Помните такую мудрость? «Прежде, чем залезть кому-то в душу, подумайте, как Вы будете оттуда вылезать…»  Поэт – не то чтоб Великая Душа, но всё же профессионально искажённое или, напротив, чрезмерно развитое вместилище переживаний, сомнений, суждений, мыслей, слов. И трагедий, конечно. Ибо Поэт, даже не писавший ни строки серьёзных текстов, понимает за обретением счастья в другом и присваивание беды, несчастья, драмы. Вот потому-то подступаться к Поэзии проще, чем к Поэту. Особенно, когда Автор больше текста и в момент написания, и во время прочтения, и в послестишие, время, следующее за стихами.

Мария Малиновская, без сомнения, много больше своих поэтических записей. И теперь, когда позади у неё оконченный Литературный институт имени А.М. Горького, и даже в ту пору написания стихов 2011-2012 годов, вошедших в изданный в Минске томик, названный «Крылья напролёт», она была значительно крупнее текста своего. Увлечения спортом, музыкой, живописью, фотографией, прозой – всё это переполняет Машу и не поддаётся ни одному тексту, не вмещается в него. Тем лучше. Тем интересней быть при встрече подле таких писателей, не ограниченных листом и страницей, сбегающих с них в жизнь за иным, чтоб привнести после и это в слова.

В замечательном предисловии одного из Машиных поэтических наставников, доводивших её до Поэзии, Кирилла Владимировича Ковальджи, ныне, увы, покойного, сказано немало тёплых слов и о максимализме, и о перерастании юности и детства, вырастании из возраста, семнадцатилетней тогда писательницы. О протесте против мелкотемья. В то же время, в завершении поднесения читателю своих предваряющих книгу слов, известный наставник молодых поэтов желает Марии выйти из ограниченности одной всепоглощающей её темой (любви), уйти от неё.

Первое стихотворение сборника заканчивается катреном:

…

А за стеной… Что было там? Бог весть…

Дань прошлому – одно из суеверий.

Ведь что бы ни было – оно уже не есть…

И нет меня у отпертой мне двери.

В нём Маша подводит некоторый итог предыдущих сборников и, как мне кажется, предупреждает об отходе от прошлого, о побеге, раскрепощении от минувшего. Вся книга при этом мечется от текста к тексту и по технике (от силлабо-тоники до верлибра), и по настроению, решительности, настойчивости проявления чувств, эмоций, скопленного и прибережённого для книги. От замашистых наречений Господа «Аве Грабителем», негодования святыми местами Руси и тем, что в них делают с лучшими людьми, до посвящений бабушке, не лишённых сдержанности, достоинства, сентиментальности даже. И всё же автор довлеет над тем, что пишет, не отвлекается, не отдаляет себя от писанного и описываемого. “Storm in a teacup” – почему-то именно эта песенка Red Hot Chili Peppers припомнилась теперь. Годы показали, что Мария прибегает к холодности, отвлечённости и отрешённости в более поздних работах, но тогда, видимо, как и полагается в 17, иначе у неё не выходило. Как говорится классиками: «Well, she was just seventeen and you know what I mean…»

Впрочем, выходило-то и получалось очень здорово от раза к разу. Мне особенно удачными видятся её лаконичные «крохотки», вроде этой:

***

Глаза открываю – землями:

Моря солоны вокруг.

Какими дурными зельями

Любимые поят с рук…

—

Я в пурпурном платье, белое ж –

Напрасный портняжный труд.

И что ты по храмам делаешь?

Такие там лишь крадут.

—

В последнем твоём апреле ведь

Не в море ушла вода.

Я буду тебя расстреливать

За каждое «навсегда».

Кстати, менее бравурные, мажорные интонации, печаль и тоска, также замечательно удаются (удавались) Марии Юрьевне. К примеру, там, где она, наконец, отвлекшись от застилающей глаза личной трагедии, видит старания и страдания старца-гребца на лодке:

Прерванный на сотом «Аве Отче»,

Местный старец, всё слабей гребя

И вмерзая в беспросветность ночи,

Сдавленно закончит: «Чтоб Тебя…»

И в этом искренне и честно переданном человеческом служении своей верности Богу в боли и преодолении её больше правды, по мне, чем в сказках и праведных речах, где вера одинаково сильна и несокрушима в человеке в любую минуту жизни. И смерти.

Конечно, положенные возрасту обращения к интимному и сугубо личному способу получения радости жизни не могли не попасть под решительное перо автора. Вот как, к примеру, об этом можно. Марии.

Расскажи мне… Но внутри

В эту нежность, в эту дрожь,

Ради Бога, не кури –

Не задушишь, так сожжёшь…

—

Рассказать, как спасся ты?

Впрочем, вот он был, рассказ, —

Ведь не терпит суеты

Твой Рукой творящий Спас…

Я не хочу выискивать Богоборчество в стихах Маши, хотя о ном истошно кричат комментаторы её публикаций. Пусть она выясняет отношения с Господом только сама и с откровенностью, которой, наверно, только он и достоин. Я же, как читатель, имею право лишь на отношения с текстом, который, кстати, наполняется значительно большим при прочтении личном, авторском. Марией слова её подаются особенно. Особенно хорошо. И за это, как и за подаренную многолетье назад книгу, спасибо!

Сергей Уткин