А я люблю писать про алкоголиков. Был бы художником писал бы их в масле, да не сподобил господь, и потому – словами. А слова — материал славный, мягкий да податливый. Знай лепи обороты и предложения, обжигай да раскрашивай. Тут главное, чтобы вверх, чтоб в ноосферу, а не по погребам в банках закатанных.

Русский алкоголик – человек широкий, тотальный и искренний. Он каждый день своего самоубийства норовит в праздник превратить, всё песни поёт, да стихи читает. Не замечал ли ты, мой умный и трезвый читатель, что человек подвыпивший обязательно спеть должен. Драки, бабы всё потом, всё вторично. Сначала спеть! И так, чтоб до слезы, до воя. А если не спеть, то стихи почитать. Наш алкоголик очень поэтичен, а наши поэты соответственно… Ну можно даже не перечислять, все знают. И зря поэтов наших винят в грехе этом, мол не пил бы, ещё бы пожил, ещё бы написал. Да вот вам хорей, во всю вашу поэму – и не пожил бы, и не пописал. Тут одно без другого никак. Вон Пушкин не пил, не пил… и что… пристрелили. Не стаканом так пулей, а поэту на Руси век недолгий. Про себя вроде как и неловко, да скажу – я как пить бросил сразу на прозу перешёл, потому, скорее всего, и жив до сих пор, предатель. А рассказать хочу не о себе, а об алкоголике Василии Филипповиче, хотя, поди знай, как оно там всё устроено в этом эфире, и как мы все там повязаны – начинаешь о другом писать, а всё равно и про себя поведаешь…

Рассказ Ивана Жердева «Алкоголик Вася, бизнесмен, поэт и сволочь»

читает актёр Владимир Абрамов

_

Актёр Владимир Абрамов

… Жил мой друг Вася широко. А чтобы эту ширь ещё расширить Васька пил, много и запойно. То есть если начинал, то и не останавливался, пока можно было добыть зелье и внутрь залить. А добыть он мог всегда, везде и в любой ситуации, а значит и останавливался только когда нутро уже не принимало.

И много было совершено подвигов, поступков, приключений и мерзостей, достойных и более искушённого пера, но здесь поведаю я только одну историю про перелёт нашего героя из России в Америку.

Василий Филиппович был, как ни странно, ещё и удачливым бизнесменом. Хотя – что здесь странного? Русский алкоголик легко сочетает и не такие вещи. Может и залы собирать, и страной руководить. А бизнес, политика и запой – сущности родственные, можно сказать – родные. И там и там самое трудное остановится. Невозможно. Потому что, если остановился, то ты уже не бизнесмен, не политик и не алкоголик. А исконный русский купец, он же нынешний бизнесмен, всё-таки человек русский, с душой и понятиями. И потому, дешевле купив и дороже продав, он где-то там, в глубине еще не пропитой души, понимает, что совершает мерзость. Не умом своим понимает, ум на другое заточен, а именно внутри своей божественной сути. Умом он так думать не может, и словами так никогда не скажет, но ведь понимает же где-то, как-то. Потому и мается, потому и бухает родной.

А вот банкир, например, алкоголиком быть не может. И то, что он мерзость совершает в ежедневном режиме его никак не тревожит. Это каста особая, непьющая и душой не болящая. Не то, что там души вообще нет, такого и быть, вроде, не может, но она такая вот… не знаю, подлючая что ли… бездушная душонка эта… Да бог с ними, с нелюдями. Вася был всё же человек пьющий и ранимый, с душой страдающей. Так что лучше о нём, сердешном.

Опоздание рейса — всегда повод выпить. И если в аэропорт Василий Филиппович прибыл трезвым, в сопровождении свиты, то на борт он понялся один и под шофе. «Chauffe» в переводе с французского значит «подогретый». Выражение «подшофе» затесалось в русский язык благодаря, отчасти, стараниям молодого гусара Раевского, тоже изрядного шалуна. Я не к тому, что знаю откуда взялось словечко, а от того, что если бы по времени поменять местами Васю и Раевского, то они вели бы себя точно также, каждый в своём веке.

