Жердев Иван Анатольевич

Биография – штука для писателя неинтересная, потому как прожитая жизнь не оставляет место для вымысла. И хотя за каждой датой и событием стоит масса впечатляющих вещей, выглядит эта биография, как сухая историческая справка или как книга техосмотра автомобиля, такого-то и такого-то залили масла, адаптировали коробку, поменяли колодки и прочие необходимые и неинтересные подробности.

Однако написать её хоть раз надо, потому как люди иногда справедливо интересуются – а ты откуда такой взялся?

Взялся я из семьи офицера авиации Серверного Флота в г. Архангельске. Вместе с семьей мотался по гарнизонам этого самого флота от Новой Земли и до Вологды. Советский Союз и Северный флот до сих пор люблю из-за детских воспоминаний о самой вкусной в мире сгущенке и тушенке, и самой красивой военной форме — чёрной с золотыми погонами. По праздникам белой.

После школы, в отличии от большинства одноклассников, поступил не военное училище, а в пединситут на факультет иностранных языков и стал долго и муторно учить английский, при этом успевая сильно бухать и иногда драться с милицией. За первое был отчислен из Вологодского пединститута, за второе из Ярославского, и волею судьбы оказался в Кубанском Госуниверситете в г.  Краснодаре, из которого меня отправили служить в войска особого назначения ГРУ в Группе Советских войск в Германии. Там я, наконец, выучил английский, потому как приходилось подслушивать супостата шесть через шесть часов, переводить и сообщать начальству о кознях Натовских вояк против моей Родины. Честно отшпионив положенные два года, я вернулся в родной до боли Универ и стал доучиваться.

А потом развалился СССР и я уехал в США. Там я прожил от звонка до звонка 15 лет, соскучился по Родине, вернулся и сел в тюрьму. Как выяснилось позже не за что-то преступное, а просто посидеть. Год отдохнул. В тюрьме есть одно неоспоримое преимущество — не только тебя не выпускают куда-либо пойти, погулять, но и к тебе никого не пускают. Там у меня было очень много свободного времени и интересные знакомства. С тюрьмы, собственно, и началась моя писательская деятельность. Совершенно точно зная, что сижу я не за что, и что за мной наблюдает целая группа квалифицированных офицеров из самых разных ведомств, я начал писать книгу на английском языке, где не стесняясь, слэнгом и матом, поносил, как всю правоохранительную систему, так и конкретных персонажей, своих следователей, судей и стражников. Части этой книги я пересылал в письмах матери, совершенно точно зная, что письма эти не дойдут, а завязнут в оперчасти, в силу сложности перевода моего изысканного английского.  Так и оказалось. Где-то через месяц меня вызвали в оперчасть и настоятельно попросили не писать писем на английском, так как их толком никто перевести не может, и все ведомства спихивают их друг другу в надежде, что всё-таки где-нибудь эту литературу переведут и оставят себе. Однако я писать не перестал, а продолжал поднимать образовательный уровень наших спецслужб.

Обращались со мной очень вежливо, так как не понимали, и до сих пор не понимают – кто я такой и на кого работаю. Мой честный ответ, что я никогда ни на кого не работал, кроме себя и своей Родины, не принимался в силу недостаточного образования моих оппонентов и их полного невежества в вопросах кастовой сущности людей и реинкарнации. А мне тупо предлагали на выбор разведки всех ведущих стран, включая ЦРУ, ГРУ, Моссад и даже почившее КГБ. Что творится в головах у этих людей, я до сих пор не понимаю.

К концу года заключения, когда стало совсем не понятно, что со мной делать – посадить, убить или наградить и отпустить, моя мама, простая русская баба Вера Ефимовна, поехала на приём к Путину, в Бочаров Ручей, где пообщалась с его представителями в приёмной, попила чаю и передала царю мою первую книгу стихов «Разрешите мне не врать» и два диска моих песен. А через месяц меня из тюрьмы отпустили, причём в день рождения меня и Сергея Есенина (3 октября) и я с сумкой и воздушными шариками вышел из ворот СИЗО 23/1 на ул. Воронежской 42, города Краснодара.

Почему меня отпустили мне до сих пор неизвестно, также как и почему меня посадили. Моему авторскому тщеславию хочется верить, что царь-батюшка впечатлился моими виршами, но скорее всего это не так. А вот почему именно, мне в этой жизни узнать, наверное, не придётся.

Но я благодарен судьбе за этот подарок. Я имею ввиду не освобождение, а само заключение. Ну где бы еще я смог спокойно осмыслить свою жизнь и понять кто я такой в этой жизни, и что мне с этим дальше делать. И худо-бедно, но начал я писать прозу, хотя и не на русском языке сначала.

За время пока я сидел, все мои компании в США были объявлены банкротами, а имущество ушло с молотка. И я, наконец, стал совершенно свободен. Я до сих пор искренне благодарен и российской и американской правоохранительным системам (в чём-то близнецы братья) за избавление и освобождение, полное и от всего. Честно. Не лукавлю ни капли.

Но произошло всё это не одномоментно. Я попытался сначала восстановить своё честное имя через суды, но потом плюнул и стал пить пока не умер. На это ушло почти десять лет.

4 августа 2015 года, врач Темрюкской городской больницы Борисыч зафиксировал клиническую смерть, а потом неожиданное возвращение блудного сына. Когда я очухался он мне сказал: «Сходи в церковь поставь свечку своему ангелу хранителю, потому что я, честно говоря, не знаю, как ты выкарабкался».

А больница в Темрюке находится всего в одном квартале от старого кладбища, где похоронена моя бабушка, баба Дуня. И я, как только смог ходить, туда пошёл, посидел, покурил, сказал: «Спасибо, бабуля» и теперь живу на даче, на море, в том же Темрюкском районе, в маленьком посёлке (всего три дома) по названию Калабадка. Название, скорее всего, пошло от казаков, когда сыновья селились коло батьки, и так и привилось, колобатьки, колабатка, Калабадка. Посёлок этот в шестидесятые годы смыло наводнением и его вычеркнули, как административную единицу, и наши три домика числятся за посёлком Пересыпь, Темрюкского р-на, хотя и находятся в километре от него.

Здесь я теперь и живу, пишу и счастлив. В доме нашем живёт четыре сущности, две мужского и две женского пола. Мужчины — это я и кобель Тишка, а женщины – это Ирина, моя жена, и Машка, чёрная кошка, с золотыми глазами. Живём дружно и весело. Летом к нам приезжают гости, много и кто попало, а вот осень, зима, и весна – это наше время. Людей никого, перед нами Азовское море и берег поросший маслинами.

Здесь я и написал свою первую книгу «Русские пазлы», куда вошли впечатления о жизни в штатах и в России, до тюрьмы, во время и после. Сейчас пишу другую. Ирина делает дом уютным, Машка иногда ворует у рыбаков рыбу, а Тишка – он Тишка, добрый и несколько юродивый. Хорошо живём.

Самое смешное, что всё что я здесь написал – чистая правда, до последнего слова, и даже еще не вся.