Вообще есть то, что незыблемо:

Русский мир, собираемый нами на земле из огромного космоса.

Град на холме, как вера в высшую справедливость.

Стремление найти дорогу во Град на холме, где русский мир, который мы собираем из космоса.

Это как раз и есть траектория журналов, выходящих  в этом Граде на холме.

Журнал «Берега» — с его поэтическими глубинами и вот предо мною всей ширью новый номер «Немиги литературной» — чудный, добротный, сделанный с широкой любовью. Тонкострунный.

Это как раз и есть два потока связующих – мост эстезиса, переход в двухмирье – когда оба не могут существовать друг без друга. Как плечо и предплечье, как грудь и рёбра, как два потока.

Один из Калининграда – огненный, переживающий за «друзи своя» на Донбассе.

Второй из Белоруссии, из славного Минска, как огромный привет от Анатолия Аврутина, связующим мостом, огромным Царь-градом возвышающимся возле врат Града на холме. Номер открывается подборкой стихотворений Александра Кердана:

«На рынке около вокзала

Носки по сходной есть цене…

Но так, как матушка вязала,

Никто не свяжет больше мне!»

Если можно погружаться в истины, восходить в них, становиться ими, то здесь откровенная всеохватность высшей пробы:

И в лесах ещё не было гари,

И дымили заводы в стране.

Звёзды космоса Юрий Гагарин

Подарил всей планете и мне.

Комсомол, пионерия, школа…

Время было тогда молодым!

Я – советской эпохи осколок

И не стану вовеки иным.

Следом идёт рассказ Дмитрия Воронина «Правда жизни», здесь подробно во всей роскоши деталей и крошечных мелочей описывается жизнь семьи (братьев) от 90-х до нулевых лет, это простая семья, стремящаяся просто заработать и «жить не хуже других»:

«Ночью Фаяз метался на кровати. Снился ему кошмар: дети Дробка пытались пробраться в его дом и при этом жалобно мяукали. Они тёрлись возле забора в виде котят и слёзно умоляли: «Дядя Федя, дядя Федя, мы же твои дети. Ты живёшь богато, пусти нас в нашу хату. Дай поесть немножко, дай хотя бы крошку»

То есть жизнь, как есть, время течёт медленно, однослойно, как тугая струя, доходя до наших дней, нет особой кутерьмы. Есть сельское хозяйство. Есть люди. И они живут так, как их научили предки. Испокон. И это так отчётливо и непоколебимо, что время находится не извне, а внутри. И оно каменно. И не текуче. Но оно болит. Как умеет болеть камень.

Михаил Синельников – поэт многоплановый представлен в журнале подборкой «Разрыв-трава и мята»

Угасло солнце над холмами,

Оглохшими от визга мин,

И кто-то в запустевшем храме

Свечу поставил на помин.

И, осенив холмы и долы,

Где битва временно прошла,

Явились Числа и Престолы,

Блеснули ангелов крыла.

Это течение и повод пройти вброд, по камням, что болят-таки неизъяснимой мглою.

Там, за Онегой,

Они далече

С извечной негой

Славянской речи.

Иван Сабило представлен прозой

«Железный». Сюжет неожиданный: перед отъездом с юга Фёдор знакомится с девушкой. Здесь всё неожиданно: отлёт преждевременный жены из-за болезни тёщи. Отлёт самого Фёдора. Неожиданно то, что на девушку, выходящую из моря после купания, нападают собаки. Даже приезд «Скорой помощи» неожидан. И отказ Фёдора остаться тем более. Ибо он понравился девушке. Отчего бы по-Чеховски не предаться курортному роману? Интриге? Но Фёдор, как Феликс Железный уезжает…

Встреча с поэтом В. Макаренковым всегда чрезвычайно приятна: «Казалось мне – я имярек,

в дремучий лес забредший странник,

чья речь – теченье древних рек,

чьи чувства – дикий конопляник.

А утром, выйдя из воды,

текущей медленно в бессмертье,

я вновь ступил на путь беды

разверзнутого лихолетья.

С тех пор тоскую я о том,

что напророчил сон невнятный,

когда природа за окном –

как зверь, а ход времён – обратный.»

