Мне кажется, кто классические вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?» могут быть сегодня дополнены не менее, а может быть и более актуальным, вынесенным в заголовок, вопросом «Гармония или буря?». К этой мысли я пришла, размышляя над недавно вышедшем новым сборником стихов Григория Блехмана «У каждой строчки есть подстрочник» (М. «Российский Писатель» 2016). И этот подстрочник – сама жизнь. Прочтение ее алгоритма и явилось тем, что побудило меня задуматься и взяться за перо, чтоб изложить свое впечатление, свое разумение прочитанного. Но прежде я ушла в глубины памяти, когда мне было лет 9. Я ходила по огромной веранде старинного тифлисского дома, прижимая к себе небольшую книжку в картонном переплете со стихами Лермонтова. Она была открыта на стихотворении «Парус» (1832г.). Я вышагивала по веранде, почему-то не решаясь ни закрыть книжку, ни продолжить чтение. Я вновь и вновь тогда мысленно возвращалась к словам о буре, которую не просто искал, а жаждал парус. Или покоя — в буре? Ответа у меня не было. Наверное, и у автора стихотворения тоже. Иначе он написал бы более определенно… И я решила перечитать стихотворение. Но строки о лазури и золотом луче уводили в сторону. Они были чужды парусу и буре. И мне тоже. И тогда, не найдя в самой себе, и не получив от автора стихотворения ответа на загадочный и тревожащий меня вопрос о жажде бури в поисках покоя, я закрыла книжку. Но вопрос остался во мне. На всю жизнь. И уже никогда меня не покидал. А то, что стихотворение – пророческое, — я поняла много позже. Как и то, что жажда бури в стихотворении, написанном в 19-ом веке, вылилась в реальные бури 20-го века. Ведь поэт – локатор, постигающий гул грядущего еще на самых дальних подступах … Может быть – случайность, совпадение? Да нет же, вот стихотворение того же Лермонтова, написанное еще раньше (1830 год):

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь;

И далее:

И зарево окрасит волны рек:

В тот день явится мощный человек,

И ты его узнаешь и поймешь – зачем в руке его булатный нож.

Может быть «мощный человек» — это Ленин на броневике и «булатный нож» — «апрельские» тезисы? Ведь стихотворение так и называется «Предсказание». Четко и ясно. И само это поэтическое предчувствие — предсказание, его возможность и реальность, обретает мистическое значение, сверхсмысл. И разгадка этого явления, прочтение этого сверхсмысла, синтезирование его из окружающей, ничего не говорящей обычному сознанию среды, пока остается за пределами человеческих возможностей. И разве знаем мы, какие космические энергии определяют наше поведение? А бури, которых искал парус Лермонтова, (или он сам?), в следующем столетии прогремели в России революциями и войнами — 1905 года, Первой, Второй Мировыми войнами, гражданской войной, революциями 1917 года, контрреволюцией последнего десятилетия 20 века… Как сложится дальше — вопрос пока остается открытым, но, к сожалению, актуальным и не беспочвенным. И в подтверждение мысли о пророческом свойстве поэзии, и поэтах, как пророках, вспоминаются строки Пушкина, написанные в 1817 году, за 100 лет до убийства царской семьи…

Самовластительный злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу.

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостью я вижу.

