Монолог первый.«Луч света»

Денис: Просыпались ли вы ночью с этим чувством, даже, если с кем-то, кто-то рядом, всё есть, даже шкаф-купе и новый журнальный столик, но вы просыпаетесь с этим чувством, со страхом, в слезах, а сердце стучит так, словно в последний раз, а валерьянки в доме нет, и вы вдруг боитесь, что это конец, потому что вы поняли всё. Я хочу сказать, простите, что так не понятно, у меня бывает, когда я волнуюсь, когда это чувство возникает, и сердце бьётся как в последний раз. Простите, я сейчас объясню, я соберусь, сейчас, подождите, я хочу сказать, просыпались ли вы с этим чувством, словно вы абсолютно космически, ну просто вселенски одиноки? Я хочу сказать, даже если кто-то рядом, дышит вам в висок, а рука обхватила вашу грудь, или груди, и тёплое человеческое дыхание это в висок всегда раньше успокаивающее, вдруг не помогает. Вы понимаете, о чём я?  Об этом чувстве, словно вы букашка, песчинка и второй такой нет, а все эти «вторая половинка», всё лажа, и никто-никто никогда вас не поймёт, вы такой один, и так  будет до самой вашей смерти, не достучаться ни до кого и, тем более, не докричаться.

У меня так было однажды.

Я проснулся, но рядом не было никого, я проснулся, и вдруг, сразу понял, что лучше сейчас умереть, чтобы не мучиться, чтобы не было этого абсолютно космического, ну просто вселенского одиночества, чтобы не запариваться, чтобы не терпеть рядом хоть кого-то, лишь бы, не быть одному. Я решил умереть, решил, что больше никогда никого рядом не будет, какой смысл, если вторых таких нас больше нет? Я проснулся и точно знал, что дальше нет ничего.

Так подумал я, Денис, чисто конкретный пацан, археолог, а потому гнусом еден, дождями мочен, залепухою укормлен, и прочая-прочая-прочая. И поэтому, из-за этого,  из-за самого важного, собрал я спортивную сумку фирмы «Фирсачи», объяснил всё Ленке, которая толстая дура, и на девятом месяце, то есть беременна, говорит, что моим сыном Женькой. Объяснил всё Ленке, которая вроде как с моим даже сыном Жэкой под сердцем, и имела на меня какие-то планы, говорю же дура. И пошел, значит, я, далеко ли, близко ли, и пошёл, вообщем, я в путь дорогу по полям, по лесам, по деревням искать смысл. Ленка со мной попрощалась, сказала вслед непонятно, длинно, пространно, у меня аж мозги свихнулись от этого странного, вообщем, Ленка пожелала мне идти всюду, куда меня пустят, потому что я блажен и обубо́жен доне́льзя.

И потому что я прошёл полный курс многотрудной полевой археологии, и ручонки лопатой смозолил, дымами костровыми обкурен, шишками кедровыми бит и окриками начальственными оглушен, и поэтому, из-за этого, пошёл я в путь дорогу по полям, по лесам, по деревням, то есть на улицу Энгельса, там, где раньше рюмочная стояла, а теперь продуктовый уже.  В  этом продуктовом купил я коньяку в три Вифлеемской звезды, хорошего, нашего, не всякую заморскую гадость, купил масла сливочного, финского, на развес по десять гэрэ порция, хлеба чёрного купил порезанного, стерильного, всё это положил в сумку, которую купил месяц назад на рынке, вообщем, всё это разложил в спортивную сумку фирмы «Фирсачи», купленную мной на вещевом рынке, и пошёл на Юлькин четвёртый этаж.

Юлька мне обрадовалась ужасно, расцеловала в обе небритые щёки, спросила — чё припёрся, я ответил – блаженная Юлька – не гоже тебе, чистой деве, ругаться матом, мне приснилось, что целый мир рухнул, ты пойми, Юлька, мне срочно нужно к тебе под одеяло, и чтобы твоё дыхание чувствовалось на моей небритой щеке.

