Пятница, 29.03.2024
Журнал Клаузура

Вася и Федя

Страницы эти несомненно весьма субъективны — я к этому стремился, потому что пишу об очень близком друге… впрочем, все мои размышлизмы категорически субъективны — нет смысла перетолмачивать общедоступное. А я чувствую, что должен рассказать, чего другие не знают, об известном только мне и тому, о ком вспоминаю, о том, что было между нами,  что видел и слышал сам… и ничего с чужих слов… а если приходится цитировать, то стараюсь тоже только близких друзей, которым доверяю и которые сами достойны размышлизма. Возможно, он уже написан или вот-вот родится…

Хромушин Олег Николаевич по моему глубочайшему убеждению ушёл из жизни безвременно…

В свои 17 лет он подался добровольцем на фронт, успел побывать и на западном против Германии, и на восточном в Манджурии… сражался  на передовой, руководил  военным полевым духовым оркестром, а после Победы —  созданным им оркестром суворовцев…  когда-то, мальчишкой, он сам играл в подобном коллективе… Эхо тех лет трагически донеслось до мирных послепобедных дней.

Вот как он сам вспоминал об этом:

“3 августа 1942 года немцы вошли в мой родной Ставрополь (на Кавказе – С.М.). не было 15 лет. Во время оккупации родители нигде не работали, а я халтурил на домре-теноре в оркестре народных инструментов, созданном нашим бывшим пионерским руководителем на частных условиях. Все бы ничего, но однажды я проявил патриотизм. Как-то, прогуливаясь по улице, я обнаружил на стене листок с частушками, ругающими Сталина и вообще нашу систему. Возмущенный за своего вождя, я сорвал листок и отдал своему руководителю… А уже после войны, в апреле 1950-го, был арестован по 58-й статье (“измена Родине”) по обвинению в написании частушек антисоветского содержания в 1942 году”…

Это много позже выяснилось, кто написал донос и что в том доносе…  Можно сколько угодно недоумевать и разводить руками…такое “творческое” время было в советской стране! Сочиняли все… кто что мог…

Хромушин Олег Николаевич

Вышел на свободу Олег Николаевич только после смерти тирана… вот этих потеряных в неволе лет, что надорвали его сердце, он не дожил… Я так думаю… и всё. Точка. Об этом больше ни полслова, потому что сам Олег не любил это вспоминать и говорить об этом, тем более публично. Я узнал о тех событиях только, когда попросил его набросать несколько слов, так сказать, автобиографических. Мне предстояло написать предисловие к его или нашему общему, уже и не помню, сборнику… Этот листочек с его разборчивым, детским почерком и сейчас перед глазами… строчки скатываются вниз с правой стороны неразлинованной бумаги и под ними такая характерная его подпись: большое О, а дальше будто утончающийся и извивающийся хвостик – фамилия…

Итак!..

Очевидно, в конце семидесятого года прошлого, двадцатого века… может быть, в начале семьдесят первого… музыкальный редактор Всесоюзного вещания для детей и юношества Геннадий Алексеевич Крылов предложил мне написать цикл песен для детей. Я, конечно, первым делом поинтресовался, кто композитор? И услышал: “Пиши… приноси… потом вместе подумаем…!”

Честно сказать, ответ не очень-то порадовал. Я люблю писать песенные стихи для определённого композитора… обсудить с ним, что да как, посоветоваться… у каждого ведь своя манера, свои вкусы, задумки, а песня – дело общее, но…

И вот…  стихи готовы, и даже прошли все сита Веры Дмитриевны Хрусталёвой — литературного и моего самого первого в жизни редактора… стало быть, к тому времени я знаком с ней уже больше десяти лет! И мы всё воюем, воюем из-за каждой строчки… Наконец, тексты переселилсь в редакцию с моего стола — они собственность Крылова, а я и забыл о них скоро…

Простите, читатель, поскольку из песни слова не выкинешь, и фамилии всех, кто причастен к описываемому событию, я  сохраняю и переношу на бумагу, чтобы  не потеряла память… Поверьте, эти люди того стоят!..