Предсказано не только убийство, но и жестокая радость его свершения. Произведение это названо Пушкиным «Вольность». (Недаром «Вольность» — своеволие, — однокорневые слова…) И не Лермонтову ли (пусть и подсознательно) ответил Блок: «Покой нам только снится…»? Или времени и самому себе? И найден ли покой в бурях? Вряд ли… Но жажда бурь оставалась. Потому что оставалась почва, которая эту жажду рождает… «Буря! Пусть сильнее грянет буря…» Это уже взывает не представитель родового дворянства России, юный Михаил Лермонтов, а люмпен Горький, притом — в императивном ключе. Слились две жажды бури… Двух противостоящих друг другу и царской власти социальных групп. Их синтез полыхнул пламенем 1917 года. А может быть предвестником этой бури был не только и не столько белый парус 19–го века Лермонтова, окрасившийся в 1917 году в красное знамя революции, а европейские поэты литературного, бунтарского и мятежного по духу, движения «бури и натиска», — 1767-1785 гг. (И.Гете, Я. Ленц, Ф. Шиллер и др.)? И это они всколыхнули в душе предчувствие бурь в Пушкине и Лермонтове? Тем более что окно в Европу, вернее было бы сказать из Европы в Россию, как показало время, к этому сроку Петром уже было прорублено). Не эти ли великие поэты Европы стали предвестниками левых европейских учений, и породили в Европе Маркса, Энгельса, Цеткин, Люксенбур, Либкнехта и др, и все, что связано с историей коммунистического движения в той же Германии, и откликнулось в России речью Ленина на финском вокзале и его «булатным ножом» -в апрельских тезисах? Воистину, неисповедимы пути Господни и никто не знает, «как наше слово отзовется», (можно вспомнить и «Пророка» Пушкина…).

Но я и так далеко зашла в поисках предвестников бурь, залетевших к нам из Европы в прорубленное, распахнутое настежь окно России, смешавшись с ветрами и поземкой калмыцких и еще бог знает каких степей, и определивших наш 20-ый век… Но вопрос остался — принесли эти бури искомый покой? Время показало, что нет, не принесли… И, увы, он (покой) и не предвидится. И это подтвердил Блок: «покой нам только снится». И меня не покидает ощущение, что сейчас мы на пороге приближающихся с каждым часом невиданных трансформаций, для которых уже не подходят такие слова, как революция, буря, если не дополнить их определением – планетарные. И они неотвратимо приближаются, угрожая стать содержанием нашего времени, сутью уже не 2О-го, а 21 века. Бури вселенского масштаба. Включите телевизор или радио, покрутите рычажок — и вы непременно услышите о ядерном оружии, – которое, играючи, перемещает по волнам океана, мировая олигархия. И бряцание ядерным оружием в стремлении к мировому господству уже вошло в каждодневную практику… Неровен час, и…

Но сейчас я о другом — как раз на этот временной отрезок моих тревожных размышлений пришлось на получение подарка — книжки стихов Григория Блехмана «У каждой строчки есть подстрочник» (М. «Российский Писатель» 2016) и прочтение цикла его же стихов «Пока живешь, ты волен мыслить» («Новые стихи» М. «Российский Писатель. 2017) «Короткие стихи» (на сайте «Наша среда», 2017). Ни поиска бурь, ни поиска покоя в них не было. Было что-то другое. Какой-то другой поиск. Поиск гармонии, которая, как и бури, в не меньшей, а может ив большей мере, чем они, присуща миру, в котором мы существуем. Иначе бы – не существовали. Но не каждому дано ее, гармонию, постичь. Григорию Блехману это оказалось под силу – постановка такой задачи. А правильно поставленная задача — это уже есть залог ее решения… И в каждом времени заключено некое послание нам, живущим. И именно поэтам непостижимым образом дано услышать, уловить это послание и передать нам.

Чуткая природа поэта слышит этот посыл и откликается — такова миссия… Потому что поэт — это, по Юнгу — концентрированное бессознательное. Это коллективное бессознательное определило в 18 веке упомянутое направление, которое называлось «буря и натиск» (sturm und Drang). И не оно ли продиктовало в 19 веке Лермонтову строчки о мятежном парусе, который ищет бурю, «как будто в буре есть покой?».

