Крейслер сидел на стуле, у самого моря, попеременно отхлебывая холодное белое вино, и пытаясь что-то объяснить.

— Мы вообще, понимаете ли, совсем не должны были встретиться.

— Встретиться? – пытливо глядя Крейслеру в глаза, говорила Вера.

— Не должны.

— И что было?

— А было то, что я вдруг почувствовал какую-то свою немыслимую миссию.

— Миссию?

— Да. Миссия – это то самое слово.

— И что было дальше?

— Дальше?

Дальше, я как только вдруг почувствовал, что не зря была это встреча, понял, что я должен что-то такое сделать. Особое.

— И?

— И просто ходил по городу в ощущение полной опустошенности.

— Отчего?

— От того, то я осознал, что меня словно послали в эту ситуацию, как будто бы я должен был привнести в нее что-то очень важное.

— И привнесли?

Крейслер немного напрягся. Он не привык быстро формулировать свои мысли. Его мозг работал как машина, но сейчас, делая над собой усилие, он все равно не мог ничего объяснить.

— Я поехал тогда на Капри. Сел и поехал. Она должна была приехать туда, и я поехал.

Он, действительно, просто купил билет на самолет и поехал туда. Долетел до аэропорта, доехал до гостиницы, а потом отправился в сторону местного Сити, для того, чтобы ненароком с ней повидаться. Так он себе все рассчитал и объяснил.

Жара была невыносимая. Парило, сдавливая виски, как никогда не бывало раньше в его жизни. Крейслер делал круги вокруг офиса, пытаясь представить себе, как она появится, подойдет к нему, что он встретит ее именно здесь. Через какие-то три часа она, действительно, появилась, словно по мановению волшебной палочки. Появилась, немного усталая, но всем довольная. Быстро вошла в стеклянное здание, даже не посмотрев в его сторону.  И он остался стоять посреди красивой площади, пытаясь собрать разрозненные мысли и нити воспоминаний.

Капри поражал своей открытостью, легкостью просторов, зеленью садов, прозрачностью изумрудного морского побережья.  Казалось бы, это остров был наполнен влагой и ароматами, утонченными скульптурами и входа в дома с витражами и каменными полами. Здесь все забывалось, приобретало новое измерение, дышало какой-то внутренней свободой.

Крейслер должен был почувствовать что-то особое от ее приближения, но этого не произошло. Он отчетливо понимал, что она должна была его хотя бы узнать, помахать рукой, подать какой-то то пусть внутренне заметный сигнал. Но этого тоже не произошло.

Странность, которая окружала эту ситуацию, казалось бы, со всех сторон, словно давила на него, заставляя искать встречу вновь и вновь.

2.

Дельфина появилась в его жизни неожиданно и совершенно как-то надолго. Так ему казалось. Он встречался с ней изо дня в день, еще на континенте. Правда, на почтительном расстоянии, думая о том, что ее особое видение мира вдруг стало открывать для него совершенно новые жизненные просторы. Ставить новые акценты.

Он не видел мир столь подробно и столь устрашающе, как видела она. У нее, казалось бы, все было обострено. Любую ситуацию она видела совершенно фантасмагорическим, утонченным образом. Когда он понял это, стал еще больше присматриваться к своему окружению, сравнивать. Сравнение всегда было в ее пользу.

Внезапно она проявила к нему интерес. Придумала свою собственную очередную историю. Аккуратную, ажурную в подробностях. Вообразила его богатым коммерсантом, в общем-то совершенно неверно истолковала все, что в его жизни происходило. Он же, мысленно желая, чтобы этот ее интерес никуда не пропадал, продолжал думать о ней, а потом вдруг так увлекся, что и поехал на Капри, в надежде, что сможет с ней поближе познакомиться, поговорить.

Когда он стоял напротив этого роскошного офиса на Капри, окруженного кустарниками и цветами, богатыми экзотическими растениями, морем и соленым запахом в томящем воздухе, он вдруг подумал, что, возможно, многое о себе самом он раньше не знал.

