Палач не выразил удивления, увидев входящего вслед за мною принца Гервасия.

— Ваше Величество! – Привычно склонился он, почтительно целуя мне руку. Потом повернулся к принцу и поклонился менее почтительно. – Ваше Высочество!

Тщательно закрыв и заперев дверь на массивный засов, палач невозмутимо стал ждать дальнейших распоряжений. Последние двадцать лет, за единственным исключением, в Грановитую башню кремля имеют доступ только палач, его жена и сын. Они поддерживают здесь чистоту и порядок, а также на их попечении находится единственный узник подвальной камеры, но последнее является государственной тайной.

Принца Гервасия явно возмутило то, что палач отнёсся к нему менее почтительно, чем обычно, и он наверняка сделал соответствующую отметку в своей поистине бездонной памяти. Но палача это ни в малейшей степени не волновало: он и вся его семья прекрасно знали, что вряд ли надолго переживут меня. Новая метла, как известно… Или же новый Государь оставит их на прежних должностях, простив все обиды. Верных слуг, способных многие годы хранить тайны своего господина, найти не так-то просто!

Сдержав недовольство, принц Гервасий начал с любопытством осматриваться. Его не поразило царское убранство бывшей камеры пыток, ведь я провожу здесь каждое воскресенье больше часа. Толстые ковры на каменном полу и исходящую жаром печь принц принял как должное – зима на дворе! Огромный рабочий стол, заваленный бумагами, его немного удивил.

— Ты здесь ещё и работаешь, отец?

— Времени безумно не хватает, — вздохнул я, усаживаясь в кресло и пододвигая поближе пачку срочных донесений.

Но Гервасий мой ответ, кажется, даже не услышал. Потому что наконец-то увидел то, что долгие годы вызывало его жгучий интерес и являлось причиной чёрной зависти, толкнувшей, в конце концов, моего сына на роковой поступок. Это было простое металлическое кресло, обтянутое шкурой какого-то морского зверя и почти встроенное в нишу, выдолбленную в толстой крепостной стене.

— Это оно? – спросил дрогнувшим голосом принц, мгновенно утеряв всё своё высокомерие. Его дрожащие руки стали жадно ощупывать железное кресло. – А зачем здесь на подлокотниках, ножках и спинке эти толстые ремни?

— Узнаешь, если ты ещё не передумал, — ответил я.

Гервасий вновь надменно выпятил челюсть.

— Я никогда не меняю своих решений, отец!

— Что ж, тогда не будем терять время. – Я повернулся к палачу. – Синеус, мой старший сын и наследник престола принц Гервасий пожелал досрочно взять в свои руки управление государством…

— Ты уже тридцать лет сидишь на троне! – яростно выкрикнул принц. – Мне через несколько дней исполняется сорок лет. Мои сыновья, твои внуки, давно достигли совершеннолетия, а ты всё не собираешься уходить на покой!

— Устал ждать моей смерти? – с горечью спросил я.

— Надо мной уже открыто смеются придворные и за спиной называют «Вечный Принц»! – в бешенстве заорал Гервасий. – Так не может больше продолжаться…

— Вот видишь, мой верный Синеус, как складываются дела. – Мои руки машинально перебирали лежащие на столе бумаги. Обычный набор: письма, отчёты, прошения, доносы. – У принца Гервасия, оказывается, много сторонников среди молодых дворян, и чтобы избежать Гражданской войны, я предложил моему сыну заменить меня сегодня во время Обряда Единения царя и народа. Приготовь кресло, люди на площади ждут.

— Но, Государь, — осмелился возразить палач. – Пять лет назад…

— И я, и принц Гервасий прекрасно помним всё, что случилось пять лет назад, — резко перебил я его. – На этот раз всё будет иначе: если мой сын с честью выдержит Обряд Единения, я немедленно отрекусь от престола в его пользу. Не могу сказать, что данный шаг будет сделан мною с лёгким сердцем, но я дал слово Гервасию и не нарушу его.

