Гений Льва Толстого (1828-1910) наиболее полно выразился в его эпической трилогии – «Война и мир», «Анна Каренина» и «Воскресение».  Будучи каждое из этих фундаментальных произведений совершенно самостоятельным литературным явлением, вместе они составляют громадное эпическое полотно, отображающее не только вековые проблемы России, но весь строй, внутренний мир и духовный потенциал отдельного русского человека и нации в целом. Причём не в дробной, сферической форме, а цельно и слитно, в их диалектической взаимозависимости и взаимообусловленности.

В романе «Война и мир» (1867-1869) Лев Толстой, помимо событийной и бытовой стороны истории России в царствование Александра I, вскрывает сложную диалектику русского духа. Это удивительное единение и сплочённость россиян перед лицом врага и неудовлетворённое томление русского духа в мирное время. Почему-то именно в мирные дни усиливается непокой русской души, провоцирующий разного рода социальные усобицы и семейные конфликты. Эту парадоксальную сторону русского духа спустя полвека отобразит поэт Александр Блок словами: «И вечный бой! Покой нам только снится сквозь кровь и пыль…». Здесь «кровь», несомненно, символизирует войну, а «пыль» вполне можно отнести к вечным проблемам мирной России, которую поэт именует «степной кобылицей».

Не менее диалектичен и эпичен роман Толстого «Анна Каренина» (1875-1877). В нём автор вскрывает вечное антагонистическое столкновение в русском духе таких противоречивых явлений, как самоубийственная страсть и спасительная аскеза духа; развращающая праздность богатства и облагораживающий человека труд; измена человека самому себе и исступлённая вера в Бога. Прослеживая коллизию этих явлений в конкретных людях, Толстой самой логикой их развития создаёт объективированную картину традиционалистского бытия русского человека и России в целом.

Завершающим трилогию романом «Воскресение» (1899) Толстой не только ставит смысловую точку в анализе мятежного русского духа, вечно склонного к раздору и грехопадению, но и по-христиански даёт шанс каждому падшему русскому человеку (даже самому последнему из них!) на земное искупление собственного греха и небесное спасение. Этот роман, вобравший в себя основную проблематику предыдущей дилогии (война и мир в духовном строе человека, грех праздности и пробуждение совести, измена человеческому предназначению и подвижничество во имя мира в душе), мастерской рукой мудрого и многоопытного автора прочерчивает трудный, но благотворный путь земного воскресения отдельной личности и мира в целом.

Роман «Воскресение» необычайно сложен в своей сюжетной линии и одновременно предельно жёсток в определении нравственных и социальных ориентиров. В качестве главной проблемы предреволюционной России Лев Толстой обозначил социальную разнополярность и огромную пропасть, образовавшуюся между её верхами и низами. По сути, это не просто два разных мира, живущих каждый своей непохожей жизнью и по своим, отличным друг от друга, законам. Это две России, в которой одна, «верхняя», живёт беззаботно и беспечно, зачастую в долг и приживальчески, но не меняя своего паразитического образа жизни. Второй России, «нижней», приходится не только вечно безысходно страдать и нищенски прозябать, но ещё и дополнительно расплачиваться за грехи и лёгкость жизни чуждой ей элиты.

Эти контрастную полярность и взаимную несовместимость верхов и низов Толстой в романе «Воскресение» раскрывает буквально с первых страниц книги. Причём начинает он своё эпическое повествование не с верхов, а с низов. «Нижнюю» Россию, то есть собственно страну, у автора олицетворяет девица из крестьян Катюша Маслова. Это молодая женщина «очень обыкновенной» для России судьбы. Бывшая дворовая «девка» двух сестёр-помещиц, по их прихоти выбившаяся в полугорничные-полувоспитанницы и соблазнённая их же племянником, далее катится по наклонной плоскости, пока не оказывается сначала в публичном доме, а затем в тюрьме. Именно тюрьма, это социальное дно, и становится отправной точкой толстовской эпопеи.