И потому что я работал с древнегреческими текстами, и выучил сто пословиц на латинском языке, и потому, из-за этого самого, с тех пор Юлька жила со мною, то есть я жил у неё месяцев шесть.

Мы с Юлькой мечтали о счастье, лежали в постели, говорили о юдо́ли плачевной. Я часто спрашивал Юльку – представляешь, как хреново нам жить на Земле? И Юлька меня понимала, всё время кивала, в губы целовала, и вообще, чисто конкретно любила лик у меня на лице.

Однажды, я у Юльки увидел снимок, ну как, нормальную такую фотографическую копию, на нёй Юлька смеялась блаженно, и была как Мадонна вообще. Конечно, Мадонна, ответила Юлька, выпускной же тут, я полбутылки коньяка вылакала уже, а фотограф допил. После такого и кошка залает.

Юлька моя, пьяная Мадонна моя.

Невеста божья, голь бедовая моя. Я это сказал даже вслух, Юлька застеснялась, покраснела, и призналась, что действительно мечтала о принце, но пока доходили только кони на её десятый этаж. Я рыдал.

И рассказывал Юльке истории, например, про то, что и императрицы бывают разные, пусть не переживает, например, Пётя первый свою Марту нашёл  у кого-то, и ничего, как говорят на латыни – Хистория эст магистра вита, то есть, значит, если прищуриться слегка, и надеть тёмные очки сверху, жизнь и история почти одно и тож.

И вот, из-за того что я так всё логично объяснил и даже расширил Юлькин кругозор, а значит, принёс благо, мы жили ладно, душа в душу, по-божески как-то так.

А потом оказалось, что Юлька блаженная подсела на что-то, в смысле, периодами ничего не втыкает, ни где остров-Баян, ни где север, ни где юг, сидит улыбается только, снежинки считает, в носу ковыряет как басурманка какая, про космос не слышит, советов не слушает. Я как узнал, так просто расстроился, вот прямо так и подумал, то есть осознал вдруг – да хрен огородный, хоть опять в паломничество по очагам несемейным иди, странствуй, но путь этот сложен, морально тернист, аки в лесу тёмном грехи таятся, а в кармане почти нет ничего, потому я решил пожарить говядину из Юлькиного холодильника, чтобы поесть и накормить мою блаженную Юльку, чтоб она делала без меня, то есть остаться ради неё самой, не бросать же девку на произвол судьбы.

Надо ж было тебе так влипнуть – подсесть на дневную дозу в десять гэрэ.

Палеолитическая моя Венера, Юлька моя.

И потому что это я уже откопал в Сибири Эмдер, а потом я откопал в Великом Новгороде старинный свиток, а кусок керамики, датированный двумя тыщами лет ниже нашей эры, у меня лежит в бельевом шкафу, и завёрнут этот кусок для сохранности в мой собственный чёрный в полоску носок, я решил, что хватит нам валяться без дела, пора сводить мою милую Юльку куда-нибудь, например, на каток. И посему, потому, то есть, что на дворе была зима, а точнее февраль месяц, мы с Юлькой, чтобы не замёрзнуть, всенепременно потеплее оделись и двинулись на уличный огромный загородный каток. На катке возникли проблемы, на катке оказалось, коньки выдавали только по паспорту, а Юлька сказала, что она никому в жизни свой паспорт не отдаст в чужие руки, и мне не позволит, кто их знает, что им в голову сбредёт делать с нашими документами, и из-за этой своей бабской принципиальности, и ещё из-за того, что денег у меня не было, Юлька заплатила за коньки своими наличными, то есть отдала не два личных документа, а внесла временный почасовой аванс. И покатили мы не по лесам, не по полям, не по деревням, и не по городам, а покатили по обычному загородному катку вокруг зелёной ёлки, не быстро, не медленно, не в гору, не с горы покатили, а по неровному льду кое-как. Юлька, вообще, вначале кататься не умела, часто на лавке сидела, по сторонам смотрела, я её возил за собой  прицепом, а потом, вдруг, что-то случилось, а потом, вдруг, через сорок минут ровно, она выпустила мою руку, и куда-то зачем-то покатила вокруг ёлки, и куда-то для чего-то укатила одна. А пока я ждал её, как бы резко похолодало, я вдруг заметил, что каток некрытый, я вдруг заметил, что на улице минус тридцать, а значит, можно случайно простыть. И вот, когда появилась заплаканная Юлька, и вот, когда она с температурой назад прикатила, я взял её за холодную руку, и чтоб мне не простыть случайно, повёл срочно Юльку домой.