Палач молча подошёл к железному креслу, убрал заглушку, закрывающую отверстие в сиденье и с почтительным поклоном, обратился к кусающему в нетерпении пухлую, как у женщины, нижнюю губу принцу Гервасию:

— Соблаговолите снять штаны, Ваше Высочество и сесть на этот трон.

Мне не составило труда уловить во внешне бесстрастном голосе Синеуса оттенок насмешки, и я незаметно подмигнул ему, одновременно осуждающе погрозив пальцем. Негоже палачу, пусть и царскому, насмехаться над наследником престола.

Усевшись, принц попытался принять величественную позу, но не смог: его довольно объёмистый зад всё же провалился в дыру, и Гервасий испуганно схватился за подлокотники.

— Не беспокойтесь, Ваше Высочество, — невозмутимо произнёс палач. – Вы не провалитесь.

И он ловко затянул широкие ремни из жёсткой толстой кожи, надёжно привязав принца к креслу. Тот и глазом не успел моргнуть, как его руки оказались прижаты к подлокотникам, ноги в высоких ботфортах – к ножкам кресла, а мясистая грудь – к спинке.

— Что ты делаешь, болван?! – испуганно вскрикнул принц. – Отец…

— Не волнуйся, сын, — не отрываясь от просмотра очередной бумаги, ответил я. – Это обычная процедура. И я так же сидел. Не думаешь же ты, что этот железный трон сделан специально для тебя? Откуда же мне было знать, что ты решишь устроить государственный переворот именно сегодня? Как я мог предугадать, что ты согласишься войти вместе со мной в Грановитую башню, чтобы заменить меня во время церемонии Обряда Единения?

Гервасий заметно ободрился, но всё же процедил угрожающим тоном:

— Не забывайте, что за дверью меня ожидает отряд верных дворян. Если со мной что здесь случится, и я не выйду целым и невредимым из этой камеры, то и им терять будет нечего.

Я с сожалением посмотрел на сына и твёрдо отдал приказ:

— Приступай, Синеус!

Палач привычно дёрнул на себя торчащий из стены железный рычаг. Где-то под полом заскрипели шестерни механизма. Ниша в стене превратилась в окно, сквозь которое колючий ветер швырнул внутрь камеры облачко снежинок и гул собравшейся на площади толпы. Железный трон с привязанным к нему принцем с лязгом въехал по направляющим в нишу, закупорив образовавшееся отверстие. Перед собравшейся снаружи толпой, изнывающей от нетерпения, появился «Высочайший Зад». Обряд Единения Государя и народа начался.

На площади раздался оглушительный грохот двух огромных барабанов, задающих ритм церемонии. Сквозь коридор стражников люди поодиночке взбегали по прямому деревянному пандусу к отверстию в стене башни, исступлённо лизали или лобызали торчавший в нём голый зад и по настилам, идущим влево и вправо вдоль стены, сбегали вниз, исчезая в узких улочках Города. Вторично встать в очередь никто из них не мог – за этим строго следила стража.

— И что тут сложного? – насмешливо хмыкнул Гервасий. – Даже приятно…

— Тебе нужно выдержать всего лишь один час, — спокойно ответил я, указывая ему на быстро сыпавшийся песок в часах. – И трон Тартарии – твой.

— Брось эти бумажки и начни готовить прощальную речь, отец, — самоуверенно посоветовал мне Гервасий и захохотал.

Обряд Единения возник почти двадцать лет назад, и тогда в нём участвовал только самый близкий ко мне круг придворных. Но чем больше дворян узнавало о новой привилегии, наглядно свидетельствующей о близости её обладателя к Государю, тем стремительнее росла на моём столе гора прошений о её даровании. Вскоре тронный зал моего дворца перестал вмещать всех, кого я облагодетельствовал правом участия в Обряде Единения, и церемония стала проходить на городской площади при стечении простого народа. Тут уже на моём столе начала расти гора прошений от воинов, купцов и ремесленников. Дворяне пробовали протестовать, но я твёрдо заявил, что негоже ни им, ни тем более Государю отрываться от народа. Мы все должны быть едины, и тогда никакой враг нам не страшен!