В салон самолёта Вася вошёл весёлый, бодрый и с гитарой. Гитару он в то время всегда возил с собой и в багаж никогда не сдавал, потому что гитара была очень дорогой и ранимой, а он её берёг. К месту тут будет пояснить, что Вася помимо того, что зарабатывал, как мог, ещё и песни писал и пел, и настолько это дело любил, что даже выступал с концертами, на которых как раз ни копейки не зарабатывал, но получал массу эмоций и удовольствия. Как любой успешный человек он был тщеславен. Ну нравилось ему восхищение толпы, аплодисменты и внимание. Ну и девочки, само собой. Не понимал он, в силу возраста и малого осознания, что в любом аплодирующем ему зале, ровно половина хлопающих с ещё большим рвением бы стреляла. Прямо в ненавистную Васину рожу с двух рук, по македонски. Зависть – самый сухой и лучший порох к любому калибру.

Итак, бодрый и весёлый Василий Филиппович, с гитарой добрался до своего места и оказался в окружении не менее весёлых соседей, директоров АВТОВАЗА, летящих в Детройт по обмену опытом. То есть люди, выпускающие «Жигули», ехали делиться опытом с людьми, выпускающими «Крайслер». В самом предназначении экспедиции уже было столько смешного, что поездка не могла пройти скучно.

На высоте десять тысяч метров над землёй всё по другому. Присутствие опасности, высота и скорость меняют привычные разговоры и ощущения. Почему стюардессы выглядят сексуальнее, чем проводницы? Да высота подстёгивает. И желания острее, и впечатления сильнее.

В соседи Васе угодили работники высшего звена АвтоВаза: Аркаша Файнберг, поволжский еврей и главный дизайнер завода, и Скотт Клайнер, финансовый консультант из Британии, оба страшные патриоты России и Жигулей. Быстро познакомились и сошлись на почве «Столичной» с томатным соком, причём консультант не смешивал, а чисто по русски запивал. К Василию он сразу начал обращаться «Бэзил», на что Вася вежливо отвечал: «Видите ли, Скотт».

Не помню ни одного анекдота про русского, еврея и англичанина? А ведь забавная троица… И оказалось, что то что немцу смерть, хорошо еще и англичанину, и еврею. Напились ребята крепко. А когда Вася расчехлился и запел, хорошо стало уже всему рейсу Москва-Лос-Анжелес-Сан-Франциско. Они сидели в тогда еще курящем конце салона и пели вечное есенинское «Стою один среди равнины голой…», а последнюю строчку «и ничего в прошедшем мне не жаль» подхватывали и повторяли уже все пассажиры, две стюардессы и второй пилот. Как славно, как уютно устроились двести с лишним человек на высоте десять тысяч метров. За бортом ночь, под крылом океан, и все знают, что не дай бог, оно случится ни у кого шансов нет, и поют так, как будто последний раз в жизни. Ни один, в бубен зарепетированный хор, не выдавал такой унисонной задушевности:

Не отгорят рябиновые кисти

От желтизны не пропадёт трава

Как дерево роняет тихо листья

Так я роняю грустные слова…

И чудится мне, что подлетела в ночи к самолёту тарелочка, включила прослушку салона и умилились два зелёных гуманоида. И сказал один другому: «И чё нам говорили – дебилы, мол, дебилами. Нормальная планета», дослушали песню, пустили зелёную слезу, включили форсаж и умотали на свою Альфа-Центавру. Так Василий Филиппович, сам того не зная, в очередной раз спас человечество.