В стихах Григория Блехмана нет поиска бурь. Не ищет он и покоя, или трудного обретения его в бурях. Поиск гармонии — вот что мне представилось альфой и омегой его поэзии, его мироощущения. И мне хочется думать, что это не прихоть, не случайность, а его ответ на вызовы времени. Времени, которое устало от бурь, времени, которое шлет нам последний предупредительный сигнал и отзвук которого я услышала в стихах Григория Блехмана. В них я услышала осмысление действительности, ее философских смыслов, заложенных в самой жизни и существовании человека, примиряя нас с действительностью, исходя из ее высоких предначертаний…

«У каждой строчки есть подстрочник» — этот подстрочник – жизнь живая, многоцветная, многогранная, непредсказуемая… И Григорий Блехман отдает ей дань:

Неслышно возраст подступает –

Он не стучится, не звонит,

И лишь слегка напоминает:

Всему свой срок и свой зенит.

Все чаще он тебе приносит

Дни расставаний насовсем

Когда уже никто не спросит:

«Зачем так рано? Ну зачем?!…»

И близорукими глазами

Ты в дальнозоркости своей

Увидишь сколько помнит память

Из самых дальних ее дней.

Ты удивишься – как далеко

Она умеет заглянуть!

Порой бывает так жестока –

Что до утра и не заснуть…

Но все равно, в какой бы фазе

Не проходил твой путь земной.

Его финал живет во фразе,

Известной лишь судьбе одной.

Назвать это фатализмом? Мне так не кажется. Наверное, имеется ввиду Божий промысел, который есть и смысл, и предназначение. Предначертание залог гармонии Вселенной и человека при условии его готовности слышать и откликаться на вызовы времени. И книга стихов Григория Блехмана — такой отклик. Его ответ на принципиально новый алгоритм времени, в котором мы живем. Новизна смысла и смысл новизны этого алгоритма и есть, на мой взгляд, суть его поэзии.

Можно было бы привести в этом очерке больше стихов Т. Блехмана, но это мало что добавит к сказанному. Потому что речь идет не о мировоззрении, а о мироощущении поэта. А мироощущение, в противоположность мировоззрению, не нуждается, скажу более, чуждается манифестации, декларации, акцентирования. Оно, как звезды в небе, разлито по всему пространству поэтического текста, он им пропитан, и я беру с полки книжку стихов Григория Блехмана, и передвигаю поближе, чтобы была под рукой, чтобы получить наставление – не ищи бурь, не ищи и покоя — только гармонии. Только она достойна поиска, только она его цель, чтобы в любой момент можно было прочитать слова и строчки, которые помогут понять, осмыслить подстрочник жизни и написать его набело.

Не исключено, что придирчивый читатель или критик упрекнут меня в использовании слишком далеких аналогий, или произвольном выстраивании табели о рангах и поэтических ранжиров. Но у меня есть ответ — не это изначально являлось моей задачей и целью — я лишь стремилась привлечь внимание читающей и пишущей публики к книге, которая напомнит ему – на часах новое время. И у поэзии новые и насущные задачи, и от того, насколько правильно мы их поймем и выстроим свои ответы. Зависит судьба, не побоюсь высокого слова, человечества. И пусть не покажутся кому-то мои слова данью пустой высокопарноси…

Сэда Вермишева

Ереван

Справка:

Блехман Григорий Исаакович,

поэт, писатель, публицист, литературный критик

Родился 11 августа 1945 года на Кубани в казачьей станице Бесскорбная, где жил в течение 10-ти лет. В 1955-м году отца перевели на работу в Москву, и с ним переехала вся семья. С тех пор здесь и живёт.

По профессии физиолог и биохимик. Доктор биологических наук, профессор. Много лет был научным и литературным редактором журнала «Физиология и биохимия». Сейчас основное занятие — литературная работа.

Стихи пишет с детства, а художественную прозу, эссе и публицистику — с довольно зрелого возраста. Повести, рассказы, очерки о поэзии, поэтической прозе, поэтах и писателях, публицистика, а также, стихи опубликованы в отечественных и зарубежных журналах и альманахах.

Автор пяти сборников — стихотворений, прозы и очерков, вышедших в издательстве «Российский писатель».

Член Союза писателей России, лауреат Всероссийской литературной премии им. Н.Гумилёва и премии МГО СПР «Лучшая книга 2012-2014» в номинации «эссе» за книгу «Когда строку диктует чувство».