Через некоторое время Геннадий Алексеевич снова позвонил: “Нашёл композитора!” — “И кто же?” – спрашиваю,  — “Хромушин Олег Николаевич из Ленинграда. — молчим оба, —  Не знаешь такого?” — “Не знаю!” — подтверждаю я — “Он тебе звонить будет, не возражаешь?” — “Не знаю…” — сомневаюсь я — “Ну, я ему стихи отправляю, ладно?!” — “Ладно! — соглашаюсь…  — Чего им валяться,  в самом деле?— думаю, — Отправляй!”

Мне почему-то кажется, что не многие читатели представляют себе процесс написания песни, поэтому и позволяю себе такие, можно сказать, интимные подробности…

Хромушкин, Садовский, Баневич

Паузы — это весьма трудное время в творчестве. На сцене актёр отыгрывает их, проявляя своё мастерство, в писательстве автору приходится заполнять их … кто, как умеет… зависит от темперамента и наклонностей…

Хромушин позвонил мне довольно скоро… высокий голос… не поймёшь: молодой? старый?

— Я бы хотел Вам кое-что поиграть, — говорит, — Я на три дня только из Ленинграда в Москву… Где бы нам встретиться удобнее, чтобы поработать немного? — я не успеваю отвечать, — У меня в номере в гостинице нет инструмента… А у вас пианино есть?

— Есть… — говорю, — Только, знаете, у меня ремонт… побелка кругом, замазка всякая… Не боитесь испачкаться?.. — через час звонок в дверь в моей пятиэтажке. Открываю и… будто не открывал — весь дверной проём заполнен человеком, что в ширину, что в высоту! И такое располагающее лицо! Он весь какой-то золотистый, светящийся, и “ш” у него, когда он произносит моё имя чуть длиннее, но это не шипение змеи, а танец капли на раскалённом металле…

Кажется, всё вчера было: среди ремонтного разора за пианино, выглядывающим из-под засыпанных побелкой газет, на круглом стульчике сидит человек. О положил свои большие, поросшие рыжеватыми волосками руки, на клавиатуру и смотрит на меня, потому что я стою как-то неудобно около угла инструмента, мне и пристроиться больше негде…

И началась Музыка — я молчу. Я ошеломлён. Не могу произнести ни звука, а композитор смотрит на меня и думает, наверное: «Хоть бы слово сказал, чёрт возьми! Нравится — не нравится!?» Куда там! Я просто потерял дар речи…

Шесть песен. Кантата. Свой внутренний сюжет и музыкальная драматургия. Интересно, весело, вкусно! Их записал новый детский хоровой коллектив «Детский хор Всесоюзного радио», который потом стал … «радио и телевидения»… под руководством Виктора Сергеевича Попова… Ныне коллектив знаменитый, отягощённый призами, лауреатскими званиями, и Попов уже профессор и знаменитый дирижёр!.. А тогда, чуть раньше, до записи… я знакомлю с ним Хромушина и снова слушаю песни, и уже могу радоваться и восхищаться… нет:  ликовать! Всем стало ясно, что к детям пришла новая музыка — так для них ещё не писали! Свинг, как свежий ветер, ворвался в устои детской песни! Но… не для всех это радость. И хоть запись прошла успешно, с оркестром под управлением знаменитого дирижёра Юрия Васильевича Силантьева, до эфира этим песням оказалось очень далеко…

Много инстанций проходило каждое, даже самое маленькое произведение прежде, чем его могли по радио услышать люди… одна из последних подписей под музыкальным опусом — главного музыкально редактора Всесоюзного радио Г.Н. Черкасова. Не знаю какая мина была на его лице после прослушивания, но вердикт гласил: «В эфир можно дать только пять песен. А «Наш учитель самый лучший» — ни в коем случае»! Что так напугало музыкального чиновника? Новые ритмы, новые непривычные гармонии, откровенный свинг и блестящая джазовая партитура? Он, конечно, предполгал, что скажут наверху по поводу такого… а там, наверху, сам Лапин! Председатель Гостелерадио, всесильный владыка советского радио и телевидения десятки лет…

В Устной Торе, в трактате Мишны “Пиркей Авот” сказано: “Знай (и помни) три вещи — и ты реализуешь свой потенциал (и предназначение): откуда ты пришёл, куда ты идёшь и кому в будущем ты дашь отчёт.”