Явные протесты утихли, но мои агенты доносили о всё более усиливающимся среди аристократов ропоте: дворяне не должны быть хоть в чём-то уравнены с простолюдинами. Чтобы пресечь возникшее недовольство, я издал Указ о том, что отныне во время проведения Обряда Единения дворяне будут лизать Высокий Зад, а все остальные сословия – целовать.  Это несколько снизило накал страстей, однако начались иные трудности.

Довольно скоро городская площадь не могла больше вместить всех желающих участвовать в Обряде Единения, а я не желал тратить на него целый день. Было создано министерство Единения, которое занялось подсчётом и установлением квот от различных категорий граждан: кто, когда, в каком количестве и в какой последовательности будет допущен к Обряду. Конечно, немедленно начались спекуляции билетами на площадь, которыми обеспечивались участники церемонии. Предлагалось тех, кто продавал свой билет, казнить за измену и оскорбление Государя, но я запретил. Обряд – дело добровольное, и если кому- то деньги важнее привилегии, то это его личное дело. Государству от этого убытка нет, а я не желаю навязывать кому-либо близость к своей Особе насильно. Совершенно иное дело, когда кто-то торгует поддельными билетами. Таких негодяев надо приравнивать к фальшивомонетчикам и казнить без всякой жалости.

Однако чем больше людей принимало участие в Обряде, тем чаще приходилось его проводить, чтобы удовлетворить всех желающих. Заволновалась моя охрана: не хватало сил, чтобы уследить за всеми, кто толпился на площади. Нельзя было исключить того, что под видом верноподданного к особе Государя вплотную приблизится враг. Вот тогда и была соответствующим образом переоборудована бывшая камера пыток Грановитой башни кремля, одна из стен которой выходит как раз на площадь. В башню из моего дворца я спокойно прохожу по специально сооружённому подземному ходу, приветствую с её верхней площадки собравшийся на площади народ и спускаюсь в бывшую камеру пыток. И вот сегодня меня здесь вновь захватили в плен…

— Ой! – вскрикнул принц Гервасий. – Меня кто-то укусил!

— Ничего удивительного! – Я ухмыльнулся. – Не все подданные любят Государя. Уж тебе ли и твоим дружкам этого не знать? Укусами эти люди выражают своё отношение. Чем больше укусов, тем доходчивей сигнал, что Государь что-то делает не так, и народ им недоволен.

Я откладываю бумаги и внимательно вглядываюсь в обеспокоенное лицо своего старшего сына. Это теперь Гервасий – старший. До него наследным принцем был Ярослав. Тому тоже надоело ждать моей смерти. Пять лет назад его сторонники проникли в Грановитую башню, и когда, поприветствовав народ, я спустился сюда, меня схватили и отвели в одну из мрачных камер подземелья. Как и Гервасий сейчас, Ярослав провёл Обряд Единения вместо меня! Он выдержал до конца, у него всегда была железная воля. Так считали окружающие его приятели и он сам, но я думаю, это скорее было ослиное упрямство, а не сила воли. Как бы там ни было, он выдержал испытание и даже, как мне потом доложили, самостоятельно вновь поднялся на башню. Народ всё ещё толпился на площади, потому что по приказу Ярослава, переданному от моего имени стражникам, те никого не выпускали в Город.

Ярослав объявил народу, что ввиду преклонного возраста царь Святослав, то бишь я, отстранён от власти, и отныне в Тартарии новый Государь. То, что он, принц Ярослав, достоин трона доказал только что проведённый Обряд Единения, в котором народ не заметил разницы между Высокими Задами бывшего и нового царей. Говоря всё это, Ярослав гордо выпятил грудь, в которую тотчас вонзились стрелы стражников, дежуривших на кремлёвской стене. Самозванец рухнул к подножию Грановитой башни, видимо, так и не успев понять, что своим поступком оскорбил не только меня, но и весь народ. Вслед за мятежным принцем рухнули вниз и его приспешники, где все они были разорваны в клочья обезумевшей толпой. Когда стража навела порядок, и все куски удалось собрать в одну кучу, определить, что кому принадлежало, было невозможно. Останки сожгли, а пепел развеяли за пределами Города.