Андрей Попов: «И еще одно утро…Медлительно, как облака,

Мои мысли плывут по-над городом, с детства знакомым.

И гадают: душа еще спит? не проснулась пока?

Или видит рассвет через сумерки грусти и дрёмы?

Или вдруг понимает, что участь ее высока,

Или вдруг сознает, что в квартире панельного дома

Ей, наверное, только приснились любовь и тоска,

И строка о волнении из стихотворного тома?

Снова мысли летят, исчезая, как время, вдали,

Чтоб с тревогой смотрел человек на небесные дали.

И еще одно утро понять, что же мы потеряли.

И еще одно утро понять, что же мы сберегли.

И плывут облака. И касается утро земли,

Чтоб душа не разбилась от сна о любви и печали.

Текучее время! Солнечное время! Огромное, как пропасть…

А люди пишут, пишут, пишут.

Публикуются. Куют своё вещее слово…

Поэты заколдовывают этот мир. А эстезис расколдовывает его. Делает более понятным и правильным. Здесь налицо весь комплекс русского мышления: и концепция о дисперсном, рассеянном характере мистифицированной яви, и попытка найти те формы сопротивления ей, которые якобы могут обеспечить малые группы размышлений с их локальной культурой, с присущим им духом маргинальности, что и порождает социально-культурную конфронтацию с официальной культурой и стоящей за ней мистикой. Но заколдовывание мира не самоцель для поэтов, а некий культ по пути ко Граду на холме. Ко хрустальному его устройству.

Вот он путь: «Остров Глазовка (архипелаг Беларусь) или Главные по аистам» Игорь Моисеев. Сага (Продолжение. Начало в №6, 2021)

«Так, на чем мы там остановились? Ах да, на колбасе. Так вот, когда в моем детстве мы пели по вечерам, то в качестве бесконкурентных хитов были песни из репертуара «Песняров» при том, что происходило это в южной Украине, всегда славившейся собственными песенными традициями. Ко мне, приезжавшему к бабушке из Белоруссии, было немножко особенное отношение – волна популярности «Песняров», прокатившаяся по Союзу, обдала своими брызгами и меня. А как все начиналось? На пороге 1960-х супруги Мулявины (не белорусы), приехавшие в Минск на гастроли от Читинской филармонии, были настолько поражены неправдоподобным, почти мистическим для советских времен явлением – не иссякающей в магазинах колбасой, что решили тут остаться. А так, гастролируя по просторам СССР, перекусывали в основном «макаронами, заправленными маргарином». В Белоруссии они могли, как минимум заменить маргарин на сливочное масло и сыр или тушенку…»

Человек в простом естестве – в попытке разобраться что есть Украина и Белоруссия в единстве.

Через приму песен.

Через апельсины.

Через аквариумы.

Через человека, как остров. И саму Беларусь.

И колбасу! Какая она? Колбаса мира сего!

Здесь тоже свой «эстезис», понимаемый в данном случае как постоянный процесс эстетизации всех жизненных явлений в коллективном сознании Архипелага Беларусь от союза микрокосмоса и макрокосмоса.  Это притяжение и отвергнутость  традиционной бинарной логики, от государственного и не политического – лишь колбаса и не более того. Это иерархия еды. И понимание естества:

«колхозного хозяйства (кроме овец и льна для изготовления одежды) и при этом работать и там и там с некоторым перераспределением ресурсов для восстановления баланса. (Например, откуда бензин для заправки мотоциклов, на которых парни укатывают барышень? Правильно, с колхозной заправки, за бутылку.) Практический урок по работе этого вечного двигателя я получил в первые дни после высадки на остров.

Вернулся из школы под вечер. Тетка Поля была в хате не одна.»

Документальные факты и исторические аксиомы. Твердая философия. Это жанр мемуаристки. Как исход в направлении Града на холме.

Роман Кручинин известен как составитель Антологии 20 века на фейсбуке. Здесь он представлен стихотворной подборкой:

Свети, моя тьмутаракань,

чтоб тьму смахнуть с названья,

чтоб светлячком стал таракан

и… беззапойным – Ваня.

Свети, без имени ещё,

звезда лесов и речек,

размолвки прошлые не в счёт –

Ивана с Марьей встреча!..

