Для того, чтобы правильно понять то, что написано в указанном сочинении – да простит меня Л. Бубнова за канцеляристский стиль, – нужно иметь в виду, что критика является только частью литературы, а не «доносом», «сигналом» и т.д., что практиковалось в годы, известные автору. Если критика – это литература, то она и пишется для читателя, а не для того, кому нужны лестные высказывания, дабы ласкать его самолюбие. Критика и реклама – разные вещи. Это как бы введение. Дальше – по существу.

Для рецензии нужно выбрать что-то основное, а для «вольных раздумий» можно посмотреть на книгу и «так просто». Дальнейший текст можно рассматривать как рецензию  или отзыв (по желанию).

Заявка очень серьёзная. «Письменный стол» –  это принципиальное место работы. Чьей? Увы, не автора этой книги, а её покойного супруга В. Голявкина. Почему «увы» — спросит нас читатель? А потому что образ и доминирование В. Голявкина чувствуется почти в каждом абзаце и странице этого произведения.

Автор пишет, что на упомянутом (но воспринимаемом в качестве символа) столе она пыталась распрямлять гвоздь, по Фрейду – образ её собственной личности, чтобы потом ( вовсе не вогнать его в задницу неверного мужа)  повесить на него пальто –  но не удалось. (Очередная тема для психоанализа.) И от громкого стука Голявкин выбежал на улицу… Ну что? Тиран? Злодей? Творческая личность?

На самом деле, книга «Письменный стол» – не о Голявкине, не о литературных сплетнях 1960-х годов, которые современному читателю уже не интересны ( об этом много написал Д. Гранин), а об авторе – Людмиле Бубновой. Она сохранла свою фамилию (или это псевдоним – вроде З. Гиппиус – по браку Мережковской).

Сейчас, как нам кажется, следует немного отстраниться от того, что было в её любимые 60-е годы. То время сейчас выглядит как «плюсквамперфект», но остается и не может не остаться во внимании автора! Не потому, что там происходили какие-то гигантские события, а потому что это было время тишины. И время молодости.

О «хрущевизме» говорят по-разному. Автор романа не вдаётся в политологические оценки и вопросы, но уверен в одном: 60-е годы  были временем утверждения индивидуализма – как в обществе, так и в писательской среде. «Писатель начинается с мысли», – говорит нам автор ( с. 41). Вроде бы так, а может, и не так: «Дыр бул  щыл», – где здесь мысль? Писатель начинается с того впечатления, какое он производит на предполагаемого читателя. Если нет, то пиши для себя или для родичей (А.Белинский). Жанр этой книги –  «письменный стол». Чей? Голявкина или самой Бубновой? Вернее всего – это их место общего творчества. Ну, постель?

(Немного выхожу за рамки социалистического приличия.) Об этом в книге ничего нет, хотя вся общественность думает об этом постоянно.  Но – шутки в сторону! – письменный стол можно рассматривать и с другой стороны – как стол игорный «ломберный» – стол для повседневной игры за честь, за совесть, за деньги, в конце концов.

Мне лично  интересны не какие-то там «достижения» в рамках борьбы за индивидуализм, а реальные результаты творчеств а, которое бы поражало, а не оставляло ощущения  попусту затраченного времени.

Я здесь не уполномочен говорить о творчестве В. Голявкина как писателя и художника. Помню одно: когда его «Юбилейная речь появилась в печати – это было «нечто»! Не какие-то там диссиденты с еврейским профилем, а голос «изнутри». Тем удивительнее, что Л. Бубнова этот «пиар» по сей день. расценивает как случайность.

К числу самых «спорных», а на мой взгляд, явно непродуманных суждений принадлежит мысль Л. Бубновой о том, что якобы Сталин как всесторонне мудрый человек нарочно дожидался нападения Гитлера и с этой целью открыл западную границу – с тем, чтобы «вынудить» Великобританию встать на защиту СССР.

