…многим помнится сцена из фильма «Интервенция»: белогвардеец, стреляющий в своего коня, в исступление бросающегося за кораблём, уносящим хозяином…

 Не строки ли Н. Туроверова стали основой кадров:

Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня,
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.

…лёгкая напевность и плавная закруглённость стиха, как будто, используя эстетические средства, снижают градус трагедии: на самом деле остающийся палить и калить пространство русской истории…

 …высокие взмывы христианского осознания сути оной, словно творящей самостоятельно чудовищное, возникают в недрах строк, отправленных в мир Туроверовым:

Перегорит костер и перетлеет,
Земле нужна холодная зола.
Уже никто напомнить не посмеет
О страшных днях бессмысленного зла.
Нет, не мученьями, страданьями и кровью –
Утратою горчайшей из утрат –
Мы расплатились братскою любовью
С тобой, с тобой, мой незнакомый брат.
С тобой, мой враг, под кличкою «товарищ»,
Встречались мы, наверное, не раз.
Меня Господь спасал среди пожарищ,
Да и тебя Господь не там ли спас?

Он сам – поэт крупного дарования – не мог становиться холодной золой, до конца творчества, сиречь жизни, полыхая памятью и страстью…

 …Туроверов был из дворян Войска Донского, познавший Первую мировую, Гражданскую и Вторую мировую, он хранил заветы казачества, воплощая их в слове: самовитом и крепком, живописном и музыкально-звучащим:

Забыть ли, как на снеге сбитом
В последний раз рубил казак,
Как под размашистым копытом
Звенел промерзлый солончак,
И как минутная победа
Швырнула нас через окоп,
И храп коней, и крик соседа,
И кровью залитый сугроб?

Этот «кровью залитый сугроб» сильно плещет в глаза и нынешнему читателю, представляя трагедию былую, как драму вечности.

 …подъесаул, имевший четыре ранения, познавший лагеря, после них работавший лесорубом в Сербии, грузчиком во Франции: судьба изрядно тёрла Туроверова в шероховатых ладонях.

 Родные места, сохранённые в ячейках памяти сладостью и болью, вновь и вновь расцветами чудесными стихами:

Не выдаст моя кобылица,
Не лопнет подпруга седла.
Дымится в Задонье, курится
Седая февральская мгла.

В лепестках строк было нечто гранёное; и боль души: не проходящая казалось, оттенялась стоицизмом, выработанным за жизнь.

Ярко сверкают стихи Туроверова.

Сильно проходят по ним ленты истории, свидетелем которых был поэт, оставивший живо пульсирующее, самобытное наследие.

  Александр Балтин

фото взято из открытых источников