Свети не зло Москве назло,

добром ли дюже манит?

Хочу, чтоб Ване повезло,

ну и конечно, Марье.

Свети, да будет свет в ответ,

любовь да воркованье…

Вот Марья шлёт тебе привет,

ну и конечно, Ваня.

Свети во славу всей Руси,

чтоб деточек немало,

и, кто б названье ни спросил,

в ответ:

– Иван да Марья.

Георгий Марчук «Звонок незнакомки» – лауреат Государственной премии Республики Беларусь. Дебютировал в литературе одноактной пьесой в 1971 году. За пятьдесят лет творческой работы создал восемь романов, пятьдесят пьес, написал книгу сказок для детей, несколько сценариев документальных и художественных фильмов.

Книга новелл «Хаос» признана лучшей книгой 1997 года в Республике. Произведения писателя переведены на русский, польский, украинский, казахский, финский, болгарский, македонский, литовский языки.

Здесь – в журнале его комедия. Тёплый, лёгкий, игривый жанр.

Путь (АЛЕНА АСЕНЧИК)

Месса

Он живёт – дурак дураком,

как считают умные люди:

ест простое, ходит пешком,

иногда мечтает о чуде.

Как-то раз прилёг отдохнуть,

задремал ли – бог его знает,

глядь, а рядом – некая чудь!

– Кто ты?!

Отвечает: твой Путь.

И змеиный хвост изгибает

– В смысле, гид?

– Ну, можно и так!

В именах под… на… не торею.

Тут такое дело, Дурак:

выпал я тебе в лотерею.

И теперь, хоти не хоти,

а собирайся: надо идти!

Много хочешь – станешь неясытью,

а дураку весь сбор – подпоясаться.

Взял свою котомку дурак

(фляжку, каравай – как без хлеба?),

«– А ты дослушай, Бог, – говорит Бах».

(А. Галич)

«Одному Богу слава» (Soli Deo gloria).

(И. С. Бах)

***

Ну что ты там, говорит, так возишься долго?

Третий день уже варишь, хоть зубы клади на полку,

я и встать не могу, и от голода сводит брюхо.

Вся кастрюля, поди, сварилась, ты слышь, старуха?!

Отвечает: терпи, старик, мы ж не хлебом единым!

Мы почти смогли, добрались-от до середины,

Да и гляди, какое чудное стряслось оно:

тяжеленько, пестро, востро, костяно, мудрено!

Вот ещё чуток – наедимся вволю! Слезай с печи!

Но старик молчит.

***

Всё опять провалилось, а я как дура: кудах-кудах!

Бог не выдаст, но снова своими фугами выдаст Бах:

слишком чует тональность, из каких её ни возьми эпох!

«Это играет Бог!» – думает Бах. «Это уровень «Бах»»! – восклицает Бог.

«В пятницу Алексей Николаевич пропал. Просто не вернулся домой после

работы. Часы на комоде, отделанные позолотой, устало тикали, мелодично отмеряя время каждые тридцать минут. Вот они пробили половину двенадцатого, а он всё не появлялся.

– На него это так не похоже. Разве он не мог позвонить со служебного телефона, чтобы предупредить о задержке? – вопрошала его супруга Вера Сергеевна. – Такой поступок непростителен. Неужели что-то случилось?

Она подошла к окну, надеясь высмотреть идущего домой мужа.

– Конечно же, нет, что может случиться? – всеми силами успокаивала её взрослая дочь Ирина. – Мам, ты слышишь меня? – она дотронулась до её хрупкого

плеча и пристально посмотрела в глаза. – Папа ведущий инженер. Их институт

сейчас разрабатывает какой-то важный проект. А с папиной-то ответственностью… ты ведь знаешь. И потом он ведь и так часто задерживался в последнее время…

– Но всегда звонил…

В их семье было заведено дожидаться мужа и отца, как бы поздно он ни приходил. Хотя Алексей Николаевич и противился подобной жертвенности, но прекрасно понимал домочадцев. Разве же он сам смог бы уснуть, если бы Веры или Ирочки не было дома? Поднимаясь на свой этаж, он всовывал ключ в замочную скважину, осторожно поворачивал его, чтобы замок не щелкнул. Тихо отворял дверь, входил на цыпочках и, осторожно прикрыв её, направлялся на кухню в темноте, не включая света в коридоре. Впрочем, всякий раз его предосторожности были напрасными: из комнаты слышались тихие голоса и звук включённого телевизора. Значит, домочадцы, как всегда, не спят. Тогда было бы неплохо подкрепиться, как-никак, а он не ел с самого обеда.