Автор, видимо, не знает или сознательно извращает тот факт, что Великобритания  вела войну с Германией  с 1939 года, и Черчилль- премьер-министр с 1941 года – ясно сказал, что борьба с Гитлером является смыслом его жизни. Уже в 1941 году ( у нас этот факт замалчивается) в целях обороны советские и английские войска оккупировали Иран.  Поэтому никакой мнимой атаки с юга на Бакинские нефтяные месторождения не могло быть и речи.

То, что Сталин, будучи верным ленинистом, стремился –  по мере сил – захватить все большие и большие территории, развивая идею о мировой экспансии жидо-коммунизма, для меня очевидно. Ни в каком случае (при любой экспансии) Сталин не был бы «агрессором», так как не Гитлер начал мировую войну, а Англия и Франция объявили ему «войну» совершенно официально 3 сентября 1939 года.

Что касается нефтяных труб и месторождений – есть смысл сравнить «те» эпизоды с эпизодами «нашими». На нефтяных месторождениях не было совершено ни одного террористического акта.

Но вернёмся к письменному столу. Говорить о шестидесятниках в наше время можно по-разному, эта тема спорная. Как известно, ещё Борис Ельцин поручил Е.Евтушенко написать новый государственный гимн России. Поэту это не удалось. Это плюс или минус в нашей истории?

Бубнова утверждает, что «шестидесятники» утвердили «индивидуализм» в литературе, якобы утвердили, в тех пределах, в которых им разрешила партия ( Е. Евтушенко, Р. Рождественский, А. Вознесенский), –  но есть и что-то другое.

Время было сложное. Я был тогда ребенком, да и не рос в Ленинграде. Помню, как ходили в лавку за керосином, неделями не было в домах электричества, «на двор» так и ходили – на двор. И это называлось строительством коммунизма?

Л. Бубнова – мастер  создавать не портреты современников, но свой портрет на их фоне. Перед нами не мемуары, а то, что, как бы неожиданно, но ярко вскрывается за их внешними образами. Но и это не главное.                                                                    «Письменный стол» –  это стол для игры. Игры в жизнь и смерть. Игры, которую  всегда проиграешь. А вдруг выиграешь? Автор пишет с иронией о тягостной судьбе «жописов» (то есть жён писателей), имея в виду себя. Но не говорит, что же её влекло в этот круг. Сконцентрировав свои представления  об эпохе, о тех – уже далёких –  временах автор пытается понять, хотя бы и на фоне В. Голявкина, эпоху, своё время. ( Мы уважаем В. Голявкина, но всё же это не «ГОЛИАФФКИН», –  как он назван в тексте книги – при этом возникает вопрос: какой же «ДАВИД» погубил этого Голиафа?)

Ещё одно маленькое замечание – не следует думать, что вычёркивание «что» и «которых» является свидетельством литературного мастерства и редакторской «боевитости». Этот стиль без «что», «который», «какой» и др. – считался в 1920-х годах «телеграфным». Его ввёл в нашу литературу (с подачи Э.Хемингуэя) В. Шкловский в 20-е годы ХХ века. В. Голявкин не открыл здесь ничего нового, просто, –  как я думаю, – он читал «Хэма», –  так тогда называли этого автора. Судя по заметкам Л. Бубновой, маловероятно, чтобы он читал Шкловского, но следует вспомнить и Аксёнова с его «Звёздным билетом».

Но и опять-таки это всё слова о «героях» книги, а я ещё ничего не сказал об авторе. Людмила Бубнова известна мне несколько лет как интересный  публицист и мастер  тонких психологических оценок. Прочитав в журнале «Аврора» её заметки  о Глебе Горышине, я был поражён проницательностью автора. То, что я думал, но не решался  сказать, было высказано прямо и откровенно: да, Г. Горышин был трусоват, –  он слишком боролся за своё «благосостояние». От этого и пошли разные дрязги и т.д.

И в заключение: свет клином на В. Голявкине  не сошёлся. Неужели нечего сказать о ком-то, о чём-то другом?