Иронические рождественские воспоминания советского студента

3 курс МВТУ им.Баумана 7 января 1979 г.

Стояла январская вьюга, и, видимо, сегодня никуда не собиралась уходить. Так и стояла с нами, разукрасив наши носы в красный цвет. Закончились зимние каникулы, 5 семестр нехотя, как с похмелья тихонько набирал учебные обороты и сильно недотягивал своими оборотами до «Столичной». Шла как бы разминка, сначала пиво потом водка, но никак не наоборот. Обороты надо наращивать постепенно. Сначала три пары лекций в день, а потом плюс и лабы с семинарами. Впереди ещё было Рождество, когда счастье в каждый дом радостно стучится. Но счастья хотелось сейчас, и оно было где-то рядом, за волшебной стеклянной дверью. Был вечер и Калининский проспект, щёлкая ещё новой своей «вставной челюстью» (так в народе прозвали этот проспект), улыбался неоновыми огнями. На большом экране Элина (городской информатор), что был установлен на фасаде роддома им. Г.Л. Грауэрмана, картинка с «Новым годом!» поменялась на картинку с любимым Леонидом Ильичом Брежневым (стойкое народное выражение в советское время), который, тоже щёлкая новой вставной челюстью, поздравлял советский народ с Новым 1979 годом. Видимо, Элин с этой новогодней суматохой забыли перезагрузить, и на нём была постоянно одна картинка, на которой Леонид Ильич с бокалом шампанского чокался с Новым годом, и было видно, как пузырьки газа, игриво искрились в его бокале. Недаром на бутылке шампанского было написано «Советское сухое Игристое». На крыше Новоарбатского гастронома стояла зелёная неоновая ёлка и сияла огнями от радости, что она выше всех. Гастроном «Новоарбатский» занимал два этажа. На первом этаже торговля была организована по традиционной прилавочной схеме, а на втором было самообслуживание. В середине 70-х в гастрономе «Новоарбатский» продавали огромные замороженные хвосты лангустов, завезённых с Кубы. Правда, москвичи не знали, что с ними делать, как их готовить.

А мы стояли в очереди в ресторан «Валдай», и пока ничему ещё не радовались. Здесь нас было много и в основном это были студенты, так как это был самый беспечный народ. А небеспечные обеспеченные люди: седовласый народ, «золотая молодежь» и фарца сидели уже на втором этаже «Валдая» и с этой валдайской возвышенности через большие окна, наблюдали за ночным проспектом, а через толстые очки — за содержимым своих тарелок и бокалов, где плескалось, закручиваясь в воронку «Мартини», «Фитяска». Нет, «Фитяску» будем пить мы, если попадем в «Валдай. Если не попадём, то в общаге будем пить «Фиаско» В стопарях важно стояла «Посольская», да, ребята была такая водка, и ждала своего приёма вовнутрь посла Занзибара в СССР. Да, ребята, была такая Республика Занзибар. Так вот этот посол сидел и рассказывал своим собутыльникам по столику:

«Мы живём на Занзибаре,

В Калахари и Сахаре,

На горе Фернандо-По,

Где гуляет Гиппо-по 

По широкой Лимпопо».

«А «Посольская водка», устав слушать это бред, кричала ему в свое длинное горлышко: «Да, выпей уже скорее стопарик, а то несёшь какую-то чушь несусветную. Живёт он на сахаре, скажи ещё на рафинаде, ты живёшь».

– Жень, ты куда смотришь? — спросила вдруг меня Катерина, которая всё это время молчала и тёрла варежкой свой красный нос.

– Да, вот сморю в стопарь посла Занзибара. Пока он рассказывает всякую чушь, хочу дёрнуть себе вовнутрь этот стопарик. Да и тебе бы не помешало, а то окоченели мы с тобой, как две собаки, – хотел я так ответить ей. Но ответил по — другому. – Да, вот смотрю, какая большая очередь стоит в пивбар «Жигули», больше нашей, а вон в кафе «Печору» тоже длиннющая очередюга, как и сама эта река. Ты не знаешь, где она течёт?… И так Катька, по всей Москве. Ну, и холодрыга сегодня, да Кать? Как бы сказал Борис Пастернак:

«Мело, мело по всей Москве

Во все пределы.

Стопарик  грелся на столе,

И «жаба» у посла горела….».

Но Борис написал совсем по — другому и гениально:

«Мело, мело по всей земле

Во все пределы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Как летом роем мошкара

Летит на пламя,

Слетались хлопья со двора

К оконной раме.

Метель лепила на стекле

Кружки и стрелы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела».