Во-первых, он совершенно не знал, что о нем кто-то может так заботиться, думать, предугадывать его мысли. Во-вторых, он совершенно не представлял себе, что женщина может излучать такое количество теплой энергии, в которой хотелось просто утонуть, или нырнуть, словно в теплое море ниоткуда взявшейся надежды.

В какой-то момент его посетила странная мысль, что ее интересовало в людях все самое странное, необычное, даже темное. Будучи достаточно осведомленным о природе человеческих интересов, он вдруг понял, что именно тот факт, что она так обманулась в нем, и давал ему возможность узнать ее поближе.

Когда он бродил вокруг этого офиса, смутно ощущая аромат моря, и предстоящую встречу, ему снова показалось, что он помнил или видел ее где-то во сне, и что теперь память об этом постепенно возвращалась к нему, рисуя новые контуры его предстоящей и прошлой жизни.

— А что Вы здесь делаете? – спросила она его после того, как они вдруг неожиданно познакомились здесь заново.

— Я приехал за Вами.

Она посмотрела на него с некоторым удивлением. В глазах блестели тихие огоньки приглушенного, матового света.

— Честно говоря, я была уверена, что вы за мной последуете. Но, — она улыбнулась снова, — я совершенно не предполагала, что буду с вами вот так вот запросто — разговаривать.

— И я не думал, — сказал Крейслер, и вдруг почувствовал, что покраснел, словно мальчишка, что его вдруг затошнило, и ему стало не по себе.

3.

Он въехал в ее квартиру на Капри очень легко. Утром приехал и занял верхний этаж. Внес свои кожаные чемоданы и расположился на белом диване у самого окна. Ее муж был чуть старше ее, но, похоже, принимал от нее любые условия их совместной деятельности.

Глядя на себя в огромное зеркало, висящее при самом входе в ее дом, Крейслер вдруг подумал, что только самый нелогичный, самый наивный человек на свете, мог себе представить, что в их жизни все получится именно так.

— Или это сон, или это все рухнет, быстро и навеки, — снова и снова говорил он про себя, не отдавая себе отчет, ни для чего он здесь оказался, ни как долго это взаимное затмение продлится.

Рано утром она постучала в его комнату, и смело распахнула дверь, как будто бы имела право на любые действия в этой жизни. С ее приходом в комнату словно хлынул поток морского воздуха.

— Доброе утро! – громко сказала она, и встала на пороге, словно изваяние, подперев талию, и нагнувшись слегка вперед, словно Одри Хепберн.

— Доброе утро! – сказал Крейслер, осознавая, что предстоит совсем странный день, за которым последуют еще более странные события.

Они ездили, мчались по городу почти галопом на небольшой лошадке, запряженной в небольшую, отделанную красным, карету, осматривали местные достопримечательности.

Дельфина была весела, и совершенно не обращала внимание на его замешательство.

— Еще один музей, и с Вас будет достаточно, — бодро сказала она, передавая ему пару книжек самого романтического содержания.

— Вы любите читать?

— Да. Очень. — Так же приветливо ответила она, и в голосе мелькнули, словно бликами отразились, слабые нотки налета скуки, которые вдруг вывели Крейслера из его сумрачного состояния, дали немного уверенности в себе.

«Наконец-то хоть не все так гладко идет», — сказал он сам себе, все еще не отдавая себе отчет, зачем он так резко последовал за ней, и зачем ему так захотелось быть с ней рядом. Еще более странным было ощущение того, что все это происходило наяву, и по какой-то странной причине он даже стал ее интересовать.

«Два варианта», — подумал он. – «Либо ее интересуют люди умирающие, либо совершенно ужасные. К сожалению, я не то, и не другое. Что же это все так получается? И почему?»

Она сидела так близко от него, что он ощущал запах ее духов, словно читал ее мысли.

— Вы смелая?

— Я? – она засмеялась еще более громко, чем накануне. – Я смелая?

Он снова понимал совершенную глупость и несуразность этой истории, в которую уже не мог верить, но которая, волей-неволей, все равно происходила.

4.