И не говорите, что такого быть не может. Всё может быть. Голову на отсечение не дам, но ведь летают же, и слушают, так что вполне, вполне… «Есть многое на свете, друг Горацио…»

Однако вернёмся в салон. А вечер переставал быть томным в курящем салоне. Кстати о курении. С чего бы это вдруг весь мир сошёл с ума и набросился на людей вдыхающих табак. Тысячелетиями ведь его курили и даже в культ возводили. И чтобы там не верещали теперь СМИ и, якобы, здравоохранение, но лично для меня изящество красивой трубки не уступает изяществу скрипки. Да, я курю, я привык и я не понимаю – почему я должен толерантно терпеть _едика, масляно глядящего на моего сына и гнобить нормального мужика, скромно дымящего в углу ресторана. Спросите любого знающего учёного про этот бред насчёт пассивного курения, и он просто повертит пальцем у виска, если реально знающий. И любой практикующий врач вам скажет, что запрет на курение в больнице и на территории уже отправил на тот свет массу курящих сердечников. Больница и так место не вдохновляющее, а если у людей жёстко отнимать, пусть вредную для него, но любимую привычку то человек испытывает стресс с жизнью, порой, не совместимый. Человек – это сумма прекрасных вредных привычек. Отними их у нас, мы и людьми перестанем быть. А нас опять хотят разделить. Злостная и дебильная пропаганда, вроде бы и правильных вещей, очень грамотно разводит нас по сторонам – вот вы ребята хорошие, правильные, а вот те, что курят они люди вредные, тупые, второго, в общем-то сорта. С ними можно вот так. И загоняют их в тесные стеклянные кабинки с плохой вентиляцией, и все идут и смотрят, как там изгои коптятся. И думают – так вам и надо. Не хотите бросать, так вот вам. А ведь все это уже было. Из за цвета кожи, из за религии, из за нации, из за языка, да из за чего угодно, главное найти повод, различие и показать – вот вы нормальные и вас много. А вот эти не такие уж и нормальные. Ату их убогих… Пусть станут, как мы или совсем перестанут.

Однако вернёмся, мой редкий и умный читатель, в салон. Ты меня прости за эти отступления, но ведь оно так и пишется – выскочило слово и повлекло за собой. За каждым словом можно найти событие, явление нам не постороннее. И когда уцепится мысль за одно всего лишь слово, то так его заласкает, что потом и оторваться трудно. «Ты в салон когда-нибудь вернёшься, филолог хренов?» — слышу я голос своего умного, любимого читателя и возвращаюсь в салон.

А вечер там переставал быть томным. После песен начались бабы и драки. То есть ничего в общем-то нового. Рано гуманоиды улетели, купились на лирику, нужно было до конца досмотреть, дебилы бы всё равно проявились.

Красивая секретарша – обязательный атрибут заграничной командировки большого начальника. А русская красивая секретарша вполне еще может оказаться девушкой порывистой и необязательной. А тут еще Вася с гитарой, голосом и Есениным, пропади он пропадом, в смысле – Вася, не Есенин. Секретаршу генерального директора АвтоВаза родители-славянофилы назвали при рождении Василисой (не поверите, опять случайная прелесть попадания), и тем уже предопределили судьбу неординарную и своевольную. Аттестат с медалью, музыкальная школа, модельное агентство и иняз Нижегородского пединститута довершили развитие и растление малолетней поволжской умницы и красавицы.

Разгорячённая высотой, «Виски» и вокалом, Василиса сверлила васильковыми глазами Василия. Здесь не тавтология, боже упаси, а наиболее точное описание процесса в разрезе цвета и чувства. К концу песни об одиночестве она уже любила его, а он уже это понимал и тоже её хотел. А генеральный не зря добился генеральства и процесс отслеживал, но одно дело у себя в Тольятти, где каждый мент и бандит знал, что девка генеральская и взглядом не моги, а тут узкая алюминиевая сигара в небе над океаном, и тут ты просто пассажир и мужик, если ты реально мужик. Надо отдать должное генералу, он мужиком был и за самку свою мог биться, отбросив чины и регалии. И битва состоялась.