В коридоре, за его спиной, слышались шаги, направляющиеся к кухне. На пороге появлялась жена, запахнутая в бледно-голубой халат…»  ВАЛЕРИАН МАКАРОВ «Глоток воздуха»

Интрига – вот что околдовывает.

И эстезис – раскладывающий.

Без противоречия сюжету. Ибо так задумано…

«Три зерна» Андрей Душечкин

Гроздь не созреет, пока небеса

Не напророчат дождь…

Снова в глазах отразилась гроза,

А за грозой – ночь.

Богом дается из века в век

Истины три зерна:

Имя, свеча и у дома трава,

Та, что под небом одна.

Через столетья храни как завет

Имя свое, человек.

И над свечой склоняясь в ночи,

Ты назовись, не молчи.

Ну а трава, что под небом одна,

Будет всегда с тобой,

И вдоль реки, что без края и дна,

Станет твоей судьбой.

Тянет сорваться с высокой скалы

За наваждением вслед,

Но не измерить реки глубины,

Да и цены ей нет.

Богом дается из века в век

Истины три зерна:

Имя, свеча и у дома трава,

Та, что под небом одна.

И вот добрались до подборки моей – Светланы Леонтьевой. Ибо тоже иду вместе ко граду на Холме:

Да, нелогична, узловата, рвана вся,

да, собрана из ветра.

Ветер в спину…

Она – моя. Другую где мне взять?

Ей имя – Лира.

Как её отрину?

О, небо, ты не зри, кричащим им

особенно про то, что на распутье

моя стояла Лира из лоскутьев,

рубашечка на ней из бедных рифм!

Не снисходи кричащим, что она

Блудница, недостойна даже дна

и даже днища, смрадного, где черви!

Конечно, недостойна. И зачем ей?

Такой нездешней, что кифара, древней…

О, как же можно, я за ней иду,

она босая по России,

снегу,

льду.

Она ко мне безжалостна, жестока,

на позвоночники мне давит: выжечь соки,

я, как берёза, раненная – сбоку

всегда надрез; ей нужен, нужен мой

вот этот плач

и хрип,

и волчий вой!

Она – маньяк. И даже самый-самый

отъявленный убийца Джеффри Дамер

в сравненье с нею жалостный такой.

Не сладкозвучна? Да. Кто обещал вам,

не будет якобы вот этой гордой рвани,

кто обещал, что мною перед сном

не зачитается Митрополит Иларион?

Что самиздат, мне как отец родной?

А лира голая да под дождём и длинно

её кровит до неба пуповина!

Но, небо, ты не зри, не слышь, не мерь!

Хотя все доказательства, улики

да супротив меня и Лиры дикой,

как виноград, как плющ, как земляника.

Она не кается. До Магдалин ли ей теперь?

Ты просто продиктуй ей телефон,

как 01, 02, 03 с тобой связаться,

как Евангелие от Иоанна и от Марка,

как Пятикнижие, Завет, Посланий сон.

И от себя добавлю – Письма русским,

ко всем читающим, которых меньше явно,

которых – горстка! Ибо очень узко.

Пока ещё не поздно. То есть рано.

АЛЕКСАНДР КАЗИНЦЕВ представлен крупной работой в разделе «КРИТИКА»:

И в письмах самого Пастернака то и дело встречаешь это краткое крылатое

слово. Тема пути – ведущая в его поздней лирике, «Стихах из романа»: дорога

«из Вифании в Ерусалим», по которой проходит Иисус; путь по заснеженной

степи навстречу ярким всполохам Рождественской звезды; сказочная дорога в

логовище дракона и размытые колеи в «бору глухом» на Урале; дорога петербургского предместья – на нее, «как призраки белые», высыпают яблони в цвету:

тот жизненный путь, о котором повествует первое же из стихотворений, завершающих роман «Доктор Живаго»:

Но продуман распорядок действий,

И неотвратим конец пути.

