— Надо одну бабку отнести, — сказал Саня. – Поможешь?

Был месяц май, светило солнце, и на улице стояла такая благодать, что даже помоечные кошки не вызывали привычного раздражения. Хотелось любви и пива и совершенно не хотелось никуда никого носить.

— Что за бабка?

— Вовкина, — пояснил Саня. – А тащить на Щуровское.

Вовка был нашим общим знакомым, работал шофёром на заводском «Икарусе», выпивал умеренно и был уже третий раз женат. Хороший парень. Свой, как говорится, в доску.

— В ней весу как в овце, — продолжал уговаривать мой давний товарищ. – Да мы с тобой вообще только крышку понесём. Сам гроб другие алкаши потащат.

Вообще-то, на этот намёк – «другие» — можно было и обидеться, но, повторяю, солнце, благодать… Да и какой смысл обижаться на сермяжную правду жизни?

— Тем более, что ты в отпуске, делать всё равно нечего, меня тоже с работы выгнали, — продолжал он с непонятным упорством. – Ну, чего?

Я молчал. Действительно, отпуск… Картошку, что ли, посадить? И опять вопрос: зачем? Затем, чтобы есть. Есть, чтобы пить… пить, чтобы жить… жить, чтобы… Философия!

— … а прямо с кладбище — на поминки. Вовка в «Зеркальном» зал снял на два часа. За два часа-то – о-го-го! (Чего «о-го-го»?) И вообще, когда ты ещё в «Зеркальном» побываешь?

«Зеркальный» это ресторан. Считается одним из самых дорогих в городе, поэтому ходят туда исключительно жулики или очень ответственные лица. Для поминок — скидка. Двадцать процентов.

— Значит, завтра в два, у морга, — совершенно правильно расценил моё противоречивое молчание Саня. – Ты только это… чего-нибудь тёмненькое надень. Не на свадьбу же, сам понимаешь…

На следующий день, без пяти два я подходил к городскому моргу. Саня был уже там, Вовка — тоже.

— Я же сказал: придёт! – обрадовался Саня, обращаясь к Вовке. Вовка кивнул: конечно, придёт. Он всегда приходит. Чего ему не приходить-то? Уж сколько раз приходил…

 -Мы втроём, что ли? – спросил я. – Больше никого не будет?

— Справимся, — успокоил меня Саня. – Бабка худенькая. Не тяжелее овцы.

(Далась ему эта овца! Можно подумать, что он когда-нибудь таскал этих самых овец! Тоже мне, Мафусаил нашёлся, «свинаркин пастух»!)

Лицо покойной было похоже на сморщенное печёное яблочко, только что вынутое из духовки. Саня не обманул: бабка была действительно маленькой и худенькой, чего не скажешь о гробе, внушительный вид которого вызывал робость и уважение. В таких произведениях ритуального искусства принято хоронить или заслуженных бандитов, или номенклатурных персон среднего и выше рангов.

— Фанерных не было, — пояснил Вовка. – Пришлось этот брать, из досок. Между прочим, мейд ин Италия.

Мы с Саней с почтением уставились на иноземную домовину.

— Сколько же стоит? – спросил Саня.

— Нормально стоит, — успокоил его Вовка. -. Для бабки – не жалко. Хорошая была. Сколько раз я у неё деньги занимал – и каждый раз без звука. Иногда и без отдачи – а она и не спрашивала. Жалистная была. Всех жалела, сволочей.

— А чего это она улыбается? – шёпотом спросил Саня, подозрительно глядя на покойницу.

— Я откуда знаю? – равнодушно пожал плечами Вовка. – Да ей-то уже всё равно. Ты может, тоже улыбаться будешь. В своё время.

Саня, обидевшись, набычился. Хотел что-то сказать, но Вовка толкнул меня в бок: давайте, берёмся. Некогда бабкину улыбку обсуждать. Чай, не Мона Лиза.

Мы схватились за края. В бабке-то весу может, и действительно было как в овце, но только общий вес груза тянул на целую отару.

— Из сырых, что ли, сколачивали? — закряхтел Саня. – Халтурщики. А ещё макароны едят. Жульё мафиозное!

— Сейчас самый сезон, — пояснил Вовка. – Гробы влёт идут. Мне один знакомый доктор из Белоомута рассказывал, что у них каждое лето прямо на огородах старики и старухи дают дуба каждую неделю. Полют какие-нибудь грядки – и тырь! Прямо носом в огурцы. Солнечный удар. Сливайте воду.

— Так что смотри! – почему-то предупредил он Саню. – Будешь огурцы или какую другую закуску на «фазенде» полоть — особо не увлекайся. А то запросто.

— Чего запросто-то? – опять запетушился Саня. – Чего всё я-то?

— А то и запросто. И даже понять ничего не успеешь, как уткнешься.

Наконец, мы затолкнули гроб в машину.

— Перекур – и поедем, — сказал Вовка и достал из сумки бутылку.

— Жарко.., — промямлил я. Мужики посмотрели на меня с непониманием и удивлением.

