1.

Саманта договорилась встретиться с ним в половина первого. Вышла из дома за два часа. Сначала села в метро, потом в микроавтобус. Осенний воздух охватывал, словно гладил осторожной изморозью по шее. Касался волос, пронизывал запястья.

Маршрутка ехала немного не в ту сторону, объездом, мимо Пулковской обсерватории. Снова вспомнила, как приходила сюда когда-то летом, давно. Тогда парило и дышалось миллионами ярких и пахучих цветов, а внезапный дождь заставил бежать прямо под огромный, вращающийся телескоп, помещенный громадным туловом под самым небом. Там, в этой самой Обсерватории, один ученый ей долго рассказывал о времени, кротовых норах, дыр в пространстве и возможности видеть другие миры.

Почему-то больше всего запомнилась эта история про кротовины. Про то, что можно оказаться в любом измерении и времени по собственному желанию. Самое интересное, что ученый, который обо всем об этом рассказывал, потом с успехом доказывал существование этих самых кротовин. Доказывал на протяжении целых пяти часов, стоя у огромной доски перед студентами матмеха в аудитории неподалеку от Казанского собора. Там Саманта его долго и слушала.

С Георгием договорились встретиться в кафе в Пушкине. Договорились встретиться совсем ненадолго. Просто повидаться. Когда маршрутка, сделав невероятный крюк, доехала, наконец, до Пушкина, ей стало вдруг немного боязно. Вдруг он и на этот раз не приедет, забудет, перепутает. Или просто не сможет.

Георгий, однако, уже сидел в кафе, внимательно глядя в телефон. На какое-то мгновение ей показалось, что это даже не телефон, а какая-то сложенная вчетверо газета, словно из другого, старого времени.

 — Привет! – громко сказал он, внимательно оглядывая ее. – Ты неплохо выглядишь!

— Я? – Саманта слегка улыбнулась и с размаха приземлилась на стул рядом с Георгием, ощутив, что сейчас просто умрет от счастья, или улетит в одну из этих давних кротовин навсегда, оказавшись где-нибудь на Мальдивских или Фолклендских островах в одночасье.

— Сколько я хотела тебе рассказать. Ты даже представить себе не можешь!

Он усмехнулся, как делал всегда, когда она начинала говорить, или что-то рассказывать, зная, что ее будет просто невозможно остановить.

— И, о чем история на этот раз?

— Ты даже себе этого не представляешь! Я видела во сне, как мы оказались с тобой в Средних Веках.

— Инквизиция? Ты шутишь?

— Нет! Это самое чудесное время. Хитоны, длинные плащи, доспехи. Ты будешь рыцарем. А я — прекрасной дамой!

— Не наоборот?

Он снова смешливо улыбался, глядя на нее, источая какой-то непонятный внутренний свет, который просто радиировал от его счастливого лица, окружая теплом, подчеркивая необыкновенный взгляд спокойных карих глаз.

— Георгий! Мы будем ходить на балы….

— Я сильно сомневаюсь про балы, — серьезно и спокойно продолжал он. – Какие балы в средние века? Там казни, расправы, письма, печати. Тайны. Шифры.

— Да! – Она даже вся раскраснелась от удовольствия. – Мы будем переписываться с тобой. Точно. Это то, что нужно!

2.

Когда он слез с лошади и брякнулся о землю всеми доспехами, она невольно рассмеялась, как будто бы и представить себе не могла, что это осуществиться так быстро.

— Георгий! Джордж! – пропела, пролепетала она. И бросилась к нему на шею, сама не осознавая, что он еще больше заваливался на бок, не в силах справиться с доспехами.

— Саманта! Это как-то не совсем все возможно. Ты видишь? Не время! Сложно все, ты не находишь? Зачем ты это придумала?

Она уже почти хохотала, громко и от души, пытаясь его поднять. А он снова падал, делая вид, что сейчас снова захочет взгромоздиться на лошадь.

— Нет, нужно все заново, нет? Давай попробуем еще раз!

— Нет, уж. Давай последовательно. Во всем нужна логика. Средние века. Раз, приехала, давай уже, как есть. Как выбрали. Так, что там может быть?