Я один, все тонет в фарисействе.

Жизнь прожить – не поле перейти.

Откуда и куда вел путь, ставший символом творческой судьбы Бориса Пастернака? Он уводил к духовному возмужанию от благополучного московского детства, семейного комфорта, обособленного мира элитарной интеллигенции (отец – известный художник Леонид Пастернак, иллюстратор произведений Л. Толстого, мать – профессиональная пианистка).

Увлечения детства – рисование, позднее музыка (под влиянием общения с Александром Скрябиным, дачным соседом семьи Пастернаков). Потом строгая философская муштровка юношеского сознания – в том числе один семестр в Марбургском университете у знаменитого Г. Когена. Спустя годы Пастернак не без скептицизма отзывался о философии – в романе персонаж, близкий автору, говорит: «Я не люблю сочинений, посвящённых целиком философии. По-моему, философия должна быть скупою приправой к искусству и жизни».

Первые стихи Пастернак написал в начале 10-х годов…

И ЛЮДМИЛА ВОРОБЬЁВА:

«Сибирь всегда была общинной», – обозначает автор важность для крестьянина ощущать себя хозяином своей земли, чтобы трудиться на своё личное, а также и общее благо. Коллективизация подобный принцип полностью исключала.

В романе говорится о «революционном напоре и неотразимой настойчивости» крестьянства, когда насилие и кровь, частые поджоги стали нормой деревенской жизни. Вынужденное самоубийство Никифора, брата Мирона, расстрел его верного степного друга Молдахмета, помогавшего таёжным беглецам сохранять скот, арест купца Колмакова, не успевшего распродать свои прибыльные магазины, – звенья одной цепи в системе, карающей человека за любое непослушание ей…»

(Одухотворённая земля Сибирская в «Сибирском романе» Николая Олькова в пяти книгах)

Протоиерей Павел Боянков «ПОХВАЛА БОЖИЕЙ МАТЕРИ» Об этом читаем в Евангелии от Луки: «Младенец … возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости, и благодать Божия была на Нем. Каждый год родители Его ходили в Иерусалим на праздник Пасхи. И когда Он был двенадцати лет, пришли они также по обычаю в Иерусалим на праздник. Когда же, по окончании дней праздника, возвращались, остался Отрок Иисус в Иерусалиме, и не заметили того Иосиф и Матерь Его, но думали, что Он идет с другими. Пройдя же дневной путь, стали искать Его между родственниками и знакомыми и не найдя Его, возвратились в Иерусалим, ища Его. Через три дня нашли Его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их; все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его.

Это уже поэма – и так близка, как само Господне дыхание…

Ибо мы приближаемся к самым вратам Града на Холме. И вот-вот возьмёмся за ручку и повернём её, чтобы открыть дверь да взойти во Град!

Но на пути взираем – песнь об АРМИИ Александра Макарова.

Это актуально. Ибо Украинский гамбит – огромный и страшный пред нами… И ея путь!

Солдатский.

Как есть.

И помолимся всеобщей молитвой!

***

Гляжу на страждущий, добрый мой, на русский народ,

прошедший свои испытания в девяностые!

Как из-под обломков взошедший, взрастающий словно из-под

нежных трав изошёл, словно выстрадал крест свой межзвёздный.

Христосе Воскресе – широк белоствольный собор!

Христосе Воскресе во церкови матушки-Ольги.

И звон колокольный, и храма обход во простор,

так бережно люди друг другу свет свеч возжигают у Волги.

Так чинно идут. Не торопко. Во истину – Бог воскрешён!

Христосе Воскресе.

Христосе Воскресе! До слёз он,

до спазм он Воскресе, до радостей на миллион.

О, мой несгибаемый, добрый, сорадостный мой и бездонный!

Иконно!

Хребетно!

Повздошно! И – птицы в глазах.

Листаю я птиц. В них вникаю, внимаю и внемлю.

Младенцев здесь крестят в сияющих медных тазах.