Советские руководители Тору не читали и Мидраш не признавали, если вообще о таковых слышали!..

Началась неравная борьба. На ковёр вытащили Крылова — он зачинщик — ему первый кнут! В кабинете главного редатора детского вещания Анны Александровны Меньшиковой был дан приказ: выпустить в эфир только пять песен. С авторами расчитаться за шесть, а выпустить в эфир пять. И никаких возражений… нечего детям пропагандировать «тлетворное влияние запада!» Не советские это были ритмы и интонации… Живучи формулировочки! И ещё в самой силе был серый кардинал Суслов! И свобода, которой чуть запахло в шестидесятые, и Прага 68 так напугали коммунистических старцев, что… но Крылов сказал: «Нет! Не подпишу папку!» А без его подписи на папке, сопровождающей плёнку с записью  — нет пути в эфир.

Композитор, узнав о происходящем, не согласился на купюры, хотя… это был первый его крупный выход на Всесоюзный эфир, и отказ мог захлопнуть для него эту дверь навсегда…. нас оказалось трое несогласных… смешное распределение сил! Для советского монстра мы даже не песчинка — вредный микроб, которого надо и легко уничтожить!

Читатель может подумать, что автор сгущает краски. Ну, ладно уж, такая буря, а всего-то: детские песенки!.. Одеяло на себя тянет! Нет, господа! Сегодня мне это писать страшнее, чем тогда было пережить… мы в то время настолько привыкли к самодурству власти, что удивительно было бы, если бы всё прошло гладко…

Но… оказывается, это cтало лишь началом сюжета. Мы–то этого не могли предвидеть!

В Минске проводился Всесоюзный праздник детской песни —  ежегодный слёт хоров со всей страны! За право выступить там соревновались коллективы республик, шли отборы, начиная со школ и до самых известных коллективов… там были премии, грамоты, места, призы, пресса, эфир, телевидение…  мощная советская помпа…

Открывал праздник Хор Всесоюзного радио под управлением Виктора Попова. Дирижёр повернулся лицом к своим хористам и…без объявления вдруг первой в зал ворвалась песня! «Наш учитель самый лучший» с рефреном:

Наш учитель – самый лучший!

В каждом классе говорят!

И мы сами проверяли:

В каждом классе повторяли:

Наш учитель самый лучший!

В каждом классе говорят!

Да, да! Не «партия — наш рулевой!» А самый обыкновенный школьный учитель! Это о нём песня, которая открывает праздник!

Жаль, что не присутствовал при этом, как рассказывают, триумфе! Нас с Хромушиным на праздник не пригласили. Туда поехали те композиторы и поэты, которым уже заранее были приготовлены лавры… Пришлось хору биссировать нашу песню, и смята была программа выступлений, и не те песни, которые уже были намечены к призам априори, их получили… Не буду называть привычные в то время официозные фамилии, которые оказались, увы, оттеснены не по указке и протоколу, а волей слушателей!

Хромушкин, Садовский, Окопная

Благодарить Виктора Попова за его гражданский поступок? Да он бы посмотрел на меня, как на сумасшедшего, и наверняка сказал бы своим сипловатым голосом: «Ну, конечно! Да, ладно!»

Не знаю, как Вы, уважаемые читатели, а я не запоминаю названия песен вообще, но знаю, что тем, кому больше двадцати сейчас, помнят сами песни, все шесть тех, наших, потому что они стали очень популярными и известными…

И в Израиле, и в Америке я был сражён удивлением, что бывшие соотечественники при знакомстве со мной вдруг спрашивали:  “А это не Ваша ли песня?..” Какое звание, место и грамота выше этого!

Много лет спустя на нашем очередном авторском сборнике песен Олег Николаевич написал мне: “Любимому поэту, с которым у меня началась детская творческая эпопея “Феде” Садовскому!”

Так почему “Феде”?

