“О, это лицо Григорьева! Сколько было в нём внутренней неусыпной встревоженности и в то же время сколько детскости и нежного напряжённого внимания <…> очаровательного, но и несуразного человека, в котором преданность к искусству доходила до фанатического обжигающего пламени…» (А.Бенуа)

***

Возвращаюсь с выставки Бориса Григорьева.
Только не растерять, не расплескать, сохранить, донести ощущение.
Двадцать лет назад писал серию. Времена года. Лосиный остров. Истоки Яузы — когда-то здесь гуляли юные Коровин с Левитаном. Ездил каждый день. Всматривался, изучал, старался запомнить. Потом бегом домой — быстрее, быстрее — сберечь в памяти.
Так и сейчас. Сберечь в памяти. Не растерять, не расплескать, донести… Чтобы сразу, как приду, начать писать…
Еду в метро. Вспоминаю. Думаю об увиденном. Смотрю по сторонам…

Напротив девица с видом шлюхи. Длинные ноги бесстыдно выставлены в проход. Всем мешают. Ей плевать. В ушах — наушники. Глаза пустые. В уме рисую её в стилистике Григорьева, сам становлюсь Григорьевым.  Рядом старуха.  Сморщенные руки на коленях. Восковое лицо. Потухший взгляд. Опять рисую её в стилистике Григорьева, моей рукой водит Григорьев. Несколько человек о чём-то между собой говорят. Рисую их Григорьевым. Моё отражение в стекле. Тёмное пространство. Просвечивают плотно сжатые губы. Рисую себя Григорьевым. Всё и всех рисую рукой и взглядом Григорьева…
Какова сила воздействия! Так учитель «танком» прокатывается по ученику, лишая его воли и зрения…
Иду по улице. Смотрю по сторонам. Везде — Григорьев.
Тротуар — Григорьева. Машины — Григорьева. Дома — Григорьева. Толпа — Григорьева. Столбы — Григорьева.  Даже провода — Григорьева.
Влияние стиля. Необыкновенный, может быть, непревзойдённый мастер стиля…
Всё — от рисунка. Как он про себя сказал: «Я знаю, что сначала и прежде всего рисовальщик, а потом уже живописец». Он прав. Рисунок во всём. В ранних пейзажах пока ещё — не григорьевских, пока —  не понятно чьих, чужих…  Портретах карандашом: Каменского, Пыжовой, Чуковской… Графическом автопортрете, как камертоне дальнейшего… В гуашах. В масле…
В первую очередь — форма рисунком. Не цветом.  Линией. Моделировкой тоном. Потом — раскраска.
Характерное: «Женщина в цилиндре». Красный фон, чёрный чулок, красная перчатка, чёрный цилиндр… Отсюда же: « Жиган и проститутка»  — жизненная правда  на фоне розового и красного…
И не важно, что краска  переходит из одной работы в другую и узнаваема. Синий ультрамарин. Красный кадмий. Зелёный кобальт. Жёлтая охра…
Не колорист. Рисовальщик. От Бога. И стилист. Побеждает за счёт рисунка и безупречного чувства стиля.
Кто ещё такой? Яковлев?
«Сейчас я первый мастер на свете…»  — говорил о себе так же. Возможно, правы оба…
«Кубистические» короткие мазки, моделирующие щёки, глаза, морщины — лица — узнаваемы и неповторимы.
«Автопортрет», «Портрет Шаляпина», «Улица блондинок»… Чуть позже — «Олонецкий дед», «Девочка с бидоном», … Ещё позже — «Портрет Бакшеева», «Портрет Горького», «Портрет Рахманинова»… За год до смерти — «Немецкий мясник»…
Когда произошло формирование стиля? До десятого — 1906 — 1908-й —  мягкий, очень мирискуснический. Переход от плавного, смазанного к резкому, экспрессионистическому, кубистическому — это уже середина десятых. И дальше — строже, чётче, аскетичней и артистичней — конец 1910-х — 20-е…
«У меня всегда была слабость к театру, но слабость не художника, а литературная…» Отсюда — постоянный рассказ. Хар`актерность, даже в театральных эскизах…
Тел`а. Л`ица. Р`уки. Сильны и индивидуальны. Нашёл стиль. Угловатый. Вызывающий. Свой. Виртуозный. Неповторимый. И в конце жизни — опять мягче, спокойнее, отстранённее…
Предтечи шедевра: уродливая «Степная мадонна», «Портрет Клюева», «Крестьянин»… И в это же время — свой автопортрет с красивым лицом…
За ними — безусловный шедевр. «Лица России». Страшные и жуткие лица. Россия…
«В дни революции, когда люди перестали наблюдать за собой, когда раскрываются на все сто сотых, бесстыдно обнажая всё человеческое вплоть до звериного, я пытался разглядеть целый народ, найти его истоки, заглянуть в эту даль расовую, как в открытую дверь. Это было страшно, но ненависть заставила меня всё же изображать… Кто не видел революции, тот и народа не увидел» (Б.Григорьев)…
И пусть говорят — однообразен. Манерен…

Кто сказал? Нет. Не манерен. Со своей манерой. Своим взглядом. Своей линией. Своей формой. Своей жизнью. Единственной и неповторимой. Со своей стилистикой и эстетикой. От «Мейрхольда» до «Расеи». От сжатого кулака в «Автопортрете» до панно в Лиге Наций.
Глаза болят от картин. От их бьющей через край мощи — так у певцов болят связки от чужого профессионального пения.
Они победили. А потому их надо видеть. Понять. Почувствовать…
Пришёл домой. Пока не забыл. Пока держу ощущение. Тороплюсь рассказать.
Про удивительного, странного, непревзойденного  мастера — Бориса Григорьева.