В этой статье мне бы хотелось поделиться собственными мыслями и впечатлениями, касательно того, что мы с вами называем поэзией, а именно: какова ее предназначенность и субстанциальная сущность?

Еще во времена античности люди знали, что поэзия – особая форма художественной речи, с наличием рифм, ритмов, образов, метафор и т. п. Но все эти красивые слова, не дают полного понимания и, как следствие, сводятся к нулю. Почему? Ответ на этот вопрос я попытаюсь найти.

Возьмем для начала стихотворение:

Ах, как звучит аккордеон,

Когда кружатся пары в вальсе!

Весь вечер будто озарен

От музыки в вечернем танце.

Если мы обратим внимание на выдержанный ритм, на стихотворный размер (4-ех стопный ямб), на перекрестную рифму, то сразу же отнесем вышеприведенные строки к поэзии. Но это не так.

Данное четверостишье я написал в 13 лет, и вот что удивительно: когда-то мне казалось это поэзией, пока я сам не пришел к тому, что за этими красивыми, ритмично уложенными и зарифмованными словами ничего нет. Даже души. Единственное с чем столкнулся читатель – авторская блеклость и безэмоциональность, что привело к поэтической незаинтересованности.

Так значит поэзия – душа? – душевные переживания или крик души, выраженный в вышеописанной форме? Возможно.

Вообразим, что человека, с незамысловатым именем А. предали, и предал его не кто иной, как человек по имени Б. Измена. Конец отношений. Долой такую любовь. Несложно представить, как А. мучается, страдает, не знает, что делать. И вдруг: совершенно случайно, имея обширную и богатую палитру чувств, А. начинает писать. Пишет неосознанно, так, как диктует чувство, очень быстро, неразборчиво, чтоб мысли и слова не успели улететь. И вот, наконец, поставив финальную точку, А. на мгновение обретает свободу. Все что копилось в душе, вдруг оказалось на бумаге. Придя в себя, А. начинает читать:

Страницы из души повыдирал,

А после, искромсав их, бросил в печку.

Горело все. Он масло подливал,

Чтобы задуть безудержную свечку.

Вроде бы появилась душа и основная мысль, вроде бы трогает, а что-то не так. Размер и рифмы, как мы видим, на месте. К тому же это глупое утверждение; существует масса примеров без размера (Владимир Маяковский), без рифмы (белые стихи). Корни проблемы спрятаны в структуре текста. Я, как автор, вынул из своего арсенала: набор банальных и глагольных рифм; использовал слово безудержную, перечеркнувшее все четверостишье, не имеющее никакого отношения к свечке. Вторая проблема – литературные штампы. Образы и метафоры встречаются в стихах Бориса Пастернака:

А впрочем – масла подливал

В огонь… [1]

Владимира Высоцкого:

– Во груди душа словно ерзает,

Сердце в ней горит будто свечка[2].

И в том и в другом случае литературные штампы указывают на отсутствие индивидуальности. Поэтический стиль, нужно затачивать и вытачивать, как карандаш, которым мы собираемся писать или рисовать. Человек любит поэзию за ее неординарность, за ее способность передавать мысль новым – нестандартным – духовно-музыкальным способом, стремясь расширить границы и своего сознания, и своего языка. Подобное состояние лишает людей бытового восприятия. И это их лучшее проявление.

Говоря о восприятии, я вспоминаю слова Данте Алигьери. Тексты, по его мнению, должны толковаться в четырех смыслах – в буквальном, аллегорическом, моральном и анагогическом[3]; что подводит нас к внешним и внутренним процессам. А поскольку поэзия в большей степени – внутренняя составляющая, то в анагогическом смысле появляется «сверхсмысл или духовное объяснение писания», – как сказал Данте. Следовательно, буквальное значение – фундамент и опора для понимания остальных смыслов, подтолкнув нас к важности художественного языка.

Благодаря языку мы выражаем свои мысли таким образом, чтобы нас понимали; мы пишем, разговариваем, делимся впечатлениями и т. п. это – коммуникация. Стоит задуматься – через какой эволюционный процесс прошел наш язык, откуда и как он образовался, как менялся и к чему пришел, и наконец, как изменится он через 10, 50, 100 и даже 1000 лет? Поэзия не должна отставать в развитии от своего языка, ведь научно-технический прогресс никто не отменял. Философия, религия, физика, космология, микробиология и пр. фундаментальные устои познания мира связанны между собой толстым, но очень хрупким канатом – Языком; где поэт является ориентиром. Он тот, кто не дает остановить Его развитие, – иначе нас ожидает наскальная живопись.