И старцев вот здесь отпевают пред тем, чтоб класть в землю.

Хочу правду знать о победе добра по-над злом,

над криком, надменностью, глупостью, ложью и срамом.

За правду костьми лечь! За правду с большой буквы «о»,

за эту молитву, летевшую птицей по храму.

А далее купол! А там-то, а там страшный суд

на фреске, вдоль фрески. Прости меня, о, милосердный!

И всех неразумных возьми вразуми, всех, кто тут

и тех, кто не тут. И богатство дай бедным.

Страдательный, русский, огромный, прекрасный народ,

листай его! Словно бы птиц, что листает твой ветер!

Вникай и внимай, и познай, как любовь познаёт

до донышка, плоти, до самых начальных столетий.

Мы – зёрна.

Мы – семя,

мы – ядра, росточки твои.

А Пасха духовная наша – купель для врастанья.

Как свет, что над мраком. Как жизнь, что над смертью парит.

И как очищение, как искупление, как покаянье.

Любой проживает её.

И внимает любой.

Светлейшую Пасху, как будто исконную родину.

Разбойник и вор, и не верящий грешник лихой,

и праведник каждый, святой да юродивый.

Любовь абсолютная – Пасха! Она чистота и живот.

И большего нету у Бога – как наш верный праздник.

Он вечно живёт, и пред вечно, навечно – народ!

Родной, русский, разный!

Солдат русский нынче несёт на Голгофу свой крест.

Одною рукой он от нечисти землю счищает,

другою рукою спасает, несёт миру весть

ту, что есмь благая!

Специально говорю стихами, ибо этот материал должен каждый сам прочесть: он ярок, специфичен, здесь идёт разбор международной обстановки.

Наталья Шеметкова и Ирина Кузьмина делятся своими детскими стихами. Ибо в каком Граде на холме нет детей? Для детей? О детях?

И вошли мы в него. И узрели златые резцы! И ларцы.

И теперь к следующей ступени.

К берегу. И пристанищу.

Так вся жизнь идёт людская.

И мы в ней!

С ней!

Как в храме со свечами.

И будет ТАК!

ВСХОЖДЕНИЕ И ПРИБЛИЖЕННОСТЬ К СОЛНЦУ — БЕРЕГА

«Обычай устанавливать Крест вдоль дорог, при въездах и выездах из городов и сёл, возник на Руси с незапамятных времён. Святоотеческая память сохранила нам отрадное предание. Когда на берег Днепра пришёл ученик Христа Апостол Андрей Первозванный, то ему полюбилась неизвестная красивая земля, и святой воздвиг на ней Крест, пророчески определив, что здесь будет большой город и укрепится Вера христианская.

Может, так оно и было!

Другое предание гласит, что первый Поклонный Крест на Руси установила княгиня Ольга более тысячи лет назад на горе – близко от Киева. Не исключено, что великая княгиня, прославленная позже Русской Церковью в чине равноапостольной, установкой Креста запечатлела принятие ею крещения в столице Византии – городе Константинополе. Хотя некоторые знатоки русской старины утверждают, что, воздвигая Крест, княгиня Ольга тем самым обозначила символ победы христианства над язычеством»

(ИЗ ПОВЕСТИ ГЕННАДИЯ САЗОНОВА)

НОВЫЙ НОМЕР ЖУРНАЛА «БЕРЕГА» 2022

Высокохудожественные тексты – словно ступени к восхождению, ибо берег крут, обрывист, он на солнцепёке расположен, на большой жёлтой поляне – отдохнём сердцем, притулясь большим кругом – все вместе!