После успеха в Минске и Москва не устояла —кантата целиком прозвучала в эфире в одно из воскресений утром, после знаменитой передачи “Доброе утро”, когда все слушали радио… вскоре композитор прилетел в Москву опять, и мы решили отпраздновать это событие…у сверхскудного прилавка в магазине Хромушин не растерялся и попросил продавщицу несколько кругов “Одесской” колбасы, на что я, выражая своё удивление, возразил ему: “Ну, Вась, она ж такая жирная — есть невозможно!” В свою очередь и Олег Николаевич, склонившись к моему уху отпарировал с обычным для него мягким юмором: “Не волнуйся, Федь! Всё будет у порадке!”

На тесной московской кухне, которую Олег заполнил почти целиком, он колдовал над сковородкой, на которой скворчила колбаса, жарилась картошка и запахи неодолимо притягивали всех членов семьи к столу!

С тех пор эти наши “псевдонимы”, возникшие случайно, спонтанно, одноразово, я бы сказал, сохранились у нас и для нас на всю оставшуююся жизнь… но только для “внутреннего пользования”. Мы никогда их не обнародовали и обращались так друг к другу только наедине.

Кроме всех препон и запретов власти существовала ещё и некая необозначенная, но явная корпоротивность в писательских и композиторских кругах. Очень редко кому из иногородних композиторов удавалось записывать свои произведения в столице, постоянно сотрудничать с издательствами, работать для них по заказу. Олег Хромушин был счастливым исключением, и много мы с ним писали для столичных редакций, коллективов, солистов, хоров, и особенно Детского Хора под управлением Виктора Попова… Конечно, главная причина этого — прекрасная музыка самого композитора, несомненно! Но огромное и не запоздалое спасибо Геннадию Крылову и Виктору Попову, низкий им поклон за их энтузиазм, бескорыстие и, если можно за это благодарить, за безупречный вкус! Не раз мы говорили им об этом, и я с удовлетворением сейчас повторяю: Спасибо, Спасибо!

Обычная зависть к “чужаку”, каковым Хромушин был в Москве, разбивалась о его необыкновенно быстро возникшую популярность, о неколебимую творческую и человеческую дружбу, возникшую у него и с Геннадим Крыловым и с Виктором Поповым, и то, что я, как говорится, стоял у истоков её, до сих пор, много лет спустя, доставляет мне искреннюю радость и удовлетворение. Люди уходят в забвение, часто оно незаслуженно и обидно. Поэтому особенно хочу повторить, что благодря таланту, бескорыстию и безупречному вкусу Геннадия Алексеевича Крылова много прекрасных произведений для детей было созданно по заказу его редакции, инициированно им, продвинуто в эфир, оценено по достоинству. Лучшее тому доказательство, что многие из тех песен и хоров живут уже десятилетиями! Среди этих опусов на одном из первых мест работы композитора Олега Хромушина, и я горжусь, что большинство их написано на мои стихи…

Мы много с ним работали, и порой происходили забавные казусы. Композитор “начал” с меня, но естественно, постепенно стал писать и на стихи других поэтов, однако за первые несколько лет, мы создали столько известных песен и хоров, что созвучие двух наших фамилий  вводило и редакторов, и дикторов, и конферансье в заблуждение — всё, что писал Хромушин объявлялось написанным на мои стихи!..

Я сознательно не упоминаю названия наших песен, хоров, кантат, сюит — список обширен, но сегодня, в пору смены декораций и приоритетов, может показаться назойливым и неуместным.

И всё же несколько слов о кантате, написанной нами для Хора Виктора Попова по заказу детской редакции радио “Счастливая песня”, о двух номерах: “Подснежник” и “Зимние цветы” . Я считаю эту работу одной из высших удач композитора, да и всей музыки для детей той поры. Мелодию на бумаге не озвучишь, поэтому привожу несколько строк стихов:

Снегири, синицы, свиристели

На ветвях, как зимние цветы,

Мы для них в кормушках,

Мы для них в кормушках

Припасли немного теплоты.

