Гора Синай, по-арабски Джабал-Муса, возвышается над Синайским полуостровом в Египте. До неё можно долететь, доехать, дойти. Как Моисей со своим народом или как Святая Екатерина.

—

…Перейти границу, словно дорогу перешагнуть: и вы в Египте. И Россия-матушка далеко теперь. Темнеет здесь быстро. Куда идти? Может, вернуться назад, как говорил таксист. Попить кофе, там, где чисто и светло.

Вот приехала группа туристов, выстроились в очередь. Если очередь есть, значит там что-то нужное и важное, – урок из хорошего советского периода. Раньше бабушки сидели на скамейках, общались; потом стояли в очередях и тоже общались, подталкивая друг друга к прилавку (зимой, когда холодно, это даже приятно). Очередь подходит (как будто это что-то живое, многоножное).

– Где ваша туристическая карта? – перебил воспоминания сопровождающий туристов. – Да. Да! Желтая! Такая!

– Карты желтой такой, как у всех в очереди, нет.

– Отходите.

Смотрю. Понять бы, что дальше делать.

Подошел молодой сопровождающий в военной выправке и отвел меня в угол. Наказание или помощь? Смотрю на него, ничего не спрашиваю.

– Ты одна?

– Одна.

– Куда едешь?

– В монастырь.

– Сиди здесь.

Сижу. Три мужика стоят рядом, не садятся. Я заняла чье-то место? Двигаюсь на крайний пластиковый холодный стул. Пьют кофе арабский, струится аромат. Я не пила, не ела с утра. В сумке вода, но ее надо беречь. Ночь. Сижу долго, стул согрелся. Наконец дают и мне желтую карточку и сажают во второй автобус. Первое место свободное, видимо сопровождающий уступил мне своё. Жаль, что ночь, не видно, куда еду, не видно Египта.

— А там горы… Война? — делюсь своими тревожными впечатлениями с соседом.

– Это не приключения, а обиды, – заметил лениво турист из египетского отеля, пытаясь заснуть рядом со мной, ему ехать еще три часа.

– Иерусалим понравился? – не даю ему заснуть.

– Очень понравился бы Иерусалим, если бы не лохотрон, – пробормотал, засыпая. – Мне ехать еще до курорта Шарм-эш-Шейх.

— А мне на гору Моисея… Там мощи Святой Екатерины…

— Куда-куда?

— Там Бог являлся Моисею и дал десять заповедей…

— А… На Синай? Там не стреляют?

Она хотела рассказать об Евсевии Кесарийском, который ещё в IV веке упоминал об этом, но подошел гид.

– Вы куда едете?

– В монастырь.

– Вы куда едите?! – громче.

– В монастырь.

– В монастырь Святой Екатерины! – говорит строго и внушительно, как директор школы.

Темно. Куда едут? Кто-то весело балагурит, кто-то ропщет, что обгорели на пляже вчера, хотя за ними несли зонтики, а кто-то радуется, что будет «все включено» в их отеле.

Остановились. Военные с автоматами.

– Вы куда едете?

– В монастырь Святой Екатерины, – повторяю голосом директора.

Военные вышли, вновь пригасили свет в автобусе.

– Не волнуйтесь, я помню о вас. Не спите. Через десять минут выходить будете. Там будет такси.

—

На Синае в 1063 году для помощи паломникам и их защиты был создан орден рыцарей Святой Екатерины. Может он из них?

—

…Такси. Мой гид подводит меня к человеку в белой до пят одежде, длинной, как у наших монахов. В темноте это впечатляет. И автоматчики рядом. Скорее сажусь в такси. Едем. Куда? В монастырь Святой Екатерины.

В 330 году была построена монахами церковь у подножия горы Синай, у Неопалимой купины. Императрица Елена с сыном возрождала святые места.

Ехали часа полтора. Остановились. Костры, верблюды, люди в оборванной одежде. Языки костров качают тени верблюдов. Чернота гор в блестках звезд.

– Финиш, – сказал белый бедуин, на английском он знал слов не больше, чем пальцев на руке.

Нет, никуда я выходить из машины не буду. Меня ему передал гид с границы. Погранцы знают, где я. Здесь что? Табор? Торговля рабынями? В гарем?

Бедуин, который привез меня, хочет пойти домой спать. Мы ехали ночью без охраны.  Но за дорогу я перестала его бояться, белого бедуина.

Какой-то странный черный человек просунул голову в открытое окно и смотрит на меня, как на куклу. Нет, никуда я выходить не буду, если не вытащат. Буду сидеть здесь до утра, или пусть везет меня назад на границу. Гид сказал, что можно сидеть около полицейского и ждать рассвета. Где он? Что за кино? Where is police? Пэлиис… Где?

– Гуд? – еще кто-то заглянул.

