехтовский «театр участия» с моментальной реакцией зала… Но… Но… Но! Какого же пенделя сильного надо нам дать, чтобы мы после этого не успокоились, а устыдились и что-то изменили в мире…?!)

Кипение масс в котловане закончилось, мне было жалко этих уже замученных, убитых и мертвых людей, которые, как фекальные массы, пускают пары и сливаются. И даже после унижений и уничтожения продолжают духовно любить, благоговеть, дотянуться к ручке духовных вождей… Я ревела, как обманутый ребенок, сжав зубы, все тело тряслось, как в лихорадке: я только что стояла вровень со стонущими в котловане, — и осталась наверху? Но для чего я здесь?!

«Глаз божий» из-за массивной двери глянул с изумлением на толпу размножившихся диктаторов и закрыл дверь в свет. Но втихаря впустил туда подстрекателя двух мировых войн!  – Что это за рай такой?!

Или это не рай?! И дальше двери ничего нет, Господи? Ведь мы не готовили Рай на земле, так откуда же он ТАМ возьмется?..

 Или он станет чем-то, когда в него доберется забытый всеми, вставший со смертного одра Сын Божий?

…Да, в тот день, как раз перед «Сказкой», в Петербурге шел снег…

А через день хоронили Сергея Дрейдена. Он умер в Финляндии в начале мая, в доме, который ему купила и подарила жена. Эта терпеливая женщина целый месяц выдерживала процедуру перевоза тела через границы. Александр Николаевич Сокуров пришел на гражданскую панихиду в театре. Ничего не говорил со сцены. Подошел к вдове и потом долго сидеть в первом ряду. И уехал. Отпевали Сергея Дрейдена в православной церкви на Обводном канале, в которой «до войны» крестили мою бабушку и маму, – у начала дороги в «Царское село», рядом с дорожным управлением бывшей Варшавской железной дороги…

…А может, это был тополь, а не снег?…

Марина Копылова

г. Йошкар-Ола – Петербург

Гильдия киноведов и кинокритиков СК РФ

1-5 июня – 5 сентября 2023 г

____________

[1]  Б. Пастернак. Охранная грамота.

[2] Литературная основа киносценария Н. Мещаниновой к фильму «Снегирь» — роман Георгия Владимова «Три минуты молчания».