Дохни́ на меня, хоть винца понюхаю…

Фёдор Толстой во время епитимьи

– Говорят, что ты, Алексей Петрович, иногда-таки хитришь? – спросил Александр I талантливейшего русского военачальника, соратника Суворова и Кутузова, героя войны 1812 года генерала Ермолова.

– Вашего веку человек, государь, – ответил генерал.

Однажды Фёдор Иваныч так всех достал своими шулерскими выходками, что его отправили с глаз долой – с посольством в Японию. На шлюпе под командованием капитана Крузенштерна. Но, по вине крайне безнравственного поведения Толстого на корабле, начальник экспедиции камергер Резанов, известный нам по рок-опере «Юнона и Авось», высадил проштрафившегося и провинившегося пассажира в районе Камчатки (1804). Откуда тот по гряде Алеутских островов, далее через канадское побережье (о-ва Ка́дьяк, Ситха), – с его же не совсем правдоподобных рассказов, – перебрался на Аляску. За что и был прозван Американцем.

Толстой пробыл некоторое время в русской Америке. Объездил от скуки Алеутские острова. Посетил дикие племена Тлинкитов – Колошей (от слова «колюжка» – кость-украшение в нижней губе), с которыми ходил на охоту. И возвратился через Петропавловский порт сухим путём в Россию. Татуированный с головы до ног. Воплощая свойственную, общую толстовскому роду «дикость», по словам двоюродного племянника Американца – Льва Николаевича, – после смерти дяди ещё долгое время поддерживавшего отношения с его вдовой и дочерью.

Вообще родовое древо графов Толстых напоминает знаменитый дуб из «Войны и мира». И чем удалённее простирались ветви от ствола, тем беднее становились семьи, мельче их поместья.

Семья нашего героя владела имением в Кологривском уезде Костромской губернии. Отец, Иван Андреевич, вышел в отставку генерал-майором, зажил помещиком. Избирался предводителем кологривского дворянства. Женился он на девице из рода Майковых, у них родились семеро детей: три мальчика и четыре девочки. Сын Фёдор появился на свет 17 февраля 1782 года.

«Дома он одевался по-алеутски, и стены его были увешаны оружием и орудиями дикарей, обитающих по соседству с нашими Американскими колониями… Толстой рассказывал, что Колоши предлагали ему быть их царём», – писал критик и сослуживец Американца Фаддей Булгарин.

Остался бы и царём, добавлю я, с него станется – не он первый. Тому имеются достоверные сведения (естествоиспытатель Тилезиус). К примеру, на кокосовых островах Южного полушария вполне себе прилично, – по туземным понятиям, – жили не тужили беглые англичане и французы. Да не позволил тяжёлый нрав – граф Толстой был человеком неуёмным и непоседливым, если не сказать преступным. Да и выбросили его с судна не в тёплых Южных широтах.

К тому же и царём предложили стать лишь по странному стечению обстоятельств. Почему-то раздумав зажарить и попросту слопать «благовоспитанную особу» – благородного пленника.

В небольшом городке Северо-западного побережья, куда по крайне голодной нужде забрёл Федор Иванович, владельцу местной газетёнки пришла в голову идея устроить денежный конкурс на самый короткий рассказ. В котором обязательно должны были присутствовать все признаки литературного произведения: вступление, развитие событий, кульминация, эпилог и назидательный смысл между строк, не иначе!

Первое место занял следующий рассказ Фёдора Толстого, ставший популярным анекдотом: «“Закурим!” – сказал Джон, садясь на бочку с порохом. Покойнику было 40 лет».

Но… Шутки в сторону – дело-то серьёзное: высадиться на неизвестном острове. С минимумом провианта, «на шаг от пропасти» под наблюдением спрятавшихся за ближайшими кустами дикарей. В придачу с корабельным проказником-орангутангом. Насчёт которого ещё долгие годы хвостом увивались за хозяином сомнительные истории нешуточного свойства… Правда, не те, что Вы подумали, уважаемые и просвещённые читатели. Американец «всего лишь» съел своего человекообразного друга. Хотя и это выдумка, со слов старого знакомца Толстого – князя П. Вяземского.

Впоследствии дочь Фёдора Ивановича (единственная из 12-ти рождённых детей достигшая зрелого возраста), Прасковья Перфильева, влиятельная московская барыня, в память орангутангу своего отца также постоянно держала при себе небольшую обезьянку. Вот тебе, студент-психолог, и тема будущей диссертации: «Благообразность человеческого поведения под влиянием дружбы с приматами на отчаянном примере гвардии поручика Преображенского полка Фёдра Толстого-Американца».