Она задумалась, а потом радостно затарахтела:

— От страны зависит. Давай, к примеру, ближе к Англии, все-таки. Я там хотя бы что-то знаю. Двор. Франция. Образование. Можно сразу к королю Джеймсу. Он очень славный король. Отменил табакокурение, упал на собственной коронации. Занимался алхимией. Шекспиру почти заказал «Макбета».  Перевел Библию на английский. Кстати, о Шекспире…

— Шекспир – это очень хорошо! – ободрился Джордж. – Ну, я здесь хоть бы хоть что-то помню из курса истории. Гамлет! Макбет?

— Я бы хотела только Ромео и Джульетту! – вдохновенно продолжала Саманта.

— Ну, хорошо! Они там все поссорились? Или все-таки любили друг друга?

— Ужасно любили друг друга, по-юношески, смело.

— Пусть так! Это у нас уже было. Смело! Ты говорила когда-то, помнишь, что там еще была у Шекспира его последняя пьеса?

— «Буря»?

— Она самая! Набросай портрет!

— Остров. Власть. Потом – магические силы. Ненадолго. Калибан.

— Кто такой? – Георгий насторожился.

— Дикий житель. Как индеец. Он дикий, а она – нет!

— Ну… — искорки смеха снова проступали сквозь его лучистые глаза. – Пойдет!

— Тебе нравится?

— Мне нравится, что там племя! Вожди, – он снова залихватски улыбнулся. – Там есть динамика.

— Да! Она и он — очень разные.

— Хорошо. Договорились.

И вот, в этот самый момент они оказались на каком-то далеком северном полюсе, почти что в тундре. Среди снегов.

И она, ежась от ветра и снега, пыталась его снова найти, пробираясь через сугробы и осколки своей памяти.

— Где ты? – кричала она, не в силах разжать челюсти, пытаясь пробираться сквозь заснеженную территорию, кутаясь в пуховик, падая, словно во сне, в ледяной синий снег.

Палатка, наспех натянутая прямо на снегу,  была вся покрыта медвежьими шкурами, и когда она, прилагая огромные усилия, распахнула дверцу, мерно висящую на специальных веревках, то смогла, все-таки, пройти вовнутрь.

Внутри был странного вида костер, который поддерживал, равномерно дуя на него что есть мочи, чернокожий мальчишка. Он изогнул спину, сидя на корточках, и все силился дышать как можно громче, одновременно размахивая руками и прилагая титанические усилия для того, чтобы огонь не гас. Георгий, в огромной шубе, сидел спиной к костру и грелся.

— Калибан! – закричала Саманта! – Как я рада тебя видеть!

Калибан обернулся и снова засмеялся, пытаясь скрыть какую-то грусть, которая снова проступала у него на лице.

— Саманта!

Ветер завывал привычной нотой какой-то внутреннего шаржа на гром и стихийные бедствия. Он выл, пронизывая все существо, напоминания о чьем-то зловещем присутствии. Она обняла его, села поближе, как будто бы пыталась сквозь времена и пространства сказать о нем, или для него что-то самое важное.

— Жорженька! – прошептала она, и снова пыталась заглянуть в его карие глаза, в которых было еще больше нежности.

— Давай отсюда домой, от Шекспира! А? – он с надеждой смотрел на нее, словно уговаривая. – Скука смертная, хоть и известный драматург! К тому же почему-то дико холодно!

— Ну, почему? – Саманта пыталась рассказать ему еще что-то, но он почти ее не слушал.

— Хорошо! Давай, Австрия! Фрейд! Кушетка! – она снова воодушевилась, обернулась в сторону ветра, который распахнув палатку, задул со страшной силой, намереваясь смести все вокруг, разрушив своим присутствием и мир, и ощущение покоя, и любую надежду.

Буря, обрушившаяся на них так внезапно, казалось, может свалить двадцатиэтажное здание, но только не их палатку. Они обнялись, прижали головы друг к другу, как будто бы врастая друг в друга, пытались спастись.

— Держись!

4.