Гервасий учёл опыт Ярослава. Он потребовал, чтобы я сам, якобы по своей воле передал ему престол.

— Или что? – спросил я его.

— Или ты умрёшь, — отведя глаза, но довольно твёрдо ответил мой сын. – Народу сообщат, что твоё старое сердце остановилось, не выдержав напора чувств во время Обряда Единения.

— Но ведь правда когда-нибудь всплывёт, — стараясь казаться спокойным, сказал я. – Кто-то из твоих сподвижников обязательно проговорится.

— Ну и что? – пренебрежительно отмахнулся принц. – Когда это произойдёт, я уже буду твёрдо сидеть на троне Тартарии, и никто не посмеет ничего сказать, а тем более сделать. В любом случае тебя-то уж точно вернуть на трон будет невозможно.

— А если я соглашусь на отречение, что меня ждёт?

— Я дам тебе слово, что на твою жизнь и свободу никто не будет покушаться. Ты в свою очередь дашь мне слово, что не будешь делать попыток вернуться на трон. Сбрось с себя бремя власти, отец! Отдохни, поживи хоть на старости лет в своё удовольствие.

Я сделал вид, что задумался. Мы с Гервасием стояли на узкой площадке где-то посреди Грановитой башни. Принц встретил меня здесь, когда я спускался с верхней площадки, где перед этим, как обычно, приветствовал собравшийся на площади для проведения Обряда Единения народ. Мимо меня вверх по винтовой лестнице проскользнуло несколько вооружённых дворян с лицами, закрытыми масками. Снизу тоже доносились приглушённые голоса и лязг оружия. Люди принца отрезали мне любую возможность для бегства.

— Ты должен дать ответ немедленно, отец, — хрипло сказал Гервасий. – Что ты выбираешь: немедленную смерть или спокойную жизнь в одном из своих дворцов?

— А кто проведёт Обряд Единения? Люди на площади ждут.

— Почему это тебя волнует?  – Принц с удивлением посмотрел на меня и вдруг понимающе ухмыльнулся. – Не можешь без привычных почестей, как пьяница без вина? Или таким образом выторговываешь себе дополнительный час жизни? Успокойся, Обряд проведёшь ты. В последний раз. Вне зависимости от твоего ответа.

— Да, я хочу жить! – Я не стал отпираться, и Гервасий вздохнул с явным облегчением. – Поэтому я принимаю твоё предложение, но у меня есть одно условие.

— Ты ставишь мне условие? – нахмурился принц.

— Оно простое: проведи сейчас Обряд Единения вместо меня.

Гервасий натужно рассмеялся.

— Заманиваешь меня в ловушку, отец? Надеешься, что меня убьют, как Ярослава?

— Вовсе нет! – поспешил я его успокоить. – Ты же не будешь, как Ярослав, сообщать об этом обмане толпе! И я тоже себе не враг.

— Мы не одни…

— В камере мы будем одни. Палача Синеуса можно не опасаться, да ему и нет смысла выдавать нас. Да, кто-то из твоих людей сейчас слышит нас, но никто из них не сможет поклясться, чей именно Высокий Зад участвовал в Обряде.

— Не понимаю, зачем тебе это?

— Я хочу убедиться, что ты действительно готов заменить меня на престоле Тартарии. Если ты успешно пройдёшь испытание, я сегодня же публично отрекусь в твою пользу. Даю тебе в этом своё слово. Если же нет, я сохраню свой трон до следующей церемонии Обряда. И так до тех пор, пока ты делом не докажешь, что готов меня заменить.