Вечером он обедал с ней наедине, ожидая, что Томас вот-вот вернется домой. Томас не возвращался еще битых два часа, а когда вернулся, Крейслер ощутил внутри легкий укол совести и удивление.

Ночью он не спал, ворочался с бока на бок, переваривая события предыдущего дня. Вспоминая свою минувшую жизнь.

Томас уехал рано утром, часов в пять, и Крейслер ждал, что за этим последует, словно внутреннее напряжение сжало внутри странное кольцо неразрешимых противоречий. Он силился понять, что будет этим вечером, думая над тем, почему Томас уехал так рано, и почему все получилось так быстро.

Она вошла к нему неслышно, скользнула в комнату, и он снова почувствовал запах ее духов и ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. Он тихо целовала ее, словно никогда этого раньше не делал. Медленно ощущал, как его собственное дыхание, уже замедленное, вдруг нарастало, и как отчаянно, глухо и неритмично колотилось сердце.

Прошло два дня, их идиллия продолжала нарастать, словно накал чувств ничем нельзя было погасить. Через несколько дней она сказала ему, что скоро им придется расстаться, словно ждала того момента, когда он бесповоротно и окончательно привыкнет к ней.

Когда он сел в поезд, чтобы доехать до корабля, ехать в свой город, то почувствовал такое внутреннее отчаяние, словно постарел на десять лет. Ее нигде не могло быть, но он отчетливо ощущал ее недосказанность, ее близость, которая словно вошла в его естество, оставшись там навеки. Он хотел тут же позвонить ей, сказать, что он больше не может без нее жить, но понимал, что она никогда не возьмет трубку, не ответит, словно их судьба была решена раз и навсегда.

5.

Дома он пробыл ровно неделю. Мучился каким-то странным ощущением недосказанности, недоделанности всего происходящего. Упадка собственной жизни. Утром работал, вечерами пил вино, и снова работал. Когда он приехал к ней через неделю, и подъехал к ее дому, то был уверен, что они поссорятся или помирятся, но что это обязательно произойдет, бурно и обещающе, напряженно и страстно. Но, к своему удивлению, Крейслер обнаружил, что она уже была не одна и поселила у себя дома еще одного человека, очень похожего на него самого. Такого же юного, печального и во всем напряженного.

Она уходила с ним также рано утром на прогулку, и возвращалась поздно вечером, вбегая на крыльцо и бросая зонтик у самого входа. Крейслер наблюдал за этими ее уходами и приходами, стоя под деревом, уговаривая себя не видеть. Словно изнурял себя новыми муками. В какой-то момент он осознал, что новая встреча Дельфины сделала его еще более счастливым. Словно невозможность быть с ней дала шанс опуститься на самое дно, и вынырнуть из него опустошенным, но ожившим, словно заново рожденным.

Пробыв на Капри еще несколько дней, насладившись морем и скалами, собственными сомнениями и муками, и, наконец, обретя себя, он просто уехал в другую жизнь, совершенно не осознавая, какие силы будут двигать его существование дальше.

6.

Вера внимательно смотрела на Крейслера, пытаясь мысленно его успокоить, объяснить то, что не совсем понимала сама.

—  Вы, наверняка, еще раз увидите ее, — сказала, наконец, она.

— Да, да, — продолжал Крейслер, хмуря брови, и пытаясь снова и снова перевести разговор в спокойное русло.

— Я совершенно не понимаю, что это было, и как это все странно получилось. Вы, знаете, Вера, есть такие женщины, которые словно томятся от того, что с ними никогда не может произойти, мучаются тем, чего совершенно не бывает.

— Как так?

— Так… У них непростая внутренняя жизнь. И она удивительные в своей непредсказуемости.

Крейслер еще долго говорил что-то, а потом неожиданно вдруг замолк, уставившись куда-то вдаль. В его глазах блестели странные огоньки, попеременно отражаясь зеленым, синим, красным светом, словно он сам того не ведая, вдруг увидел отражение дна океана во всех его страшных, дьявольских ликах. Это знание успокоило его глубиной, необъятностью, взяв под свой вечный и мощный контроль.

Нина Щербак