— Делов-то… – пожал плечами Саня. – А помянуть надо. По глоточку. Чтоб всё по-людски.

Аргумент был железобетонным. Я взял в руку стакан. «Глоточек» оказался граммов на сто пятьдесят, не меньше, но в такой момент – и мелочиться? А Вовка жадным никогда не был, всегда наливал щедро, от души.

Из кустов, что росли вокруг морга, вынырнул вполне определённой социальной принадлежности тип. По его ищущему взгляду было понятно: желает помянуть. Вовка налил и ему. Тот выпил и, ничего не говоря, ускакал обратно в свою засаду.

— Ты всем-то не наливай, — дружески предупредил Вовку Саня. – Такие ухари здесь специально с самого утра пасутся.

— Да ладно! – легкомысленно отмахнулся Вовка. – Жалко, что ли. Пусть освежится. Тоже человек.

Саня хмыкнул. Он был сторонником справедливого распределения жизненных благ и презирал иждивенцев.

У подъезда стояли три тётки в тёмных платках. Своими торжественно-тревожными взглядами они напоминали солдат, готовящихся заступить в почётный караул.

— А где мужики? – спросил Вовка. Одна из тёток (оказалось, бабкина племянница) злобно фыркнула.

— Я бы таких мужиков… Похмелились и смылись. Сказали: пойдём пивка попьём. Уже минут двадцать как нету. Тоже мне, наняли… — и захотела сказать очень неприличное слово, но другая тётка её вовремя одёрнула.

— И чего делать? – растерялся Вовка.

— Чего… Хоронить, чего! Не назад же везти!

— Да здесь мы., — раздалось робкое из-за грузовика. – Раскудахталась… Уж и пивком не освежись…

— Где вас черти носят? – набросилась на них тётка.

— Сказали же – по пивку…

— «По пивку».., — фыркнула тётка. – Знаю я ваше пивко! Успеете ещё нажраться-то!

— Ты чего, мать? – опешил любитель пива. Он явно не ожидал такого напора.

— А ничего! По-людски надо себя вести, поняли? Люди вы или уже?

Алконавты, осознав своё полное социальное и общечеловеческое ничтожество, засмущались.

— Ну, чего ты, мать, разгунделась? – примирительно пробормотал один из них. — Лопаты где?

— Какие лопаты! Сейчас батюшка приедет. Отпеть надо. Чтоб всё как у людей.

— Так Сергевна вроде партейная была…

— Кто?

— Сергевна.

Тётка энергично повертела пальцем у виска.

— А закапывать мы сами будем? – догадался я.

— С чего ты взял? – спросил Вовка.

— Этот алконавт сказал: лопаты…

— Слушай больше. Не, — и он мотнул головой. – Там свои копатели. Специальные.

— Зарабатывают – будь здоров! – завистливо вздохнул Саня. – У меня сосед хотел устроиться – хрен наны! Очередь! И, что удивительно, не пьют.

— Ага, — охотно согласился я. – За себя льют. Чтоб могильщик да не пил…

— Я тебе говорю! – закипятился Саня («Я тебе говорю!». Он говорит! Мать моя женщина, какой крупнейший специалист гробокопательного дела!). – За место держатся, поэтому и опасаются!

— А если зимой? На морозе?

— На морозе, конечно, можно, — подумав, согласился Саня. – На морозе — для сургеву. И для профилактики опять же. На морозе без водки много не накопаешь.

Он знал, что говорил. Был действительно большим универсальным специалистом.

— А сейчас на кладбище можно себе участок впрок купить, — продолжил он эту увлекательную тему. – А чего? Логично! Ты ещё живой-здоровый, ещё бегаешь-сопли жуёшь, а участок тебя уже дожидается. У меня один знакомый целую сотку купил.

— Куда ему сотка-то? – удивился Вовка.

— Говорю же – впрок! На себя, жену, детей, внуков, родственников. Он ещё собак очень любит.

— Целое общежитие!

— Семейное захоронение, — поправил Саня. – И очень удобно.

— Когда крякнешь, тебе везде будет удобно, — философически рассудил Вовка. – Хоть в общаге, хоть в овраге.

— А у меня сосед, Прохоров Василий, себе памятник впрок сделал, — вспомнил я. – Ему там всё написали: и имя-фамилию, и дату рождения и даже чёрточку. Только дату смерти не поставили, потому что он в то время ещё живой был и даже выпивал регулярно. А когда помер, тут же родственники налетели, то-сё, суета-маета, похоронили, помянули, а памятник так без даты смерти и воткнули. Вот он теперь и лежит без этой даты. Как вечно живой.

— И к чему ты это рассказал? – прищурился Саня.

— А к тому, что не всё надо впрок делать. Когда-то надо и обождать.

Кладбище находилось в сосновом лесу. Пока мы шли от дороги до могилы, где-то впереди не переставала куковать кукушка. В этом неутомимом куковании можно было усмотреть вызывающее глумление над здешними упокоившимися обитателями.

— Песок, — деловито проинформировал Саня, когда мы добрались, наконец, до места. – Для покойника самое оно. Долго не тухнешь, и червяков нет.