Такая глубокая кантилена, нежная, прозрачная затаённая, как ручей, неудержимо текущий под под коркой студенного льда… и освобождение неожиданно и оригинально звучит в номере “Подснежник”… мелодия “Подснежника” Петра Ильича Чайковского из “Времён года” — апрель… она и в оркестровке, и в хоре, поющем её закрытым ртом, без слов… цитата, реминисценция, напоминание, надежда… грядёт весна! Мы ждём её, мы верим…

Хромушин был большим профессионалом  и, как теперь говорят, фанатом джаза! Он с таким умением, так органично “впрыскивал” жанровые приёмы в детскую песню, что она приобретала незабываемый характер. “У старенького моста”, “Фотоохота” уже не вызывали сопротивления у радийного начальства, нравились, как передавали очевидцы-редакторы, “аж самому” Лапину. А ребятам пришлись по душе настолько, что хористы даже на записи не могли спокойно стоять, когда исполняли эти песни — потихоньку притопывали, пританцовывали, и часто приходилось делать новый дубль, потому что появлялись совершенно ненужные шорохи и стуки на плёнке…

Не помню, каким образом мы оказались в помещении студенческого театра МГУ на улице Герцена — угол Моховой, но отлично помню, как Виктор Сергеевич Попов просит композитора переложить для хора несколько русских романсов… мне кажется, это именно тогда, после успеха “Зимних цветов” Хромушин начал заниматься такого рода творчеством, принесшим ему большой и заслуженный успех…

Чтобы понять этого человека стоило один раз увидеть, как он исполняет свою музыку, сидя за роялем! Когда каждая клеточка его тела становится такой выразительной, что невозможно устоять — не улыбнуться, не подпевать, не погрузиться с головой в мир, который открывает его творец. У него было потрясающее исполнительсое обаяние! Любая аудитория, а особенно детская, воспринимала Хромушина с радостью, порой восторгом!… Одно движение корпуса, один кивок и взгляд в зал, и сотни рук хлопают в такт и смолкают в нужный момент, и снова по внутреннему ритму включаются в исполнение — тут уже артисты все! И сцена и весь зал – одно целое!

Новую краску в творчество Хромушина внёс Ансамбль песни и пляски имени В.С. Локтева. Я дружил с этим коллективом многие годы, писал для них с разными композиторми, и однажды руководитель Ансамбля Алексей Сергеевич Ильин попросил меня сделать для них большое вокально-танцевальное отделение, а я предложил в качестве соавтора Олега Хромушина. Так появились ставшие известными песни из новой сюиты, особенно “Вся планета – стадион” и любимая нами самими “Солнечный рисунок”

Солнечный клубок не размотаешь,

Тянется к нам солнечная нить,

Хорошо что можно,
Хорошо, что можно

Каждому по солнцу подарить!

Танец, поставленный балетмейстером Большого театра Анатолием Борзовым на эту песню, объездил не только страну, но побывал с коллективом и в других государствах, он и до сих пор по-моему, в репертуаре…

Казалось бы, счастливая судьба — композитора везде любят, знают, привечают, печатают и снимают на телевидение… По нашей песне “Речка- невеличка” возникает школьное общество по спасению малых рек, “Дорога, дорога, дорога” — становится безымянной туристской песней пригородных электричек, “Прощай, товарищ лето”, опять же потеряв авторов, звучит заставкой в киножурналах…. Перечисляю не из-за нескромности, а чтобы показать востребованность композитора, его огромный успех… он работает быстро, уверенно и успевает откликаться на все предложения о встречах с детьми… буквально перелетая с места на место по городам и городкам…