Катерина приехала в Москву на каникулы из Йошкар — Олы. Я всегда не выговаривал это слово, а на морозе сейчас даже произнести его не могу. Ещё эта табличка на двери перед самым моим носом висит «Свободных мест нет». Сука, а занятые места, что есть, да? Но спросить было не у кого, швейцар спрятался за стеклянной дверью с той стороны, и как потусторонний дух, смотрел куда-то вдаль, заложив руки за спину, и видимо, «заложив за воротник» не один стопарик. В Новоарбатском гастрономе к Рождеству, видимо, выбросили мандарины, и они были красные, как наши носы. Их несли в авоськах, из которых также торчало «Советское сухое игристое», от которого 7 января будет «торчать» советский народ, заигрывая виниловую пластинку, Джеймс Ласта ‎– «Танцуем без перерыва». Катерина от холода начала пританцовывать, а швейцар всё смотрел в одну точку, не моргая ни одним глазом. Тут подъехала иномарка с дипломатическими номерами, из которой вышел вальяжный негр, в пыжиковой шапке, не зная из кого зверя она и я понял, что это советник посла из Занзибара. Приехал, чтобы посоветовать послу, выпить стопарик «Посольской», иначе русские не поймут и не примут у него верительную грамоту. Швейцар открыл перед ним «Сим-сим»-дверь и, не получив от него «рябчика» (советской рублёвки), с грохотом закрыл дверь перед моим красным носом, который от возмущения чихнул. А народ всё нёс и нёс в своих авоськах, как говорил Аркадий Райкин: «Ди-фи-цит»: майонез, зелёный горошек в баночках, колбасу, маринованные венгерские огурчики в большой стеклянной банке «Глобус». Значит, будет на Рождество коронное советское блюдо «Селёдка под шубой». «Фу, ты. Че я говорю. Совсем одурел от холода. Это я сейчас сам стал, как мороженная селёдка в своей искусственной шубе, а то блюдо называется «салат Оливье». Правда, название, какое — то нерусское. Зато ингредиенты все русские. Ну, вот, зачем про салат вспомнил. Всё слюна пошла, желудок жалобно завыл на «Валдай». Катерина достала озябшими руками платок, и вытерла мне слюни, которые превратились уже в лёд, в сосульки.

– Э-ээ, дядя, долго нам еще стоять? Видишь, нет, я уже в селёдку под сосулькой превратился. Пусти нас хоть вовнутрь, погреться, – кричал я осипшим голосом.

– Мест нет. Хотите погреться, идите вон в «Ивушку» через дорогу, там весь ваш брат собирается, – ответил мне безразлично швейцар.

После его слов, пошёл снег, вернее он просто повалил. Мы стояли с Катериной под снегопадом, он падал нам на лицо и быстро таял. Мы стояли, как в слезах и смотрели друг на друга.

«А снег идёт, а снег идёт …

Мой голос нем, чего-то ждёт.

Под этот снег, под тихий снег,

Хочу сказать при всех:

«Мой самый главный человек,

Взгляни со мной на этот снег.

Он чист, как то, о чем молчу,

О чем сказать я не могу.

Кто мне любовь мою принес

Наверно, лютый сей Мороз.

Когда в глаза тебе смотрю,

Судьбу – благодарю»», – такие слова мне хотелось сказать Катерине, но я их не сказал, наверное, струсил.

Возле кафе «Ивушка» тоже был «хвост», как у кометы.

– Жень, может, в кино пойдем? – неуверенно спросила Катерина.

В кинотеатре «Октябрь», что был за «Ивушкой» шла премьера кинофильма «Экипаж». Стеклянная коробка кинотеатра светилась и снаружи, и изнутри. И было видно, как на двух её этажах идёт хаотичное движение людей, которые с нетерпением ждут начала сеанса.

– Катя, все билеты на «Экипаж» уже давно распроданы…, – начал, было, я ей объяснять. Как по Калининскому проспекту с воем промчался кортеж с синими мигалками. Швейцар встрепенулся и встал по стойке смирно, как павлин.

–  Кать, смотри дядя Леня из Кремля домой к себе на Кутузовский 28 поехал, – сказал я громко и зачем — то помахал рукой в след кортежу. Швейцар насторожился, и минуты две крутил полушариями в своем «глобусе», потом открыл заветную «сим-сим»-дверь и вежливо нам сказал: «Вот вы, двое проходите». Мы разделись в гардеробе, поднялись на второй этаж и сели в баре, так как в самом зале свободных мест не было. Катерине – марийской провинциалке, всё было в диковинку. Хотя я тоже от нее далеко не ушёл, стоял тут рядом. Я в Москве 3-й год, но пока ещё лапоть лаптем, эдакий удмуртский Лапшо-Педунь (удмуртский Иван-дурак). Вот сидят сейчас в баре два финно угорских народа: удмурт и марийка и думают, какой же им коктейль заказать. По глазам Катьки я вижу, что кроме компота, она ещё ничего в жизни не пила. Мы с ней в 1972 году были в одном отряде в Артеке, с тех пор и дружим. Я учусь в МВТУ им. Баумана, она в универе на химика в Йошкар Оле. «Оле-оле-оле», – закричал я, и Катька подозрительно на меня посмотрела, а я заказал два Шампань- коблера. Сидим, потягиваем из трубочек коктейль. Тепло, лёгкая ненавязчивая музыка, носы побелели. Хорошо сидим…

Евгений Татарников