Отчаяние своё он в полной мере проявил в войне со шведами при взятии Барклаем-де-Толли Вестерботнии (1808). И далее при выступлении армии обратно в Петербург. Успев два раза посостязаться на дуэли – для себя успешно, в отличие от соперников. И всё то ли из-за ревности к чухонке. То ли (что более правдиво) ввиду нелицеприятного поведения за бостонным столом, банкуя в гальбе-цвельфе. За что по праву был арестован и разжалован в солдаты.

Но Американец не был бы Американцем, ежели в 1812-м не возвернул назад чины и ордена. Вплоть до Георгия IV степени! С безумной храбростью воюя ратником в московском ополчении. Лицом к лицу встретив француза под Бородином уже в звании полковника.

Куда не достанет меч законов, туда достанет бич сатиры

Ссора Фёдора Иваныча с Пушкиным произошла, по одному мнению, из-за нечестной игры шулера-Американца. После Отечественной войны вышедшего в отставку «героем и интересным человеком» и занявшего видное место в московском светском обществе, – рассказывал мемуарист С. Л. Толстой (сын Льва Николаевича).

Дамы, шурша нарядами, неустанно бегали за ним. Однако поведение его не изменилось к лучшему: он развёл ещё более широкую карточную игру. И опять у него были дуэли – много!

По другому мнению (Лернер) ссоре послужило обидевшее Пушкина письмо Толстого к его товарищу А. Шаховскому.

Пушкин был злопамятен на «царапины, нанесённые ему с умыслом» (Вяземский). И, почитая мщение одной из первых христианских добродетелей, «закидал издали Толстого журнальной грязью», – по словам самого Александра Сергеевича. Взбешённого неимоверно, до «уголовного обвинения», выходящего за пределы поэзии: злым, тяжеловесным толстовским пасквилем на «Чушкина»-Пушкина. Что вполне соответствовало характеру своевольного Американца. Не чтившего и не признававшего авторитетов.

Есть ещё соображение, почему Пушкин затеял тяжбу. Дескать, Американец распустил слух, будто в ходе обыска у поэта, по приказу императора Александра I, осерчавшего на гения, герой Отечественной войны Милорадович, серб по происхождению, высек А.С.! Что было совершенно несправедливо – великодушный Милорадович не только не высек поэта, но и склонен был простить ему написание оды «Вольность».

Однако внутреннее положение государства требовало принятия мер – и Пушкин отправился в Кишинёв, где и заболел гнилой горячкой. Правда, «великим шарлатаном» Пушкин всё-таки Американца нарёк – в «арзрумских тетрадях» (1830). Сравнивая с Толстым «проконсула Кавказа», как на древнеримский лад, – с лёгкой руки великого князя Константина Павловича, – величали современники генерала А. П. Ермолова. Находившегося в Грузии. В опале.

Ранее же, не зная источника клеветы про Милорадовича, Пушкин был совершенно потрясён, считая себя бесповоротно опозоренным, а жизнь свою – уничтоженной. Не видя, на что решиться: покончить ли с собой или убить самого императора как косвенного виновника сплетни (о как это по-пушкински!) – он бросился к Чаадаеву. Здесь нашёл успокоение: Чаадаев доказал ему, что человек, которому предстоит незаурядное, великое поприще, должен презирать клевету и быть выше своих нечестивых гонителей.

Ссора эта длилась несколько лет (с 1820), что А.С. изобразил впоследствии в повести «Выстрел».

Пушкин неистовствовал, то бичуя «картёжного вора» эпиграммами. То исключая-вымарывая стихи про Толстого из сочинений («Кавказский пленник», «К Чаадаеву»), высокомерно не желая «повторять пощёчины». То намереваясь выставить Толстого «во всём блеске» в 4-й главе Онегина. В конце концов, по возвращении из ссылки в столицу (1826), поручил своему другу «Фальстафу» Соболевскому вызвать обидчика на дуэль. (К счастью, Толстой в то время не был в Москве.) И… вскоре помирился с Американцем.

«Почему Толстой пошёл на примирение? Не потому, конечно, что боялся быть убитым или раненым. Может быть потому, что дуэль с Пушкиным угрожала ему разрывом с людьми, дружбою которых он особенно дорожил, – с Вяземским и Жуковским» (С. Л. Толстой, 1926).

