«Александрийский квартет» Киры Преображенской – тоненькая книжка, изданная специальным тиражом, с авторским оформлением, виньетками тщательно прописанных букв. Книга настолько красива и по своему оформлению, что напоминает одновременно старинные египетский папирусы, издание «Вита Нова», с ее репутацией вкуса и артистизма, и ту самую тоненькую, но очень значимую на тот момент книгу, которую всегда хотелось прочесть в юности, когда оставалось время теплыми летними вечерами.

В книге четыре части, «Строматы», «Двери в символическое», «Окраины», «Эннеады». С одной стороны, это повествование личного плана, в котором угадывается движение личных впечатлений или переживаний. В другой стороны, эти замечательные эссе и рассказы – эпическое повествование, с которой со вкусом и умением вкраплены Дионисий, Флавий Климент, Афродита, Гера, Ахиллес.

Моя попытка понять эту книгу тоже своеобразное путешествие. Я знаю, что автор интересуется психологией, и я знаю, что автор хорошо разбирается в античной философии и читает лекции о истории философии. Дает ли мне это возможность понять текст, ощутить ему смысл?

Сильно попав под немецкую и австрийскую традиции интерпретировать «поверхностный уровень» текста, а не искать его глубины, я сразу обращаю внимание на то, что это, собственно, «Александрийские квартеты».

Книга Даррелла с одноименным названием – гимн красоте и сложности человеческих взаимоотношений, книга, написанная о Каире, на фоне красот Нила. Книга о сложных перипетиях семейной жизни и любви. Если Даррелл поражает красотой языка и реалий, сложностью сюжетных линий, тщательностью прописанных портретов, то повествование Киры Преображенской лишено пространности и туманности. Несмотря на упоминание античной философии, и рассуждения, книга поражает краткостью изложения мысли, сжатостью. Сжатостью, которая отличает современные формы нарратива, и которая, собственно, и несет в себе символичность.

Вот, например, глава «Вода живая и мертвая», в которой, ближе к финалу, Ахиллес садится за руль, и видит «впереди бесконечный серпантин приморской дороги». Глава заканчивается словами, которые вновь отдаются уже не Ахиллесу, а рассказчику, «А я шел пыльной дорогой, перебирая в уме все, что я ждал о воде, живой и мертвой, о материи и идеи. Учитель верил, что нет ни того, ни другого в отдельности, есть только живое единство формы и вещи. Когда мы пытаемся их разделить, выбрать одно, — что мы получаем?»

Определенная плавность, женственность этого повествование в четком понимании красоты слова. Реалии Корфу, воссозданный в книге определенный опыт, преломленный в собственном сознании. Медленное повествование на фоне моря и солнца словно затягивает вас в свою истому, где мысль и ощущения забавно переплетаются.

Когда-то известный классик герменевтики Ролан Барт написал об «удовольствии от текста», о том, насколько само повествование и форма передают содержание. «Форма и есть содержание» — объяснение того, как сам текст и его форма передают те ощущения и мысли, которые впоследствии рождаются у читателя, передаются ему вместе с опытом прочтения.

«Варенье из Айвы» отличает редкое сочетание дискурса повседневности, и платонизма. «А этот плод, такой желанный с виду. Его час наступает, когда женщины варят варенье». Меня такие фразы по-настоящему трогают, потому что они делают из любых ощущений, умозаключений, и сложных философский конструктов – простую истину, высвечивают ее. Выделяют ее, как будто бы обнаруживают алмаз, отбросив все ненужное.

«Синяя борода. Последняя встреча» — мифическая история, даже с элементами драмы, полная подземных и подводных кодов, как будто бы зачерпывает кладезь мирового подсознания. «Не ты ли сам выбирал женщин, делавших из тебя чудовище? Друзей, продававших тебя с радостным торжеством? Может быть, ты сам, тщательно и разборчиво лепил из себя ад?»

«Две фигуры продолжают безмолвный диалог в тусклом свете факелов», — пишет далее автор. Но в этом вопросе и ответе совершенно нет назидания, отчаяния, раскаяния или тем более, морализаторства. В этом снова – красота «по ту сторону добра и зла», внутренний полет и внутренняя смелость, приятие жизни.

А вот и знаменитая «Девочка со спичками», вечная женственность, детскость и жертвенность. Известный сюжет приобретает в книге «Александрийские квартеты» совсем иную наполненность. Девочка Андерсена здесь более домашняя, славная и симпатичная: «Яркие искры играли в камине, он слышал голоса, а среди них – ее, единственный из всех. Оловянный солдатик гордо нес службу на своем посту, прелестная танцовщица застыла в пируэте, а солдат не выпускал из рук волшебного огнива». То, что по-настоящему нравится это – количество возможных участников такого текста, его незримая все-объемие, которое превращает частную историю в мировую историю поэзии и жизни.

Появляется в повествовании и Хосе, и — Кармен, и – русалка. И даже их отражения. Путь становления, путь роста, путь развития. Гимн красоте окружающего мира, — вот то, что делает историю столь привлекательной, столь красивой, столь заманчивой и побеждающей в этом ощущении слова и правды жизни.

 «Александрийский квартет», Кира Преображенская, С-Петербург, 2017

Нина Щербак

фото автора