Ошеломительный отклик Александра Проханова – быстро его перо, огнестойка мысль, ибо крест поклонный на горе,  люди взбираются, шагают, с небольшим передыхом на поляне с горицветами, ромашкой, рыжими фиалками: «Предательство в тылу страшнее лобовых таранов врага. Русская история полнится предательствами. Курбский предал Ивана Грозного. Мазепа предал царя Петра. Генералы Германской войны предали царя Николая. Власов предал Сталина. Горбачёв предал советскую империю. Я видел охватившее Советский Союз предательство – сонмы партийцев, комитетчиков, красных директоров, комсомольцев, деятелей культуры, отрёкшихся от своей красной Родины и бегущих к победителю Ельцину. Многие из этих перестройщиков, громивших Советский Союз, наспех загримировались патриотами, и их блудливые глазки глядят на нас из всех углов. Их всех ждёт Иудино дерево. Россия – страна героев и мучеников, страна победителей…»

Драгоценны слова Николая Фёдоровича Иванова, ему доверили ларец чудный – писательский всея Руси нынешней, измотанной девяностыми, нулевыми годами, где литература попала в ловушку безденежья, выживания за счёт толстосумов. Иванову доверили державный скипетр – бери, храни, вожделей – ибо без книг пропасть Россия может. А ведь книга всегда была на первом месте возле трона, града на холме, тропы людской ко знаниям да толкованиям:

«Восемь лет исключительно Россия добивалась того, чтобы Украина признала Донбасс своей территорией, как и предписывали Минские соглашения. Это мы, Россия, добивались! Но усвоено было совершенно другое: «колорадов» надо давить танками и сжигать. Запад бросил Украину в огонь, оставшись, как всегда, наблюдать со стороны и ждать своей личной выгоды. Ничто не ново под луной…»

Индо правильно! Случилось то, что не ожидали. Разве можно ждать ножа в спину? Копья в сердце? Удара? Ракеты в дом? Боли и горечи?

И разразились стихами авторы. И потекли они медово по устам нашим:

Из поэтического сборника «ПоZыVной – Русский»

А вот и сама Новороссия – большим кораблём, белопарусным пришвартовалась, матушка наша! И на палубе – повести Ирины Горбань «Два письма» и Валерия Герланеца «Земноводные против людоземных»: «Это была крупная квакша по кличке Крикуха. Так прозвали её сородичи, такие же как она сама, древесные лягушки, за чрезвычайно пронзительный голос, в котором неизменно присутствовали панические нотки. Едва зычная квакша открывала рот, все остальные мгновенно умолкали, прекрасно осознавая, что при всём своём желании перекричать её не смогут. Даже звонкоголосые цикады и сверчки стыдливо притихали, как только Крикуха выдавливала из себя первое «Ква-а-а!!!»

Это новый вид любви и неприятия. Самоотречения и подвига в чреве предательств. Быстротечно-то как! И человек может стать хуже лягухи. А зелёная царица лучше людей: «Едва прораб произнёс свою ритуальную фразу, как стоящий на берегу огромный экскаватор на гусеничном ходу стал проседать в грунт, словно его действительно засасывала трясина. Смертельно испуганный экскаваторщик успел выпрыгнуть из кабины и на манер тушканчика, какими-то нервными петляющими прыжками, бросился наутёк. Почва на месте исчезнувшей землеройной машины ещё какое-то время шевелилась, подбрасывая небольшие комья вверх. Создавалось такое впечатление, что экскаватор, лихо орудуя ковшом под землёй, сам себя закапывает всё глубже и глубже.»

Вот она – трясина! Она сама по себе. Ибо она понятливее человеческого. Поглотила, съела, и снова тишь. Это повесть-сказка, повесть-притча, повесть-осмысление места человека. Иногда жабы, тритоны и лягушки патриотичнее, ибо не всё можно купить и продать. Тем более родную трясину!

Размышления «…Русские крестьяне, мистически исходя «от креста» и «Христа», выражали земные и небесные мысли не мертвецки условным, научным языком, но образным и притчевым, а образы, как Иисус Христос в поучениях и заповедях, брали из крестьянской и природной жизни. Сын Божий говорит не наукообразно, в отличие от книжников и фарисеев, но беседует с народом на языке крестьян и рыбаков, щедро расцвечивая речь пословицами и поговорками; по воле Божией сей горний, благолепный речевой лад обретали апостолы, святые отцы, старцы- наставники, древнерусские летописцы, православные писатели, особо средневековые, а в избранных произведениях и мирские писатели, подобные Ивану Шмелёву, и даже деревенщики, подобные Борису Шергину, Василию Белову, Владимиру Личутину. ( А. Байбородин «Дух совести и красоты»)