Странная она слегка, а вообще, конечно, больная.

Юлька моя, пьяная моя Ассоль.

Еле душа в теле, пополз себе за лекарством, то есть туда, где когда-то рюмочная стояла, а теперь продуктовый стоит.

А потому что чумы нет, и крестовые походы давно закончились, Юлька взяла и без моего согласия, без всякого моего конкретного разрешения перелезла в полупрозрачной ночнушке, в бесстыдной шёлковой комбинации к соседу через балкон.  И там, у соседа, она из иностранного холодильника вытащила, то есть Андрей Семёныч уточнил всё-таки, что Юлька не вытащила, а стащила из импортного холодильника, короче, взяла и без спросу попользовалась техникой, съела бутерброд Андрей Семёныча с дорогущей ветчиной. Андрей Семёнычу это не понравилось, он пришёл ко мне нажаловался, велел забрать свою Юльку в китайской ночнушке, то есть велел увести мою блаженную обратно к себе на балкон. Вот так оно и было. Но в комнате у Андрей Семёныча я увидел шахматы, я давно не играл в шахматы, а у Андрей Семёныча оказался по шахматам первый разряд. И поэтому вполне понятно, и посему вполне естественно, что я позабыл про Юльку в рваной ночнушке, чтобы в шахматы с Андрей Семёнычем сыграть.

А был уже месяц февраль. В квартире, что давка в церкви, но посветлее как-то было от электрических свечей. Мы шагали с Андрей Семёнычем вровень ладьями, когда Юлька  призналась, что пыталась в ванной топиться, но скоро события евангельские, вроде как  Пасха должна быть скоро, а посему топится желательней как-нибудь попоздней.

И Юлька прибавила, скороспешно сказала такое, от чего Андрей Семёныч удивился даже, он на пять секунд поднял глаза от шахмат, от доски то есть, у него правая бровь поднялась от удивления, когда Юлька нарушила полифонию тишины. А всё от того, что  Юлька призналась, окре́ст как-то пространно высказалась, она рассказала что, наверно, любви не бывает, а значит, и конкретных смыслов больше нет без любви.

Юлька всё это сказала мне. Мне. Только мне. Для меня. И вообще, по-моему, она на меня запала. Я понял так, бог высветился  в её в глазах. В её глазах. Лазурью. Для меня. И мне, реально, даже пофиг  стало, кто она там на самом деле: Мадонна или драная коза. Я вытерпел целую тираду Юлькину про счастье, и моя Юля даже плакала от любви. Навзрыд.  В моих руках. Ведь вполне понятно, ведь вполне естественно, что так можно плакать только в переполненье чувств от чего-то подлинного, то есть от любви.

Вот так оно и было. А потом.

Потом Юлька всё это про счастье проговорила. Ну и потом прибавила тихо: «Ах, как я любила!». То есть она сказала: «Ах, я тебя так любила!». А потом добавила к этому «прибавила»: «Кирилл».

Да, вот так оно и было. Было так. Сей мир давно во зле лежит.

Ну и так как я  не знал, что ответить на такое, когда глаза в глаза о высшем смысле и о бытие, то есть мне в голову не пришёл верный вариант, я решил на месте сымпровизировать, то есть ответить Юльке не боком и не косо, а посоветоватьей по-дружески не имитировать оргазм просто так.

И, вдруг, Юлька разревелась:

Послушайте!

Ведь, если звёзды зажигают –

Значит, это кому-нибудь нужно?