В 1829 году Фёдор Иванович даже сватал Пушкина к Гончаровой. Правда, в тот раз неудачно, но это уже другая история, хотя…

Вот бы Дантесу, господа, хоть каплю, толику того благородства, что проявил Американец! Толстой не был жесток по натуре, ­– продолжает биограф: – его жестокость проявлялась лишь под влиянием страсти или гнева. И у него бывали порывы великодушия.

Посему переставший исправлять «ошибки фортуны» – сиречь жульничать – Зарецкий, «некогда буян», прототипом которому был Фёдор Иванович, появился не в 4-й, а в 6-й главе «Онегина». Когда великий игрок-бретёр с величайшим поэтом-бретёром были уже дружны. Оба вспыльчивы, бешеного темперамента. Но умевшие сохранить хладнокровие в решающую, смертельную минуту. Два насмешника, острых на язык. Оба – Пушкин и Толстой – потомки славных, но обедневших семейств.

Упитые вином, мы жаждем одного тебя

«Ведь это какая отчаянная башка, надо знать! Картёжник, дуэлист, соблазнитель; но гусар душа, уже истинно душа!» – изображал Л. Н. Толстой графа Турбина в «Двух гусарах», подразумевая Американца.

Вообще же, был Фёдор Иваныч «добрым приятелем своих друзей» (Жуковский). И приятели охотно давали ему поручения, причём важные: денежные, земельные, юридические, заёмные. Которые он исполнял толково, исправно и добросовестно. При этом все его возмутительные проделки скрашивались необыкновенной привлекательностью. Каким-то наивным и непосредственным эгоизмом и его гипнотической способностью заставлять людей любоваться им и даже любить его.

Сам же Толстой-Американец очень дорожил дружбой – «Надёжный друг, помещик мирный, и даже честный человек» (Пушкин). Что видно из его не очень многочисленных, разборчивых и без помарок, правда, «фантастической орфографии» (на предмет нелепостей и ошибок) писем. Заполненных «ходячими сплетнями», тоской по бурной молодости и, бывало, нецензурщинкой…

«Я живу в совершенной скуке, грусти и пьянстве… Одна дочь Сарра как будто золотит моё несносное существование; третий месяц или три месяца жена не оставляет болезненное ложе своё, родив мне третьего мёртвого сына. Следовательно, надежда жить в наследнике похоронена с последним новорожденным. Скорбь тебе неизвестная, но верь, любезный друг, что весьма чувствительная» (из письма к В. Ф. Гагарину).

Перелом в жизни – в сторону остепенения – произошёл к сорока годам. Вместе с отвыканием от вина, «пьяноления», как он выражался. К сожалению, отказом-отвыканием временным – не помогла тому и епитимья.

Не прекратил также вести крупную карточную игру. Однако перестал играть недобросовестно. Покуда если бы продолжил шильничать-передёргивать в Английском клубе, членом которого состоял, Толстого оттуда исключили бы, выперли с позором.

Одновременно к концу жизни стал он ханжески богомольным, по словам дочери Л. Н. Толстого М. Каменской.

Сам Лев Николаевич утверждал, что Американец был богомолен и суеверен потому только, что его мучили угрызения совести: Федя каялся, молился и клал земные поклоны, стараясь искупить преступления своей молодости и свои жестокие поступки. Впрочем, он был, как говорится, «добрый малый, для друга готов был на всё, охотно помогал приятелям, но не советовал играть с ним в карты, говоря откровенно, что в игре, как в сраженьи, он не знает ни друга, ни брата…» (Булгарин).

И под итогом нуль пиши…

Вот некоторые о нём отклики:

Обжор, властитель, друг и бог! Вяземский

*

…разгадывал характер и игру человека, по лицу узнавал, к каким мастям или картям он прикупает, а сам был тут для всех загадкой, владея физиономией по произволу. Такими стратагемами он разил своих картёжных совместников. Булгарин

*

Человек без всяких правил и не чтущий ни бога, ни власти, от него поставленной. Сей развращённый молодой человек производит всякий день ссоры, оскорбляет всех, беспрестанно сквернословит и ругает меня беспощадно. Н. П. Резанов

*

Природа на голове его круто завила густые чёрные волосы; глаза его, вероятно от жары и пыли покрасневшие, показались налитыми кровью; почти же меланхолический взгляд его и самый тихий говор его настращённым моим товарищам казался смутным. Вигель