В самом хвосте самолёта, там, где кухня, есть маленькая площадка между стойками для подогрева еды. Не поле Куликово, конечно, но для поединка достаточно. Именно там и застал генерал парочку. Тёзки уже обнимались и целовались. Тут уж слова не нужны, всё предельно ясно. Вопрос – «Ты чего к ней пристаёшь?» неуместен, а ответ ввиду занятости языка невозможен.

Самолёт вошёл в зону турбулентности во время нанесения удара и сместил направление кулака. А надо сказать, заслуженно получила в глаз красавица Василиса. Я абсолютно против избиения женщин по любой причине, и дело это считаю недостойным мужчины, но тут не я, и даже не генерал, тут турбулентность. Ударившись спиной о стойку, Василиса затем упала вперёд и приняла силиконовыми губами ногу Василия, бревном летящую в детородные органы генерала. Божий промысел по разному выглядит. Не всегда эстетично. При следующем рывке самолёта двое мужчин, быстро и жёстко отметеливших секретаршу, схватились в объятиях и упали на пол. Сверху на них напрыгнула окровавленная красавица и с воплем «Ах, вы, суки» молотила не разбирая, чем попало и гусляра, и генерала. А в руки попался металлический судок из печки с подогретой рыбой в томатном соусе.

Ах, любишь ли ты, мой тонкий, интеллигентный читатель, всю эту мерзкую прелесть пьяной русской драки, так как люблю её я? А я очень люблю.

Ну, вы только представьте картину, посмакуйте. Десять тысяч метров, реально над уровнем Атлантического океана, советский самолёт-гигант ИЛ-96, напряжённый экипаж вручную преодолевающий грозовой фронт, пассажиры, кто пьёт, кто спит, кто решает проблемы и месиво в хвосте, на кухне. Вот она модель семьи, государства, планеты. Эх, зря улетели гуманоиды, надо было досмотреть.

На шум, хватаясь за кресла и стойки, подоспели автовазовцы и растащили, наконец, любовный треугольник. Женщины, с участливыми лицами и радостными сердцами (наконец-то), приводили в порядок лицо АвтоВаза, а мужики, как и положено, усадили рядом самцов и заставили выпить мировую. Британец Скотт откровенно ржал, а еврей Аркаша толково объяснял мужчинам бессмысленность для человека разумного драки за самку. Залитые кровью и томатным соусом бойцы, наконец выпили и, вроде как, замирились. Но, после очередной мировой, генерал предъявил Василию разбитые секретарские губы, за которые он заплатил пять штук баксов лучшему хирургу Москвы. И зачем ему теперь секретарша с такими губами, и что она теперь насекретарит. В ответ Вася предъявил автовазовцу последнюю модель жигулей, такую же несуразную и непригодную, как разбитые губы генеральской секретарши. На том и помирились. Один, один.

Расстались они в Лос-Анжелесе почти друзьями. Так бывает. Вася улетел в Сан-Франциско, а генерал, с побитой секретаршей и бухой свитой в Детройт, делиться все-таки опытом. На санитарном кордоне у него отобрали хвост судака, торчащий из нагрудного кармана пиджака, как куриная ножка у Азазелло.

Я к чему это всё рассказал. Не в драке суть, хоть и прикольно. И «Аэрофлот» — волшебная компания. Но летать надо на наших просторных «ИЛ-96», а не на всяких «Боингах». И я против того, чтобы всякий толстый американец в униформе отбирал хвост нашего русского судака у нашего русского производителя, какой-никакой, а своей машины. И чтобы британский Скотт ржал над нашими внутренними разборками я тоже не согласен. Мы сами разберёмся. Наш самолёт, наш судак и секретарша наша. И мы наших любим, хотя иногда и бьём. Но только сами. Сами, понятно? Не надо к нам лезть, иначе мы перестанем разбираться между собой и разберёмся с вами.

  Клянусь шрамом на виске от горячего кухонного судка компании «Аэрофлот».

Иван Жердев