— Не понимаю, в чём подвох? – нервно прикусил нижнюю губу принц. – Ярослав, говорят, справился без особого труда…

— Теперь выбор за тобой, сын! – Я насмешливо изобразил почтительный поклон. – Ты можешь в свою очередь дать мне слово. Или убей меня прямо сейчас. Но рано или поздно детали моей смерти станут известны, и кто-нибудь из твоих сыновей тоже может решить, что его отец слишком долго зажился на этом свете. Дурные примеры заразительны! К тому же, тебе и в этом случае придётся самому проводить Обряд.

—

— Отец, — хрипит Гервасий, — я больше не могу! Останови это!

Указываю ему на часы, в которых песок успел пересыпаться сверху вниз только наполовину.

— Я не могу прервать Обряд, — укоризненно качая головой, отвечаю я. – Терпи, раз уж ты решил занять моё место.

— Как ты это выдерживаешь, отец?

— Сейчас уже легко. Человек ко всему привыкает, знаешь ли. Изначально Обряд Единения проводился раз в год и длился столько, сколько необходимо. Но чем больше становилось желающих, тем чаще мне пришлось устраивать церемонию, и сейчас Обряд проходит каждое воскресенье, но не дольше одного часа. Языки у людей бывают настолько шершавыми, что буквально сдирают кожу с твоей задницы, что ты сейчас и ощущаешь. Когда твой брат Ярослав встал с железного трона, стойко выдержав всю церемонию, его зад напоминал окровавленный кусок мяса, с которого кое-где свешивались ленточки кожи.

— Но зачем терпеть эту пытку? – в недоумении воззрился на меня Гервасий.

— Любовь народа – тяжкое бремя, принц! Да, сначала она весьма приятна, но со временем становится всё труднее соответствовать её растущим размерам. Всё больше усилий приходится прикладывать, чтобы не разочаровать народ. Ненависть, Гервасий, очень редко переходит в любовь, а вот обратное случается довольно часто. И если народ возненавидит государя, то дни того на троне сочтены. Обряд Единения наглядно демонстрирует степень любви народа к Государю. Ради этого можно и потерпеть некоторые неудобства…

— Первым же Указом я отменю Обряд! – корчась от боли, прорычал принц.

— Это будет твой последний указ, сын. – Я с сочувствием посмотрел на Гервасия. – Можно отнять привилегию у провинившегося перед Государем дворянина или даже целого сословия. Но нельзя без веской причины лишить Обряда Единения весь народ!

— Тогда я отказываюсь от трона! Лучше я останусь «Вечным Принцем», чем буду каждую неделю терпеть подобные муки…

Я сделал знак Синеусу, и тот, подойдя к двери, отодвинул металлическую шторку смотрового окошка и посмотрел, что творится снаружи. Потом опять закрыл окошко и, повернувшись ко мне, кивнул. Со вздохом облегчения я откинулся на спинку кресла. Итак, мои люди уже уничтожили настоящих заговорщиков. Принц Гервасий очень бы удивился, если бы хотя бы мельком просмотрел те бумаги, что я читал, пока он корчится от боли на железном троне. Ведь это — доклады моих агентов, внедрённых в ближайшее окружение принца. Почти половина заговорщиков на самом деле работают на меня. Так что, стоя недавно с принцем на площадке винтовой лестницы и слушая его ультиматум, я знал, что кроме врагов рядом с оружием в руках находятся и мои защитники. Это конечно не давало полной гарантии безопасности, но я сознательно пошёл на риск. И он оправдался!

— Отец, ты слышишь? – из последних сил хрипит Гервасий. – Я отказываюсь от трона!

— Дай принцу вина, Синеус! – приказываю я. – Это немного облегчит его муки.

Да, половина заговорщиков была моими агентами, поэтому ликвидация другой половины произошла практически мгновенно и незаметно для народа. Никто не должен знать, что заговор вообще имел место. Имя наследного принца останется незапятнанным. Да и так ли уж велика его вина? Ведь это я на самом деле являюсь вдохновителем и организатором заговора. Это мои агенты подзуживали принца на захват трона и раздували его спесь. Зачем?