Стоявшая рядом толстая бабища, услышав эти слова, шарахнулась от него, как от чумового.

— А ты откуда знаешь? – спросил я.

— Рассказывали.

— Кто?

— А тебе лишь бы к словам прицепиться! – неожиданно рассердился он. – Умные люди!

-Живые?

Теперь он обиделся по серьёзному. Раскрыл было рот, но тут неожиданно откуда-то справа грянул ружейный залп. Кукушка замолчала. То ли испугалась, то ли попали.

— Это нашей бабке что ли? – удивился Саня.

— Военного закапывают, — сказал Вовка.

— Закапывают собак, — заметил я…

— Опять цепляешься! – вспыхнул Саня. – Не надо было тебе у морга наливать.

— А ты и не наливал.

— Конечно. Не меня же забирали.

Я непонимающе посмотрел на него. Саня сделал вид, что этого взгляда не заметил.

Подошли к месту. Я почему-то вспомнил зловещую фразу: « из ямы дохнуло могильным холодом». И нашей ничем зловещим не дышало. Наоборот, всё было очень буднично и даже, если можно так сказать применительно к конкретному случаю, миленько: старушки, веночки, чёрные платочки, гроб, похожий на нарядную дорогую игрушку…

— Я за эти два месяца уже пятую зака… хороню, — сказал Саня, задумчиво глядя на могильную яму. – И все почему-то старушки. А говорили, что они дольше живут.

— Молодец! – неожиданно похвалил его Вовка. – Сам смотри не.., — и так же неожиданно замолчал.

— Чего «не»? – опять запетушился Саня (характер такой: заводится с пол-оборота). – Чего «не»? Чего ты меня всё хоронишь-то?

— Извини. Это я случайно, — извинился Вовка.

— Случайно.., — Саня всё же надул губы (Обиделся!). – Всё у нас… у вас случайно. Закопа… похоронить без случайностей не можете.

Стол в ресторане был уже накрыт. Официанты, согласно ситуации, изображали неторопливую деловитость и почто родственную участливость.

— О, сервюжинка с хреном! – Саня от удовольствия даже языком прицокнул. – Интересно, сколько стоит?

— А тебе что за дело? – хмыкнул я. – Платить, что ли, собираешься?

— Интересуюсь. Под такую закусь можно и литрушечку запросто уговорить.

Справа сидели три старушки одинакового возраста.

— Отмучилась Сергевна… Ваську-то скоро выпустят?

— Год ещё… Если поэтому… как она говорила… условному-досрочному. Это ведь он денег-то прислал. Ну, чтоб гроб хороший, ресторан.

— Откуда же взял? – удивилась одна из них. – Где ж в тюрьме заработаешь?

— Так Васька не простой вор, а этот… ну, который ихний главный… Тиливизер смотришь? Вот там всё как здесь. Только у нас сберкасса, а у них – тоже. Называется «общак». А он, Васька, там популярный… не так – авторитетный… Какой уже раз-то? Третий?

— Четвёртый. Первый раз его ещё маленьким посадили. Он тогда бельё у Моисеихи скрал. Шустрый был. Зачем ему бельё? У ей же трусы пятьдесят восьмого размера и лифчики всегда рватые!

— Ну вот! Четвёртый! А ты говоришь!

— Я?

— …да у неё все ребяты непутёвые. Что Васька, что Витька, что Верка. И внук вон, Вовка… — и все трое, как по команде, уставились на Вовку.

— Здоровый бугаина, только и знает, что женится…

— Зря ты, Матвеевна, — возразила худенькая, с золотым зубом. — Хороший парень. В баню ходит.

— А как идёт из этой бани, то морда – во! Чего они туда, мыться, что ли, ходют? Мыться и ванна есть. Водку они туда ходют хлебать. Всё никак не нахлебаются…

— А кем она была-то? – спросил я Саньку.

— Кто?

— Бабка вовкина.

— Кем.., — хмыкнул Саня. — Бабкой, кем… Дома сидела, щи варила. Ей ведь уже под девяносто.

— Что ж она, всю жизнь щи варила?

— Работала, конечно… Кажется, в стальнухе на машиностроительном.

— Да ладно трендеть! Там и мужики-то долго не выдерживают!

— Может, нормировщицей какой… Не на самих же печах! Она чего тебе, Стаханов, что ли?

— При чём тут Стаханов?

— Ну, он же был герой-передовик!

— Стаханов был шахтёр, а не металлург.

— Да какая разница… Что там валдохвай, что здесь потей…

В ресторане мы пробыли около часа. Выйдя на улицу, закурили. По-прежнему ярко светило солнце. Наверное, грустно в такой день помирать. Впрочем, жизнь всегда лучше смерти. При любой погоде.

— Хорошо отметили, — сказал Саня и тут же поправился, — … И проводили, и помянули. По-людски. Так и надо.

— Чего надо?

— Чтоб по-людски. Это — главное. Чтоб не как собаку.

Алексей Курганов

Иллюстрация: фото с сайта THE_MORNING_SPB