“Зачем тебе это? — доставал я его вопросом,  — Тебе что, мало встреч с коллективами, которые тебя исполняют?” Он смотрел на меня с обидой и недоумением — ну, как же я не могу понять таких простых вещей? Очевидно, это было нужно ему, как витамин радости: известность, популярность, ощущение нужности и успеха… Он хотел быть всегда на виду, высоко… во всём: и для широкой публики, и в Союзе Композиторов. Очень переживал, когда проходили всякие внутренние перевыборы в местной ленинградской организации и в Москве на съездах композиторов, и когда ожидал звание…  Он занимал высокие посты и тратил своё время и силы на “общественную работу”… Я пытался с ним спорить, мол, об этом сказано в Книге Книг у Эклезиаста, что “Всё это суета сует”… но он выслушивал меня только из вежливости… может быть, так и не сумел он изжить в себе обиду за те годы, что у него украли, и хотел зачем-то доказать, кому(?), что вот он какой ! — Не бурусь утверждать… В нём были такие детская увлечённость и чистота, что я диву давался, как он сберёг это, пройдя через тяготы своей жизни. А он брался за любую работу с радостью, как бы романтично, возвышенно — делал переложения своих песен для вокальных ансамблей, создавал школу джазовой игры, преподавал, руководил оркестром… когда всё развалилось в пылу перестройки: и радио, и телевидение, и издательства, всё равно сочинял, профессорствовал в Ленинграде, преобразившемся в Петербург…

И ещё его всегда тянуло к крупной форме, к театральности, кино, цирку… он с удовольствием писал целые программы для Медвежьего цирка Валентина Филатова, с которым дружил. И эти прославленные дрессировщики выступали с музыкой Олега Хромушина на аренах всего мира…

Жаль, что многое из сделанного не сохранилось… почему-то  ещё в доперестроечном Ленинграде после нескольких показов по телевидению стёрли детский спектакль–мюзикл по русской сказке “Пойди туда, не знаю куда”, для которого мы написали песни? На телестудии объяснили, что срочно нужна была дефицитная импортная плёнка… какое враньё и глупость! Пропали песни к спектаклю в Магнитогорске, затерялись песни к спектаклю в Саранске… трудно даже объяснить, почему так случалось, но у авторов не всегда доходили руки, чтобы сберечь, опубликовать, сохранить запись…

Не всегда так бывало, случались и удачи: отдельной пластинкой вышел музыкальный спектакль театра кукол-марионеток в Ленинграде “Мы спешим”, записали на пластинку все песни спектакля “Сказки Дядюшки Римуса” актёры того же театра… и здесь надо сказать об одной уникальной работе композитора Олега Хромушина.

Когда началась перестройка, появилась возможность открывать новые театры, я принимал самое активное участие в создании нового коллектива — театра “Опера кукол”, которым руководил режиссёр В.Лопухин, а я несколько лет служил в нём завлитом. Театр открылся 1 июня 1989 года, помещался в Петербурге, в Таврическом саду. Теперь мы чаще виделись с Олегом в его городе — “Красная стрела” чуть ли не еженедельно катала меня между двумя столицами… тогда и предложил я: “Вась, а что если нам сделать для нашего театра “Сказки Дядюшки Римуса”? Взять за основу песни из спектакля и…” Идея проросла быстро и оказалась такой захватывающей для Хромушина, что партитура рождалась параллельно с клавиром! Джазовая опера — так обозначил жанр сам композитор. Но страшное безденежье настолько обескураживало, что казалось работа сделана впустую. В театре не было оркестра, артисты-кукловоды работали под фонограмму. Так было задумано. Но где же записать новую партитуру? С каким оркестром, в какой студии, на какой площадке?  Ещё существовал Советский Союз, ещё функционировала Всесоюзная студия грамзаписи “Мелодия”, а там в плане стояла уникальная работа: “Альбом для детей и юношества” Роберта Шумана в переложении для хора Эдуарда Леонова с моими оригинальными стихами. Это была не первая моя работа такого рода. Я горжусь тем, что когда-то уговорил профессора Владислава Соколова переложить для хора фортепианные пьесы “Идилли Новой Англии” Э. Мак-Доуэлла, потом мы с Э.Леоновым сделали сборник “16 лирических пьес Эдварда Грига”, тоже переложение с фортепиано для хора… и вот теперь хоровую партитуру преобразованных пьес Шумана должен был записать “Хор мальчиков Хорового училища”, где художественным руководителем был Виктор Попов… но план планом, а запись переносилась из года в год… Хор был занят другими произведениями…Теперь же, в новые времена, грозили просто выбросить из плана эту работу… Тогда я пошёл к Ирине Мхайловне Якушенко, моему многолетнему редактору на студии, и упросил заменить упомянутый цикл хоров на оперу Хромушина, и при этом обещал, что всё обеспечу сам: и оркестр, и солистов, и артистов, и дирижёра… Запись этой уникальной работы стоит отдельного рассказа, и о ней в другой раз, но обязан упомянуть имена главных участников: Леон Давидович Елецкий, собиравший музыкантов из разных оркестров и концов Москвы, дирижёр и замечательный пианист соло, которого звучат в фонограмме, Борис Фрумкин, дирижёр Дмитрий Атовмян, звукорежиссёр — виртуоз своего дела Андрей Ветр, драматические артисты московских театров и главный из них на этой записи, потому что исполнял сразу две основных партии: Братца Медведя и Братца Кролика — Всеволод Абдулов.