И Юлька выпла́кивалась:

Значит, это необходимо,

чтобы каждый вечер

над крышами

загоралась хоть одна звезда?!

Юлька проплакалась, вытерла сопли, и сказала, что потому что Земля круглая, нога её белая тридцать девятого  размера порог сей зловонный не переступит, и вообще, потому что моя Юлька хочет жить по-человечески, она срочно пошла, то есть абсолютно  самостоятельно полезла домой на свой балкон.

Нет Венер, нету Див, нет Мадонн.

А потом раздался звонок в дверь, я открыл, на пороге мент. Нет, нормальный такой очкарик с автоматом. Извинился за доставленное беспокойство и поинтересовался, не торгуем ли мы наркотой, им в отделение  позвонили анонимные благожелатели, вроде как мы причастны к сбыту не в особенно крупных размерах. Мы ответили, что не причастны, и вообще, даже слово такое «наркотики» не выговорим, мол, это вообще что такое, и вообще, если не верит нам, чисто конкретным пацанам — в миру Денису и Андрею — пусть заходит и ищет тогда свою в прозрачных пакетиках белую десятиграммовую наркоту. Ну чё, мент извинился, что-то там нажал на автомате, зашёл и начал искать, не нашёл конечно, Юлька не дура совсем, спрятала, хрен найдёшь, и этот татар окаянный  поискал, опять извинился, попросил расписаться в документе, я не понял, но расписался, чё мне жалко что ли, мент поблагодарил, поправил очки, подтянул штаны, а потом на пороге прибавил, он вроде как чуть не забыл сообщить — наша Юлька случайно упала, полезла с балкона на свой балкон, полезла и как-то упала прямо на  ипотечные Петькины «Жигули». Вообщем, мент спросил – проблемы будут? Мы вспомнили, что, вроде, Петька так любил свою развалюху, что не только мыл её каждую субботу и среду, но и умудрился застраховать в Каско, а значит, у Петьки не будет особых проблем.

И потому что историк во мне умер, но пока ещё не совсем, а из латинских пословиц я почти всё забыл, я даже пошёл на Юлькины похороны, чтобы посмотреть как это бывает в жизни, а не на археологических раскопках.

Народ набежал разный, я своими глазами видел, как Юлькин знакомый по имени Димка пролил скупые чисто конкретно три мужские слезы. А вообще, чисто конкретно нормальный пацан этот Дмитрий. Этот сука-засранец, прости меня господи, подсадил мою Юльку на дневную дозу в десять гэрэ.

В принципе, всё было нормально, только бы у священника не звенел ещё мобильный, а то во время службы трезвонил Чайковский, и вроде, не в тему, да, в принципе, точно всё было нормально, но я отчего-то подумал – а Юльки блаженной ведь нет.

Вот так и было. Было так. А потом откуда-то сверху, из серого неба появился луч света, это было круто, прожектор свыше, все зашептались от неожиданности, такой спецэффект, а после решили, типа, теперь всё хорошо, без проблем, она прибыла по адресу. Теперь всё хорошо, без проблем. Без проблем теперь всё. Как-то так.

А я, вдруг, вспомнил Юлькино:

Послушайте!

Ведь, если звёзды зажигают –

Значит, это кому-нибудь нужно?

Я услышал детское:

Значит, это необходимо,

чтобы каждый вечер

над крышами

загоралась хоть одна звезда?!

Было так. Как-то так и было.

Потом я попрощался с Юлькиным телом, выпил водки, полчаса посидел для приличья, ну и, вообщем, плавно двинул домой.

Голоса:

-Граждане пассажиры, помочь надо, наледь у нас.

-Чё не едем-то?

-Граждане пассажиры, наледь у нас, не можем ехать дальше.

-Не по́няла, чё не едем-то?

-Граждане пассажиры, не сидите, наледь у нас, пойдите толкните чуть-чуть троллейбус уже.

-Твоя обязанность.

-За что билеты платим только?

-Мужчины, пойдите подтолкните немного. Мужчины, я дверь открою заднюю, пойдите толкните троллейбус, иначе будем стоять тут.