*

Толстой молчит! – неужто пьян? Неужто вновь закуролесил? Денис Давыдов

*

Командуя баталионом, Толстой отличною своею храбростью поощрял своих подчинённых, когда же при атаке неприятеля на наш редут ранен Ладожского полка шеф полковник Савоини, то вступя в командование полка, бросался неоднократно с оным в штыки и тем содействовал в истреблении неприятельских колонн, причём ранен пулею в ногу. Раевский – Кутузову

*

Он был не глуп; и мой Евгений, не уважая сердца в нём, любил и дух его суждений, и здравый толк о том о сём… Пушкин

*

Он буйствовал, дрался, обыгрывал, уродовал людей, разорял семейства лет 20 сряду… А. И. Герцен

*

Помню его прекрасное лицо: бронзовое, бритое, с густыми бакенбардами до углов рта и такие же белые и курчавые волосы. Лев Толстой

*

Человек как человек, пожилой, курчавый, с проседью, лицо красное, большие умные глаза, разговаривает, шутит. М. Ф. Каменская

*

Как сильный человек, Фёдор Иванович действовал обаятельно на некоторых своих современников, например, на Булгарина. С. Л. Толстой

*

На днях познакомился я с Толстым, Американцем. Очень занимательный человек. Смотрит добряком, и всякий, кто не слыхал про него, ошибётся. Боратынский

*

Умён он был как демон и удивительно красноречив. Он любил софизмы и парадоксы, с ним трудно было спорить. Ф. Булгарин

*

Представитель школы безнравственности, развратитель многих московских юношей того времени. Граббе

*

Немногие умные и даровитые люди провели так бурно, бесполезно, порой преступно свою жизнь, как провёл её Американец Толстой. А. Стахович

*

Мне лично были известны только хорошие качества. Всё остальное было ведомо только по преданию, и у меня всегда к нему лежало сердце… Жуковский

*

Видел я свата нашего Толстого; дочь у него также почти сумасшедшая, живёт в мечтательном мире, окружённая видениями, переводит с греческого Анакреона и лечится омеопатически. Пушкин – о дочери Толстого Сарре, кот. вскоре умерла.

*

Его жизнь может служить живой иллюстрацией того зла, которое причинял самодержавно-крепостной строй не только угнетаемым, но и угнетателям… С. Л. Толстой

*

– Граф, вы передёргиваете, – сказал ему кто-то, играя с ним в карты, – я с вами больше не играю.

– Да, я передёргиваю, – резко ответил Фёдор Иванович, – но не люблю, когда мне это говорят. Продолжайте играть, а то я размозжу вам голову этим шандалом!

И его партнёр продолжал играть и… проигрывать. Ведь «только дураки играют на счастье», – закончу я этот небольшой очерк словами Американца. Выходки и либертинская бравада которого, конечно же, внесли определённый вклад в становление круга настоящих свободолюбцев – потенциальных «декабристов».

Похоже, что в роду с сильной кровью поток может следовать своим нормальным руслом на протяжении нескольких поколений. А потом вдруг выйти из берегов или низвергнуться водопадом – кто ж знал, что сын Ивана и Анны из костромской глуши окажется самым необузданным человеком Российской Империи!

Необыкновенные приключения Фёдора Толстого привлекали всеобщий интерес до конца его феноменальной жизни, но… С течением времени воспоминания Американца понемногу начинали путаться, пополняя череду невероятностей.

Когда в 1842 году газеты были полны сообщениями о трениях между британцами и французами в Южном Пасифике, старый граф не без гордости заметил, что у него есть основания предполагать, что нынешняя королева Таити Помаре – его дочь. В действительности же экспедиция Крузенштерна никогда не проходила мимо Таити.

Фёдор Иваныч, рассказывая о сибирских похождениях молодости, частенько вспоминал встреченного им в пути старика, давно уже сосланного «на Севера». Утешавшего горе своё сивухой и балалайкой. Дребезжащим, но выразительным голосом поющего куплеты, обливаясь пьяными гремучими слезами. Вкладывая в это русское «Авось» всю силу народного раздолья, воли, долготерпенья и собственно толстовских дикости и абсурда:

Не тужи, не плачь, детинка,

В нос попала кофеинка,

Авось проглочу!!!

1782 – 1846

Игорь Фунт