Я пропадал в студии в Москве на улице Станкевича, в “кирхе” несколько месяцев пока тянулась работа, Хромушин наезжал несколько раз из Питера… не мог же он ради записи переселиться в столицу! Пластинка так никогда и не вышла: кончался 1991 год, а в 92 – м, как известно,  кончилось государство, которому принадлежала студия “Мелодия”, но… мы успели сделать копию с фонограммы, и спектакль в театре шёл под неё с большим успехом… потом появилась кассета с этой записью… к сожалению, малым тиражом… и всё…

Композитор очень гордился этим сочинением, и лучший ему памятник — издать эту партитуру… Как это сделать?..

Что осталось от уникальной, я бы сказал, индустрии творчества для детей? Горькое пепелище. И созданное в прошлые годы, находится под такой грудой обломков времени, что не представляю, как вернуть адресату, детям, эти богатства…

О композиторе Хромушине писали. Немного. Но и это всё казённо и скучно сделано, а он был такой живой, оптимистичный, светящийся, располагающий к себе с первого момента открытостью, мягкостью, юмором…

Как же и чем выразить время, чтобы оно для тех, кто будет жить много позже предстало в малоискажённом пространстве и ощущении? Запахом? Пожелтевшей фотографией? Поцарапанной видеоплёнкой? Модной потрепанной книгой? Песней… скорее всего, песней… чтобы бессовестным баснописцам не по зубам было лгать летописи и кидать запоздалые камни в прошлое, в чужой полузабытый успех и в чужую душу, чтобы не делать ругательными слова “пионер” и “коммунист”,  потому что были миллионы людей, которые искренне верили в идею и шли за неё на смерть. А исторические заблуждения не уголовное преступление.

Да, Олег Хромушин писал песни, которые пели пионеры, потому что других детей в то время не было — все поголовно в стране дети были пионерами! И сегодняшняя презрительная мина к творцу той детской песни не вызывает ничего, кроме недоверия.  И “Песня горна”, которую мы написали одной из первых, была “в каждом ухе”, она даже “из утюга звучала, когда его включали”, как сказал один человек… может быть, сегодня найдётся высокомудрый “герой”, который будет бить себя в грудь кулаком, доказывая, что ещё тогда знал, что будет так, как оно сейчас есть в России. Я зажму уши и отойду в сторону, потому что не верю! Потому что больно от этого и обидно!

Когда-то поэт Илья Френкель сказал мне, безусому юнцу: “Миша, печататься надо всюду! Тогда меньше места дуракам останется!”

Хромушин творил честно и открыто, и как многие видел и понимал, что творится вокруг, но не верил, что при его жизни что-то хоть чуть изменится… и не думал о том, что его труд способствует будущим переменам, он просто честно делал своё дело… где найти праведника из бывшего СССР, который бы сказал сегодня, что всё это предвидел тогда, вчера, когда боролся с режимом… именно потому и вызывают восхищение диссиденты, что они даже в безнадежной борьбе шли против монстра, который, казалось, будет вечно. Их было несколько. Они мудро и мужественно обогнали эпоху. Не всем быть героями. Быть честным в такие времена — это тоже немало!