Не выйду. Никакой это не «гуд», а ужас.

– Ему надо спать. Он едет домой. Тебе надо выходить. Ждать здесь.

– Где монастырь?

— Здесь. Он ночью закрыт. Вам ждать. — По-английски. — Он хочет спать.

– Я тоже хочу спать. Я буду спать здесь, в машине.

Трое странных лиц уставились на меня.

– Хорошо. Там есть кафе. Ты там будешь. ОК?

— ОК.

—

…В Египте жарко днём, а ночью очень и очень холодно. Христианские отшельники подвязывались тут со II века.

Вдруг возвращается мой белый бедуин с мечом и вводит прекрасную девушку, увеченную короной, и она протягивает мне книгу. Я открываю книгу и говорю: «Тут белые чистые листы». «Напиши свою книгу жизни, — говорит она и протягивает мне кольцо. — Все, что увидишь, напиши в книгу». И дарит мне кольцо. Вдруг шум и колесница с шипами, а над ней пальмовая ветка.

Шум все сильнее, вот-вот колесо наедет на меня, а девушка, увенчанная короной, меня за руку отводит.

Открываю глаза: прибыли туристы из отеля Шарм-эш-Шейх. Меня будят за руку потягивая — вставайте.

…Поднимались на Синай ночью два десятка русскоговорящих туристов и православных паломников. Длинная тропа более пологая и позволяет проехать почти до вершины на верблюдах, которых предлагают желающим местные бедуины. Вдоль длинной тропы устроены палатки для отдыха, там продаются горячие напитки и сладости и предлагаются одеяла согреться за деньги.

—

На тропе – гранитные булыжники, камни, въевшиеся в грунт, словно доисторические неведомые твори. Иногда камень выступает посреди дороги, как ступенька. У всех фонарики.

– Березка?! – кричит гид-бедуин.

– Айва! – кричу со всеми, идя без фонарика. — Айва!

Сзади здоровый, толстый, мужик шел, сопел, ругался по-хохлятски, фыркал, как верблюд.

Бедуины жалели его, уговаривали сесть на верблюда. Он их ругал. Но изнемог, и раньше всех сдался верблюду.

– Горб впился в живот, ой! Здесь тяжелее сидеть, чем идти.

Я тоже сопротивлялась, отказываясь от верблюда. Но бедуины увеличили скорость подъема. Свет от чужого фонаря то сбоку, то сзади. Иду или за кем-то шаг в шаг, чтобы видеть булыжники, или ловлю свет фонаря.

—

– Березка?! – взбадривал гид из темноты.

– Айва! – кричат женщины.

— Айва! – отвечаю негромко.

Девушка сбоку раскачивает фонарь, чернота качается, и попасть на ровное место ногой трудно. А спотыкаться нельзя. Молюсь. «Да светится Имя Твое». И иду, не падаю, словно светло вокруг меня.

Слева обрыв. Справа бедуин: «– How old are you? » И хватаюсь за его руку.

– Он будет тащить тебя за двадцать долларов, как только я дошла до очередного привала, так мне сообщили.

Отпускаю его руку.

– Верблюд тоже двадцать, – заметил толстый на верблюде. – Лучше верблюд.

Но вот тропа сузилась, и верблюдов остановили.

По бокам два бедуина: от обрыва – постарше, а от скалы – помоложе. Молодой предлагает руку. Наконец я хватаюсь за бедуина справа. Руку сильную. «Сколько тебе лет?» Он говорит громко. Приваливаюсь к ледяному камню. Дышу. Словно бежала.

И были у подножия горы, где начинают восхождение бедуины, те, что первозданно молчаливы. И человек и лев едины в камне, и звезды на вершинах гор все ближе. Гламура нет, здесь нешлифованный гранит блестит от звезд. Ночь, камни, дыхание верблюдов за плечами. Здесь нет секретов, здесь горы  и звёзды. Магнит в самой горе, он не изъят еще стараниями печи.

– Березка?! – голос в темноте гида, словно пробуждает.

– Айва! – шепчу и иду.

—

Бедуин рядом. Цепляюсь. Всё. Тропа уже не тропа, а щель в скале. Высокие ступени. Тащит меня бедуин. Поднялись, отдышались.

– Идите смотреть восход!

Ветер. Небо в тучах.

– Где мой бедуин?

– Иди и смотри, – смеется гид.

— Сколько тебе лет?

– Много, как Моисею.

—

…Холод утра, а мокрые два свитера. Впервые выжимала свой пот. Не плачут горы, не из того материала сделаны. И мы как горы, не стонем, не просим, но стоим. Гордые горы, а человек гордее. Не силуэты гор, а горы в высокой светлеющей тьме, и их хребты.