Человек-индивид-личность на протяжении всей жизни развивается – духовно, морально, культурно, эстетически… Разве он не развивает свой язык? Разве язык и слова, находящиеся в нем, не живые? Все это невольно подводит нас к душе. Здесь мы наблюдаем рождение поэзии. Причем происходит это через индивидуальные, внутренние ощущения. Они и должны как можно раньше перевести сочинительство в творческий поиск и в познание слова. Как только это произойдет, поэзия начнет опережать Время, зашагивая туда, где она еще ни разу не была. Если же человек, называющий себя поэтом, не пройдет этот «обряд очищения», то наступит самое ненавистное и ужасное – графомания. В более широком смысле – дилетантизм, непрофессионализм, любительство.

Мало кто знает, что Леонардо да Винчи писал свои картины, используя им разработанный прием – сфумато, помогающий детально углубится в перспективу пространства, с наличием смягченного перехода от более светлых тонов к более темным. Чтобы достичь такого результата, итальянскому художнику потребовалось, научиться наносить микроскопические слои краски – а таких слоев было множество. Этот прием указывает на профессионализм, разоблачая главный миф творчества: нечто подобное создаст любой дурак. Поэтому многие люди – те, кто формально относятся к поэзии – считают, что стихи пишутся легко. Любительские – безусловно, а вот профессиональные – нет!

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда[4]…

писала Анна Ахматова. Поэзия, как и любой другой вид искусства, подвергается огромному количеству «мусора», и сделать из него что-то стоящее способен поэт. Стихи – это долгий трудоемкий процесс; внутренние беспокойства и переживания не дают пишущему человеку покоя ни днем, ни ночью. Слова могут молниеносно вылететь на бумагу, а могут и годами сидеть внутри, терзая душу, а после с трудом, чуть ли не ползком, выходить на свет. Кухня поэзии зачастую бывает грязной, находясь в таком состоянии, поэт в первую очередь чувствует себя беспомощным, воспринимая стишки, как верный путь в никуда.

Лучшая сторона поэзии – способность ощущать ее всюду: дома, в магазине, на улице или же на другой планете; и совершенно неважно: пишешь ли ты стихи или нет (хотя это главная и неотъемлемая часть). Ощущение это происходит по причине тяготения и самопознания к жизни, имея для этого обширный эмоциональный диапазон для развития образности мышления, понимая под этим любовь к искусству.

Никто не вправе заставить человека полюбить поэзию. Навязывать творчество так же абсурдно, как давиться тухлой едой. Противовесом служит – самосовершенствование. Любовь к искусству и к творчеству всегда будет индивидуальной. Чтобы привить себе, а не кому-нибудь другому, эту любовь, необходимо понять значимость бытия в онтологическом смысле. Это и зарождает в людях не ремесло, а талант – истинное тяготение к искусству.

Многие полагают, что талантливый человек компетентен во многом. Эта гипотеза ставится под сомнения по двум причинам:

1) талант, несомненно, помогает творчеству, когда ты его подпитываешь и развиваешь;

2) ценность имеет не столько талант, сколько творческий азарт, открытость и честность, имея огромное желание высказаться, не боясь при этом выглядеть глупо или же неумело.

Все это формирует и синтезирует творческое мышление – мышление образное, черпающее из серой обыденной жизни то, из чего состоит искусство. Именно таков путь поэта, другой путь приведет к графомании – к непониманию языка.

Человек, чей путь – литература, наделяет слово определенным сакральным смыслом, зародившееся в его душе и прошедшее через всяческие преграды и барьеры, так как творчество – это непрерывная борьба-конфликт с действительностью и самим собой. Отсюда и возникает искренность и самовыражение. Данная концепция в бо́льшей степени относится к искусству, ибо это главный и основной закон, – где понятия искренности и творчества неразделимы. Они оба составляют духовное восприятие нашей жизни, а там, где Дух, там нет лжи.