Символом «верхней России» в романе выступает совративший Катюшу Маслову в молодости князь Дмитрий Иванович Нехлюдов. Не только полное имя, но и добавленное отчество сразу придают герою романа надлежащую солидность и располагающую респектабельность. Княжеский же титул намекает на его самое высокое положение в дореволюционном сословно-монархическом обществе. Под стать имени и титулу оказывается и бытовая обстановка: серебряный портсигар, надушённая уборная, душ, душистое мыло, щётка для ногтей, лохматая простыня, чистое выглаженное бельё. Это не просто контрастность с тюремной камерой, но и скрытая издёвка над знатным барином, придающим столь большое значение физическому и телесному комфорту.

Но контрастны низам у Толстого не только обстановка спальни и уборной отдельно взятого представителя верхов, но и роскошная сервировка стола, изысканность блюд и весь образ жизни высокопоставленного богатого бездельника, воспринимающего участие в уездных делах и в суде присяжных не как долг дворянина и гражданина страны, а как докучливую обузу, выполняемую лишь под угрозой серьёзного штрафа. Но именно в суде вновь сходятся спустя 10 лет главные герои романа – представляющая «низовую» Россию Катюша Маслова и олицетворяющий высшие круги и судебную систему «верхней» России князь Дмитрий Нехлюдов. Сарказм ситуации состоит в том, что барин-соблазнитель, обрекший на позор и страдания соблазнённую им девушку, не только не подвергается суду дворянской чести, а, наоборот, призван решить окончательную судьбу собственной жертвы.

Давно забывший о грехе молодости и «гордый своей порядочностью» князь Нехлюдов со стыдом и ужасом узнаёт и отдаёт себе отчёт в том, что перед ним на скамье подсудимых сидит «та самая девушка», с которой он когда-то подло поступил. Однако за годы, прошедшие с той поры, изменилась не только некогда чистая и непорочная Катюша. Стал другим и князь Нехлюдов, превратившись в «развращённого, утончённого эгоиста, любящего только своё наслаждение». Тем не менее, в нём ещё не умер до конца другой человек, внутренний, ищущий блага, разделяемого другими людьми. Но первый, «животный человек», уже всё более овладевает всем существом князя, вытесняя другого на задворки совести и души.

А потому первая реакция князя была сугубо животная: страх, как бы не узнала его подсудимая и как бы её адвокат не вытащил на свет для её спасения позорное прошлое Нехлюдова. Этот животный страх вытесняет у князя всё человеческое и давит всей своей мощью на вдруг возникшее чувство раскаяния. Но совесть уже пробудилась, и он предчувствует, что от её беспощадного суда ему теперь «не отвертеться». И ему постепенно открывается не только «низость» его былого поступка, но и подлость всей его «праздной, развратной, жестокой и самодовольной жизни». Наступает время суда совести, и через неё к делу приступает Высший Судия.

Катюша Маслова, признанная присяжными виновной без умысла ограбления, но при отсутствии полагавшегося добавления «и без намерения лишить жизни», приговаривается судом к четырём годам каторжных работ. При всём понимании присяжными, что наивную девушку использовали в преступных целях более опытные злоумышленники, в конечном счёте торжествует отнюдь не человеческая справедливость, а бездушный формализм либерального российского судопроизводства.  Тем самым Толстой даёт понять, что для либерального суда совершенно не значим сам человек и его истинные поступки, а важны буква закона и формальная видимость справедливости, оборачивающаяся зачастую фактическим злодеянием уже самого суда. А всё потому, что для такого суда «середины нет», а существуют только крайности: либо полное оправдание, либо жестокое обвинение.