Следующей остановкой был Лондон. Квартира Фрейда. Они шли по неширокой улице, и вскорости оказались неподалеку от небольшого дома, где известный психоаналитик жил заключающие годы своей жизни.

Она легла на кушетку, вытянув ноги, а он привычно сел за ее голову, на стуле, чтобы она не могла видеть его лица. Таков был закон психоаналитического сеанса, никогда не видеть глаз врача.

— Георгий, я вот рассказывала тебе очень много о том, как ездила в Англию, как ездила во Францию.

— Да, я помню, про Романа.

— Да. Про него. Он был очень сильно придуманный, не такой как ты.

— Ты всегда все придумываешь. В этот раз не могло быть ничего другого.

— Нет, честное слово. Совсем по-другому.

— Я знаю. – Он, казалось, снова улыбнулся, но она не могла проверить этого, так как не видела его лица.

— Я так долго и много рассказывала тебе. Столько всего. Почему ты меня слушал?

— Это моя профессия.

— Очаровывать женщин? – она засмеялась.

— Я помню. Это фраза из Сартра. Марта, жена Фрейда, так разговаривает с мужем, когда ревнует его.

— Я ужасно ревнивая.

— Ты — эгоистка, не видишь толпы других людей рядом, — сказала он и повернул ее торс на девяносто градусов.

Только теперь она заметила, что они сидят на сцене, а на них, из освещенного полумрака, смотрят человек сто зрителей, пришедших почтить память музей-квартиру известного психоаналитика.

— Я бы так хотела побыть здесь еще немного, — сказала Саманта.  – Я еще помню, что у него были эти бесконечные фигурки. Разные. Он привозил их из Египта, Африки. Они все как артифакты. Носители памяти. Ты помнишь фигурки Фрейда?

— Я всегда с тобой все вспоминаю. Тоже, — заключил Георгий. – Не все тебе говорю…. Но тоже…

— А что ты вспоминаешь?

— Я? – он задумался. – Я вспоминаю один очень важный эпизод в моей жизни.

— Какой же?

— Как знаешь, давным-давно, когда я учился в военном училище, я пошел на встречу с одной знакомой девушкой, балериной, и почему-то очень долго с ней гулял.

— Ты был в нее влюблен?

— Нет. То есть, наверное, да, — Георгий задумался. – Я всю жизнь потом вспоминал, как гулял с ней вот по такому осеннему парку. Вспоминал, и никак не мог до конца вспомнить. И все-таки это было одним из самых ярких воспоминаний моей жизни.

— Почему? Она держала тебя за руку?

— Нет. Она просто шла рядом. На ней было очень длинное платье, черное, с красными цветами. И она немного пританцовывала, когда шла.

— Как?

— Да. Очень легко двигалась. Я всегда вспоминал ее, хотя больше потом никогда не видел. Но она присутствовала совсем рядом, как будто бы только на небольшом расстоянии. Георгий неловко улыбнулся, как будто сказал что-то очень сокровенное.

— Пойдем?

Она вдруг снова почувствовала такую нежность к нему, что не могла сдержаться и расплакалась. Занавес опустился, а она поняла, что через несколько минут они как ни в чем ни бывало вернутся в кафе в Пушкине.

5.

— Все? – с грустью сказала она, гладя его руку.

— Должен идти, — он слегка обнял ее, и посмотрел долгим глубоким взглядом. – Я познакомлю тебя в следующей раз со своими друзьями, хочешь?

— Надолго? – она положила ему голову на руку, как будто бы считая минуту и секунды, слегка удерживая его. Не слыша вопроса. Он, однако, не торопился.

— С друзьями? — спросила она снова.

— Да. Я скоро буду, приеду обратно, — уверенно улыбаясь подтвердил он. – Скоро.

Они вместе встали из-за стола, и тихо вышли на улицу, где под ногами, перебиваясь прибрежной волной, шуршали листья, а деревья и их кроны снова колыхались на ветру, как они делали это всегда на протяжении столетий.

— Я так тебя люблю, — вертелось у нее на языке в который раз эта вечная фраза, пока он мерно уводил ее вглубь парка, рассказывая о своих самых красивых, необычных и любимых статуях.

 Нина Щербак

фото взято из открытых источников