Чем больше человеку дано, тем больше, особенно в конце жизни, он сожалеет о том, чего не успел совершить…

Я думаю о своём друге, человеке с нежной, детской, чрезвычайно ранимой душой… непростое, “неправильное”, время ему досталось, но он-то так необходим был этому времени! Детям, людям, которые тогда жили! Природная доброта его всегда была не созерцательной, но активной. Он ни  разу не отказался выступить, встретиться со слушателями, помочь кому-то… и никогда не ставил никаких условий! Очень придирчиво относился к стихам, либретто, с которыми должен был работать, но не мог грубо оттолкнуть никакого графомана, которые осаждали его, как и всякого известного композитора. Он сочинял непрерывно, ему не нужны были ни тишина, ни отдельный кабинет с роялем, ни даже нотная бумага… у меня хранятся какие-то обрывки листов, которые он находил, тут же разлиновывал и наносил на такой кривоватый нотоносец свои чудные мелодии… Но при этом был он страшно азартным болельщиком футбола и хоккея! Когда его визиты в Москву совпадали с интересными матчами, мы сидели допоздна, а потом ещё спорили и переживали долго, прежде чем разойтись по комнатам… Он любил приезжать в наш дом, его появление всегда становилось праздником, две дочки обожали его, его, шутки, его песни, его завораживающую игру на пианино с пристукиванием в ритм по крышке, притопыванием, имитацией голосом разных инструментов и различных “туру-ту-ту-ру” губами — незабываемые спектакли!  Его жареную картошку с “одесской”… и дачные прогулки в лес за грибами… и разные смешные истории и анекдоты…

Когда обвалилась привычная жизнь и многие растерялись, он пошёл преподавать, чтобы заработать… очень всю жизнь любил свою семью, жену Нелечку, дочку Алёну и беспокоился о них… руководил оркестром, ведь это его любимое дело… учил джазовой науке студентов… радовался каждой возможности вновь обратиться к детям, записать что-то… наши “Шесть песен” для детей появились на радио и в печати уже в пору всеобщего хаоса и глобального наступления на эфир непотребной попсы… “Считалка”, “Умывалка”, “Если б капли не дружили”, “Синий иней”… — это хромушинский кристальный, чистый голос, настоянный на доброте…

Вдруг он позвонил мне, когда телефон уже молчал  целыми днями, и каждый звонок был, как подрок: “Федь, ты не грустишь? Я работаю, если нужны будут башли, скажи! Ладно?” Словечки из жаргона “лабухов” никогда не переводились у него, может, потому что он хорошо знал этот мир и очень уважал оркестрантов любых рангов! Чего стоит хотя бы, что Юрий Васильевич Силантьев, который никому не уступал места дирижёра на записях, сам предлагал Олегу Хромушину несколько раз дирижировать его произведениями, и оркестранты после каждого записанного номера в знак высшей похвалы приветственно стучали кончиками смычков по пюпитрам!..

Тридцать лет мы дружили и всё никак не могли привыкнуть к нашей дружбе… “Ты как себя чувствуешь? — звонил я ему, зная о его “сердечных” неладах, и он страшно сердился: —“ Отлично себя чувствую! Какого чёрта! Отлично!” Он никогда не болел, разве насморк схватит… и  даже во время последней серьёзной болезни не хотел, чтобы кто-то знал о его недомоганиях…

Когда умер Вано Мурадели, на сердце его нашли застарелый рубец времён цековского постановления  “О формализме в музыке и опере “Великая дружба”. В те же годы и Олегу Николаевичу Хромушину нанесли незаслуженную глубокую рану… может быть, именно она и оказалась смертельной…

Михаил Садовский


НАПИСАТЬ КОММЕНТАРИЙ

Ваш email адрес не публикуется. Обязательные поля помечены *

Копирайт

© 2011 - 2016 Журнал Клаузура | 18+
Любое копирование материалов только с письменного разрешения редакции

Регистрация

Зарегистрирован в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор).
Электронное периодическое издание "Клаузура". Регистрационный номер Эл ФС 77 — 46276 от 24.08.2011
Печатное издание журнал "Клаузура"
Регистрационный номер ПИ № ФС 77 — 46506 от 09.09.2011

Связь

Главный редактор - Дмитрий Плынов
e-mail: text@klauzura.ru
тел. (495) 726-25-04

Статистика

Яндекс.Метрика