—

Ждали, смотрели, как восходит солнце. И вдруг ветер разорвал хмурые облака. И солнце взошло над Синаем. Вознесение солнца на небо было прекрасно. Первозданно…

—

Вниз шли по блистающим камням. Монашеский путь – 3100 ступеней. Высота 2285 метров.

…Высветился на вершине православный храм Святой Троицы. Севернее церкви, под скалой – пещерка, где 40 ночей укрывался от холода Моисей.

Пустыня гор. Верблюжьи колючки. Камни, камни…

А тут, на северном склоне, — колодец Пророка Илии и пещерный храм. И тут же часовня Богородицы.

Свет лился яркий, солнечное блистание гор поражало взгляд. Спускаемся. Но, только начала шутить – упала. Ушибла локоть. Замолчала, начала читать молитву.

Вот и храм Святой Екатерины. Весь в цвету в январе. Оазис среди пустынных гор.

Вхожу. Куст неопалимой купины. Идёт группа, присоединяюсь. Благословили преклониться мощам Святой Екатерины.

Уходить не хочется.

Но это мужско монастырь.

—

…Ищу водителя-бедуина. Люди, верблюды, джипы – всё смешалось в дорожной солнечной пыли.

—

– Ваш водитель сейчас будет. Сидеть здесь.

– Ты хороший гид, Берёзка.

Наконец меня нашел мой бедуин-таксист, белый бедуин был ослепительно чист.

— Ай слип ат хом.

– Ты дома ночевал. Понятно.

—

Мой бедуин везёт меня к границе на своём такси. Красота гор неописуемая.

…Такси остановилось. Выходить не хочется, привыкла к бедуину, как душечка чеховская. Покупаю египетскую марку. Даю доллар. Возвращают бумажную денежку и мелочь. Иду дальше. Местные стоят. Увидел бумажку сверху паспорта. Сам взял. Хороший знак. Мне стало веселее, как у нас, все
по-человечески. Киваю. Это меньше доллара. Иду дальше: «Дивное зрелище является мирови: Богочеловек распинается…»

«Да будет воля Твоя…»

Надо пройти, точнее, перейти границу назад.

Несколько стоек, как на ресепшене. Жду. Зажигается табло. Подходит с улыбкой парень. Улыбаюсь и я. О! Сколько бы я сейчас отдала, чтобы говорить на хорошем английском.

– Веа а ю?

– Иджепт.

Что делали? В монастыре была. Поднялась на гору Синай. Я видела рассвет. Мы шли ночью. Высота… Красота восхождения при восходящем солнце. Им нравится мой рассказ. Но отводит меня к начальнице.

– Где вы были? Зачем приехали? (Переводчица другая).

Теперь мне больше нравится начальница. Рассказываю о верблюдах и бедуинах. Вся в пыли египетской. Черные кроссовки стали коричнево-рыжие.

– О! Какая прекрасная ночь была! За нами шли верблюды, дышали нам в спину, согревая нас. Мы бежали от страха, что верблюд наступит на нас. И это придавала нам адреналина. Синай – это искушение: вы можете подняться ночью по булыжникам, без фонарика? Тогда вставайте и идите.

– Сколько хотите быть в Израиле? Что будете делать?

– Хочу быть на Пасху. Изучаю фольклор Востока.

– У вас не туристическая виза. Нельзя продлять визу на границе.

– Пожалуйста. Я никогда не встречала Пасху в Иерусалиме.

– Ждите.

Жду и вспоминаю. Отец Иоанн-серб, когда мы поднимались на гору Искушений, учил нас: «Читайте сорок раз «Отче наш», чтобы искушений не было».

—

…Автобус везет назад, домой, в Иерусалим, тем же путем, за те же 82 шекеля. Но всё другое, преображенное. Эйлат – самый красивый город. Красное море. А горы, вот они, стоят перед вами, вечные, как при сотворении тверди.

– Хотите кола-колу?

Оглядываюсь. Сзади араб.

– Хочу уже два дня.

Кола, как уксус, что смачивали губы на кресте. Хочется пить. Еще есть полпачки чипсов и три глотка в баклажке. Мертвое море. Эх, искупаться бы. Но боюсь искушений.

—

…Иерусалим стал роднее после восхождения на Синай. Вернулась. Слава Богу за все. Странное чудо, позорный крест превратился в Древо жизни. Являющий нам долготерпение и примирение человечества с Божеством.

Игумен горы Синайской Святой Иоанн Лествичник, писал в «Лествице», что восхождение по духовным ступеням подобно подъёму на гору Синай.

В России Петр Великий в 1714 году учредил дамский орден Екатерины святой великомученицы, или орден Освобождения. Просуществовал орден до 1917 года.

Сейчас в Москве Церковь Святой Великомученицы Екатерины на Всполье, Американское подворье — это диковинное позднее барокко.

Надежда Митрофановна Середина