— Я потерял, Таисья Ивановна!

— И я, Марья Павловна!

— И я!

— Что потерял, Коленька?

— Что, Петя?

— Смысл жизни, существования моего!

Маленький был, блестящий, родной, у каждого – свой, индивидуальный, но всё – такие похожие.

…сын хлопнул дверью, обвинил в безденежье, заорал, что, коли нет денег, рожать нечего было, теперь майся ему…

Три года, как в русло расплавленным металлом страсти и мысли, влитые в сочинение романа; три года аскетизма, нерегулярного питания, взвихрённых ночей; долгая правка, посаженное зренье, штормовое упорство.

Никто нигде не напечатал.

И своих денег издать нет.

Пять лет учёбы – цифры, формулы, графики, теоремы; работа в институте, который развалился, как намокший ломоть хлеба, мытарства, попытка – от нелепой всеобщности – торговать, окончившаяся окончательным разорением.

Из заоблачности глядят воспитательницы детского сада.

— Не плачь, Коленька, ну потерпи немножко, или – так, попиши для себя. Вот водичку и хлебушек будем в полдник кушать.

Лицо её расплывается, превращается в неопределённую маску, и слышится бормотание о церковной милости, о благодати, подаваемой в церковках, где попы жирны, как ходячие горы сала, а кресты на их животах посверкивают, как счастье.

— Не плачь, Петенька, придумается, как жить, ничего, что денежек нет, на ужин – помечтаем…

— Не плачь, Васенька, одумается сынок, вернётся…

Горы книжонок, набитых  эзотерическими бреднями и сказками о многомерной медицине; тьма шарлатанских контор, где шары поблёскивают, свечи горят, с потолка низвергаются букеты сушёных трав, а глаза гадалки мерцают таинственно…

Всё это в пределах одного, экспериментального детского сада: не заметили?

Расфранчённый Толенька приезжает на новенькой машинке: его благословили удача, хитрость, умение очутиться в определённом месте: Толенька оказался возле нефтяной трубы, или ловко продавал недвижимость в Америке.

Воспитательницы хвалят мальчишку, гладят по головке, приводят в пример, дают ему шоколадки.

Укоряют других – А ты всё, Машенька, в куклы играешь: разве педагогика это дело? Только торговля, только спекуляция!

— А ты, Женечка, всё стишками балуешься, выдумываешь, что слышишь нечто такое… голоса там всякие…

Ладно.

Кое-как большинство пока с пищей и напитками, ибо для плоти главное – есть и пить.

Вы не заметили? Ведь всю жизнь можно прожить без религии, физики, поэзии, химии, живописи, музыки, нумизматики – без чего угодно – но без еды всякий ребёнок живёт дней сорок, а без воды – неделю.

Вот и тащат воспитательницы-судьбы кому хлебца, кому гуся жареного, а что не равны по калорийности штуки эти: так что ж… неравенство – основной принцип детского сада: оно якобы кого-то чему-то научит: церковники погудят о неизъяснимости воли кого-то, незримого,  а экономисты создадут концепции – столь же сложные, сколь и лживые (есть ведь науки, изучающие свойства мира: математика, или химия, а есть – работающие с продуктами человеческой жизнедеятельности, да так, чтобы оправдать очевидную перекошенность оной).

Вот детки собрались, обмундировались, вооружились: Пашенька вопит, что надо соседнему саду дать раза! И все слушают, ибо за Пашенькой тащится целый ряд вопящих деток: кто с телевизором, кто с радиоприёмником, а иные и с интернетом, и всё, используя шумелки свои, подтверждают: прав Павлик.

А что поотрывает тысячи, десятки тысяч голов и ручек – ничего, на то и детки, чтобы глупо шалить.

Миллиончики даже погибнуть могут, — и ладно, процесс бесконечен, новые детки появятся…

Воспитательницы, седея головами, вырастают, растворяются в небесах; потом опускаются, делаются ниже, являясь в детских кошмарах, выкрикивают нечто злое, хватаются за палки, гладят по головкам; детки вскакивают, отрываясь ото снов, начинают суетиться…

И надо всем — гипотеза царящего, управляющего, единого: не доказуемая, не проверяемая…

Помилуйте, разве деток воспитывают палочными ударами, или отсечением голов?

Да вот — всю историю зачем-то воспитывают.

Всю-всю.

И чуть-чуть меняется садик, становится комфортнее, детки читают побольше, даже делятся иногда чем-то с другими.

Но – это так, чуть-чуть, а суть всё та же – эгоистичная, алчная, тёмная, как ток крови в глубинных пластах плоти каждого бедного-бедного ребёнка…

Александр Балтин