Говоря о графомании, мы должны понимать профессию в том, что поэзии так же необходимо учиться. Согласитесь, хирург не может оперировать пациента, путая скальпель с ножом. Так же и в поэзии, разница в том, что поэт своим стишком убивает читателя в переносном смысле, отбивая у него желание к чтению. Чтобы такого не произошло, необходимо постоянно анализировать, пытаясь найти новые формы, образы, метафоры для выражения индивидуальной мысли, уйдя как можно дальше от графомании.

Как-то Марина Цветаева написала:

Поэтов путь: жжя, а не согревая,

Рвя, а не взращивая – взрыв и взлом[5]…

Стихи должны обжигать читателя, брать его за душу. Человек нуждается в чувствах. Он открывает поэтический сборник, чтобы получить эмоциональное потрясение, чтобы найти себя, чтобы залечить душевную травму, чтобы рассказать стихотворение у школьной доски и т. д. – но прежде чем достичь такого результата, пишущему человеку необходимо начать с личных – индивидуальных – мыслей, чувств, ощущений.

Для примера возьмем строки Иосифа Бродского.

Скрестим же с левой, вобравшей когти,

правую лапу, согнувши в локте;

жест получим, похожий на

молот в серпе – и как чорт Солохе,

храбро покажем его эпохе,

принявшей образ дурного сна[6].

Эти стихи могут вызвать эстетический восторг от того, как автор умело визуализирует картину, углубляясь в детали: «вобравшей когти», «согнувши в локте», далее поэт отсылает нас к юмористической повести Николая Гоголя «Ночь перед Рождеством», вспоминая украденный месяц, чорта и Солоху. Особенность фрагмента заключается в том, что серп и молот Советского государства, сравниваются поэтом с фаллическим символом, получаемый при скрещивании обеих рук. Этот образ несет в себе парадоксальный смысл, позволяющий увидеть – особое, индивидуальное – авторское отношение к постсталинской эпохе (имея в виду «оттепель»). Все это подкреплено стилистикой и хорошо развитым синтаксисом. Каждое слово цепляется друг за друга, создавая колоссальную центробежную силу, проецирующая в умах читателей художественный мир.

Бродский, как и другие великие русские поэты, создает высочайшее произведение искусства из ниоткуда, из ничего, находя поэзию там, где ее на первый взгляд быть не должно. Эта составляющая способна писаку превратить в Поэта.

На сегодняшний день главная проблема поэзии – ее обесценивание. Каждый второй пишет стихи, забыв о предназначении русского языка. Осип Мандельштам оказался прав: «Слово – Психея[7]», – женщина, богиня, душа, требующая к себе особого внимания.

Для большего понимания откроем Владимира Маяковского:

– Поэзия

– вся! –

езда в незнаемое.

Поэзия –

та же добыча радия.

В грамм добыча,

в год труды.

Изводишь

единого слова ради

тысячи тонн

словесной руды[8].

Неужели это такие же красивые слова, не имеющие никакого отношения ни к слову, ни к поэзии? Настоящий поэт филигранно оттачивает каждое слово, добывая из «тысячи тонн словесной руды» драгоценный алмаз.

К сожалению – хотя правильней сказать к счастью – каждый вправе понимать и трактовать поэзию по-своему, открывая новые поэтические возможности, развивая духовную, эстетическую, метафизическую сущность Слова. Это, на мой взгляд, и является поэзией.

Если бы на подобный вопрос меня попросили ответить в нескольких словах, я непременно ответил бы так: «Поэзия в моем понимании – вся жизнь».

Николай Шарифулин

[1] См. «Балашов» (1917 г.). Б. Л. Пастернак (1890–1960).

[2] См. «Солдат и привидение» (1974 г.). В. В. Высоцкий (1938–1980).

[3] См. философский трактат «Пир». Данте Алигьери (1265–1321).

[4] А. А. Ахматова (1889–1966), отрывок из цикла стихотворений «Тайны ремесла» (часть 2), (21 января 1940 г.).

[5] М. И. Цветаева (1892–1941), отрывок из стихотворения «Поэты» (8 апреля 1923 г.).

[6] И. А. Бродский (1940–1996), отрывок из стихотворения «Лагуна» (1973 г.).

[7] См. статью «Слово и культура» (1921 г.). О. Э. Мандельштам (1891–1938).

[8] В. В. Маяковский (1893–1930), отрывок из стихотворения «Разговор с фининспектором о поэзии» (1926 г.).