Мучимый совестью Нехлюдов, человек высшего света, в поисках способов облегчения судьбы каторжницы Катюши спускается в российскую преисподнюю, лично знакомясь с жестоким режимом Тюменской, Екатеринбургской и Томской тюрем и придя к выводу, что российские власти вполне осознанно создали отлаженную систему обесчеловечивания человека и превращения его либо в покорную тварь, либо в злобного зверя. «Точно, как будто была задана задача, — думал князь, — как наилучшим, наивернейшим способом развратить как можно больше людей». Нехлюдов понимал, что это было «страшное зло», но не видел никакой возможности победить его. Лично для себя князь открыл высшую истину в том, что единственный разумный смысл человеческой жизни состоит в безусловном исполнении заповедей Христа о любви к ближнему и прощении грехов.

Помилованная благодаря хлопотам князя Катюша Маслова избирает для себя иной путь. Всё ещё любящая Нехлюдова и преисполненная чувства благодарности ему, она, тем не менее, остаётся верной «нижней», страдающей России. Катюша освобождает князя от дальнейшей заботы о своей судьбе, которую теперь полностью связывает с политическим заключённым Симонсоном. Быть при нём, приносить пользу ему и другим людям она полагает «счастьем» для себя. «Наши счёты бог сведёт», — подводит итог их отношениям Катюша, по иронии судьбы отпуская уже самого князя на волю из тюрьмы его собственной совести.

Я так подробно пересказал сюжет книги не только из любви к Льву Толстому и этому его роману, но также в силу вновь охватившего изумления, насколько это великое произведение актуально нынешней российской действительности. Причём актуально как целиком, так и всеми своими частностями. Начать хотя бы с полярности верхов и низов и пропасти между богатыми и бедными. Спустя 130 лет с момента публикации романа этот разрыв не только не уменьшился, но многократно увеличился. Создаётся впечатление, что время в России работает не на позитив, а на негатив, множа народные беды и доводя до абсурда безумную роскошь российской элиты.

То же самое можно сказать о двух мирах и двух Россиях. Они и сегодня живут раздельно, больше в противостоянии, чем в сближении друг с другом. За последние 30 лет степень доверия к верхам у низов достигла в России предельно допустимой минимальной величины и грозит оборваться вовсе. Несмотря на все враждебные происки Запада против нашей страны, «верхняя» Россия продолжает упорно разыгрывать западническую карту, предпочитая быть в прислугах у высокомерных финансовых воротил, чем честно служить российскому народу. Моральная измена Родине считается у значительной части нашей элиты вполне оправданной шалостью и даже «хорошим тоном», антиподным «сермяжному» патриотизму низов.

Положение «низовой» России за 30 лет деспотического господства российского олигархата под прикрытием либерально-буржуазной идеологии стало катастрофическим. Описывая падение Катюши Масловой, Толстой вскользь, в качестве контраста, упоминает «каторжную жизнь» прачек, обречённых на чахотку и раннюю смерть. Ныне к каторжному труду приговорены более 10 процентов россиян, получающих зарплату ниже 10 тысяч рублей в месяц. Едва ли не половина граждан нашей страны находятся в многолетней долговой кабале у банков, подпольных ростовщиков и торговых заведений. В Госдуме РФ рассматривается закон о кредите на учёбу, по которому большая часть молодёжи будет вступать во взрослую жизнь несвободной, обременённой неоплаченными долгами.

Толстой вовсе не случайно в качестве главной героини воскресающей России избрал женщину. Здесь его видение души России (а Катюша Маслова ассоциируется у него именно с душой России) перекликается с аналогичными определениями русских философов Василия Розанова (1856-1914) и Николая Бердяева (1874-1948). Розанов считал, что русская душа «испугана грехом». Бердяев же настаивал на наличии «вечно бабьего» в русском духе и в самой России. В образе Катюши Масловой Толстой свёл воедино женское начало в русском характере, склонность к грехопадению русского человека и трудное, медленное и мучительное воскресение «падшей» России.