-Мне в поликлинику надо, у меня спина больная, езжай давай.

-Наледь там, граждане пассажиры, мужчины толкните троллейбус. Мужчины?

-Вижу одного.

-Мужчина, а мужчина, пойди пособи.

-Задремал у печки вроде.

-Не работает она, печка, примёрз, толкни его.

-Мужчина.

-А? Чё?

-Сынок иди пособи, мне в поликлинику надо, спина больная,

-Чё толкаешься?

-Сынок иди толкни троллейбус пару разков.

-Чё я то сразу?

-Нам рожать ещё.

-И чё? Я тоже.

-Ты не хами старшим. Сидишь на месте для пенсионеров, ты не хами, лучше помоги женщинам.

-У меня тоже пенсионное. Сама толкай.

-Такой малец, а уже хамло.

-А по шее?

-Говно гавном.

-Да отстань ты от него,  вон ещё один. Интеллигентный вроде.

-Где?

-Вон в уголке стоит.

-Мужчина, пойдите толкните троллейбус,  а то так и стоим ведь.

-У него плеер в ушах.

-Мужчина.

-А? Чё толкаешься?

-Мужчина, идите толкните троллейбус, наледь у нас, вон водитель сказала.

-Толкните пожалуйста.

-Сама толкай. Чё пристала?

-Тоже хамло.

-А по роже?

-Да давайте я толкну уже!

-Спасибо, молодой человек, пару разков всего, настоящий защитник, не то, что эти два мудока.

-Мы вам поможем.

-Бабы взялись.

-Раз!

-Ещё раз толкните. Граждане пассажиры, выйдите пока из транспорта.

— Сама сидит из термоса чаи пьёт.

-Два!

-Выйти бы надо.

-Три!

-Выйдите, вашу мать!

-И не надо так орать в микрофон свой, разоралася, вышли уже.

-Четыре!

-Ещё!

-Пять!

-Ещё!

-Шесть!

-Запрыгивайте!

-Скользко, тормози!

-Не могу, опять встанем!

-Моя спина!

-Подождите, мне надо, у меня очередь!

-Прыгай!

-Граждане пассажиры, едемте, от лица трамвайно-троллейбусного депо выражаю благодарность за оказанную помощь общественному городскому транспорту Ленинского жилого района.

Просыпались ли вы ночью от того, что кто-то для вас важный вдруг проснулся и понял однажды, что он один во всей вселенной и больше нет никого, даже если вы рядом и дышите ему этому важному кому-то в висок, а ваша рука у него на груди, или на её грудях, а вы знаете, что только вы, вы один можете этому кому-то важному помочь?

И знаете, я вдруг подумал, мы произошли из взрыва, из частиц, стали целым, и когда-нибудь мы взорвёмся, вся наша галактика взорвётся, наш мир разлетится на миллионы частиц, вселенная рухнет, но скажите-скажите, кто-нибудь знает, что за вселенной? Что? Что? Что? Никто не знает, я тоже не знаю, и ни один учёный не знает, потому что не существует телескопов, способных туда заглянуть, но после взрыва, частицы нашего мудрого мира, частицы нас всех станут частями чего-то нового, войдут в какой-то новый мир.

И потому что я не хочу, чтобы моя вселенная рухнула от чьих-то войн, и поэтому, из-за этого, пошёл я не по дорогам, не по тропам, не по лесам, не по деревням, а поехал на городском транспорте, то есть конкретней поехал на красном троллейбусе № 12 домой, и готов я был от Ленки получил десять раз по шее, воспитывать Жэку, моего точно сына, и попробуйте только не верить, потом ходить на работу готов был, ужинать дома, мыть посуду неделю, когда надо выносить мусор, есть горелую запеканку, вообщем, любить мою толстую дуру, Ленку мою.

А Ленка ушла.

____

От автора: Эта пьеса впервые была представлена в 2012 году на фестивале молодой драматургии «Любимовка» (в Театр.doc)

Монолог второй «Матрёшка»