Всё просто: я действительно старею и очень устал. Мне нужен не просто наследник, а единомышленник, человек, который продолжит моё дело, а не разрушит всё созданное мною за долгие годы правления Тартарией. Я возлагал все надежды на Ярослава, но того, к сожалению, больше привлекали битвы, а не повседневные заботы о государстве. Ярослав мечтал о славе завоевателя, а я стоял на его пути…

А Гервасий рос, зная, что трон Тартарии не для него. Всё его время занимали развлечения: пиры, охота и женщины. Он вырос изнеженным и избалованным. Я надеялся,  что став наследником престола, Гервасий изменится, но этого не произошло. И тогда я придумал и организовал этот заговор. Одним выстрелом убил двух зайцев: пробудил в Гервасии честолюбие и выявил своих недругов.

—

Последняя песчинка упала, и Синеус рванул рычаг. Железный трон с лязгом выехал из ниши, и плита вновь закрыла окно на площадь. Палач быстро освободил обмякшего принца от удерживающих ремней и, кряхтя от натуги, перетащил на лежанку. Уложив стонущего Гервасия на живот, Синеус стал осторожно покрывать его кровоточащий зад лечебной мазью.

— Вот так-то, сын! – с удовлетворением произнёс я. – Теперь ты знаешь, каково приходится мне.

— Я не хочу…

— Ты – наследник престола! – резко прервал я его. – Не хочешь быть Государем Тартарии, отреклись в пользу своего сына. Теперь ты знаешь, что его ждёт.

— Нет, — простонал принц. – Даже врагу я не пожелаю такого…

— Тогда прекрати нытьё! – прикрикнул я. – Ты дал мне слово, не забыл? А это значит, что через неделю мы вновь встретимся здесь, и ты опять заменишь меня на железном троне. И так будет продолжаться, пока ты с честью не выдержишь Обряд Единения, доказав, что готов заменить меня на престоле Тартарии.

— Пощади, отец! – взвыл Гервасий. – Я не смогу…

— Хорошо, я освобожу тебя от данного мне слова, если ты поклянёшься с завтрашнего дня оставить свои пирушки, охоту и женщин. Будешь всё время рядом со мной, начнёшь вникать в государственные дела и по возможности принимать на себя ответственность за решение возникающих проблем. Сначала, конечно, под моим непосредственным руководством, а потом и самостоятельно.

— Я согласен! Даю слово, отец, что отныне стану твоим самым прилежным учеником и самым преданным подданным. Но как же быть с моими…

— Заговорщиками? – безжалостно уточнил я. – Это проблема Государя, и я её уже решил. Да-да, не удивляйся. Ты многому должен научиться, сын! Радуйся, что у тебя будет такой учитель, как я.

—

Когда вернулся Синеус, передавший принца Гервасия в надёжные руки моего личного лекаря, я бросал в огонь печи последний документ. Мой рабочий стол был пуст, на нём не осталось никаких письменных свидетельств существования заговора принца Гервасия против своего Государя. В молчании самого принца, моего личного лекаря и Синеуса я не сомневаюсь.

— Как дела у нашего узника? – спросил я палача. – Рад небось, что сегодня его зад отдыхает?

— Да, Государь, — поклонившись, ответил Синеус. – Он просто счастлив. Его раны что-то плохо заживают, и выпускать его в таком виде на церемонию было бы нежелательно. Я даже на всякий случай подыскал ему замену.

— Да, бедняга Гервасий! – Я невесело рассмеялся. – «Отец, как ты такое выдерживаешь?» Как думаешь, Синеус, как скоро мой сын начнёт подозревать правду?

— Не думаю, Государь, что принц Гервасий догадается.

— Что ж, значит, когда-нибудь мне самому придётся рассказать ему, для чего мы держим тайного узника в подземельях Грановитой башни. Много уцелело заговорщиков?

— Всего трое, Государь.

— Маловато. Уж больно часто мрут твои тайные узники! Скоро в моих тюрьмах и преступников не останется. Заговорщики хотели меня заменить? Скоро им представится такая возможность. Каждому! Вот только трон окажется железным…

Сергей Калабухин