Этот номер ЧИСТОЕ ЗАПЕВЬЕ.  И голоса слышаться явственно, предупреждающе, упреждающе, наперёд беды и впереди счастья – ибо посредине, в маковке бездны вопрошающей! И на всех языках мира, на всех глаголах. Ибо речь об одном – о мире и победе: Фернандо Рендон (Колумбия),Фредди Нанез (Венесуэла), Алекс Паусидис (Куба), Сантош Кумар Похарел (Катманду), Абдукахор Косим (Таджикистан), Ширани Раджапаксе (Шри-Ланки), Атаол Бехрамоглу (Турция)

А вот и берег СИРИИ от имени Светланы Савицкой:

Песчаный, оазисный, православный, борющийся.

ЗАПЕВЬЕ ПЕРЕХОДЯЩЕЕ В РАСПЕВЬЕ. В МОЩЬ И ГЛУБЬ! «А вы умеете хоронить кошку?» И мы понимаем, что ребёнок задаёт нам этим самым недоумением совсем другой вопрос: «А вы готовы закопать древнейшую цивилизацию, её культуру и традиции?»

Родившаяся на обломках величайшей трагедии, поэма «Сирийские сцены» с первой строки глубоко философично проникает в сознание читателя и заставляет волноваться, сопереживать и главное – задуматься. Элегантно подана троичность восприятия религии, Бога, духовности. Армия освободительная, в лице военного, восклицает: «Аллах акбар!» Армия террористическая в лице фанатичного шейха восклицает: «Аллах акбар!» И мать, сажающая росток святого оливкового древа, произносит ту же фразу: «Аллах акбар!»

Поэт подаёт информацию, казалось бы, совершенно бесстрастно. Но! Остановись, Планета!

За тобой выбор!

С кем ты?

На стороне кого ты? Нападающих с целью отобрать? Защищающихся с целью сохранить? Или тех, кто возрождает снова и снова?

Услышь биение собственного сердца! Ты… Хранитель? Расточитель? Или творец? Делая шаг назад, поэт совершенно сознательно уводит себя с поля и ведёт повествование вовсе не от первого лица. Он предлагает самим читателям, глядя, как в дырочки для глаз из собственного сердца, некое опасное путешествие по обломкам сирийской войны.

Это опасно?

Это безопасно?

«А что мне за это будет?» – возопят одни. «Моя хата с краю, я ничего не знаю!» – воскликнут другие. «Тебе что, больше всех надо?» – спросят третьи…»

А вы действительно умеет хоронить кошку? Ту самую рыжую, как песок под солнцем, сирийскую бездомную брошенную беженцами кошку? Кто вас научил хоронить кошку? Да под песками? Сколько ни копай ямку, всё равно песок зыбуч…

Похоронить кошку – похоронить всю цивилизацию кошек.

Ибо как лягушки – это тоже мыслящие существа, что порой лучше человека, так и кошки добродушней нас.

Ирак, Иран, Сирия, Ливия – азиатский отсчёт противостояния нашествию.

И ещё Палестина – страна Бога, перетекающая в Пакистан. Вены-руки распростёрла. И мы не только скифы, мы ещё и арабы, огузы, согдийцы, хорезмийцы, бактрийцы, ферганцы и сако-масcагетские племена. И мы русские – ибо русские это имя прилагательное – как пишет Игорь Изборцев:

Я лакец, аварец, чеченец, лезгин…

Я русский солдат, я – непобедим!

От нас не отнимут грядущих побед,

Об этом России сказал Президент!

Я сету, даргинец, татарин, мордвин…

Я русский солдат, я – необорим!

Я щит для России, я меч для врагов,

Защитник своих и гроза чужаков!

 И это впитывание в себя – в свои гены внедрение всего самого лучшего в мире и есть своеобразие.

ПРОПЕВЬЕ куплетированное – вот что значат наши стихи! Ибо неумолчно и передаваемо из уст в уста. По капле. И сцеловывают слова уста наши. Что сок, капающий из ствола берёзы. Самострунный! Самосладкий! Самоглубинный, ибо из корней до самого полюса распростёртый.

Светлана Леонтьева

член Союза писателей России,

дипломант национальной премии «Золотое перо Руси»