Мы сегодня тоже имеем перед собой именно падшую Россию. Её падение произошло в 1991 году, когда, тяготясь «пресной» и «скучной» жизнью Советского Союза, она метнулась в объятия богатого, похотливого дядюшки Сэма. И не просто метнулась, но отдалась ему полностью и без остатка. Аналогично тому, как князь Нехлюдов откупился от соблазнённой Катюши сотней рублей, «нижняя» Россия получила от дяди Сэма чубайсовский ваучер. Но Катюша хотя бы быстро проела эту сотню, а ваучер был изъят у России обманным путём. В итоге нижняя Россия, подобно толстовской Катюше, осталась с позором, нищетой, публичным домом, тюрьмой и каторгой.

Проблему воскресения России Лев Толстой видел в двуплановом варианте: в одновременном воскресении верхов и низов. Причём каждого по отдельности и обоих вместе. Воскресение какой-то части верхов он воплотил в образе князя Нехлюдова. Началось это воскресение в нём с личной встречи с соблазнённой, осознания тяжести совершённого им греха, искреннего раскаяния и деятельного участия в судьбе жертвы. Завершилось же оно в нём истинной верой в Бога, любовью к ближнему и всепрощением.

В нашем случае рассчитывать на личную встречу какого-то олигарха с доведёнными до нищеты людьми, его глубокое раскаяние и обращение накопленного нечестным путём капитала на благо людям, увы, не приходится. Служа исключительно капиталу (личному и мировому), они давно уже превратились в «развращённых, утончённых эгоистов, любящих только своё наслаждение» и становиться другими отнюдь не желают.

К счастью, в нашей элите ещё сохранились те, кто посвятил свою жизнь служению другим людям и самой России. К ним в первую очередь следует отнести Сергея Лаврова и Сергея Шойгу. Избежав разного рода соблазнов и искушений, они сохранили свою профессиональную честь и личное достоинство и вот уже многие годы безупречно служат своему Отечеству в годину самых трудных его испытаний. Думается, что именно с них или с активным их участием начнётся обновление элиты во имя воскресения России.

Что касается воскресения российских низов, то, подобно тому, как воскресение Катюши Масловой у Толстого началось с возвращения к ней человеческого достоинства, для российского народа именно это сейчас является главой проблемой. Либералы, надругавшиеся над российским народом во имя утверждения абсолютной личностной свободы, за 30 лет своего господства принесли много зла России. Свою миссию они видели исключительно в унижении народа, максимальном разобщении людей, разрушении российских духовных традиций и культурных ценностей. Культивируемая ими толерантность успела превратить часть россиян в твари дрожащие, а другую часть – в безжалостных зверей.

Но это всего лишь сотни, может быть, тысячи людей. Причём это не люди, а нелюди, сохранившие внешний образ человека, но полностью утратившие духовный человеческий облик.  Основная же масса российского народа устояла, смирив свой мятежный нрав, но не поддавшись насилию. Ядро народа ради сохранения национального достоинства ушло в своеобразный духовный скит, оберегая в подполье веру предков, народные традиции и народный здравый смысл. Именно это ядро образовало новую социальную общность, определённую Владиславом Сурковым как «глубинный народ». С этого-то ядра и должно начаться воскресение русского духа и возрождение России.

В своей тысячелетней истории Россия неоднократно падала и умирала, а затем вставала и воскресала. Воскреснет она и сейчас, причём очень скоро. Каковой бы ни была природа эпидемии КВ-19, не подлежит сомнению, что это великое испытание для всего мира и нашего народа. К чести России, именно она изобрела самую эффективную вакцину. Следовательно, она более других имеет шанс опережающего и полного выздоровления нации. Причём не только физического, но и духовного.

Вполне возможно, что достойный выход России из всемирного испытания послужит мощным стимулом духовному воскресению нашей страны. Лично я в это свято верю и убеждён в том, что не только субъективные, но и объективные основания у нас для этого есть.

Александр Афанасьев