Впадать в детство… Это совсем необязательно терять себя во времени, то другое. Незадолго до своего семидесятипятилетия я почувствовал на собственной шкуре — как это и о чём.

Лето я провёл если не по-спартански, то как настоящий, заправский физкультурник. Вставал с постели, едва солнце тянуло загорелые руки раздвинуть занавески моего окна, легко завтракал кашей, одноименной созвездию северного неба[1], и оседлав велосипед, спешил погрузиться в ещё прозрачные, но уже сильно заросшие рогозом и камышом воды Клязьмы.

Неторопливо, растягивая удовольствие, я заходил в воду. Лягушки, приникнув к листьям кувшинки, сочувственно взирали мне вослед, а разбуженные караси покусывали пальцы ног, принуждая меня наконец-таки пуститься вплавь.

После одного из таких заплывов, уже осенью, ближе к концу сентября, когда я, чувствуя приятное покалывание во всём теле переодевался в сухое, меня окликнул мужичок, судя по виду, ровесник, что прогуливался с дамой по берегу:

— Эй, товарищ! Как водичка?

— Довольно холодная, но ничего, я привык.

— А сколько ж тебе лет? — Непонятно для чего спросил меня мужичок, и я ответил, как есть, на что получил злое, грубое и даже яростное «Брешешь!» в ответ.

Я пожал плечами, и взобравшись в седло, покрутил педали в направлении дома. За вечерним чаем я рассказал о том, что произошло сестре, и та расхохоталась:

— Во, дурень! Неужто ты не понял, отчего так рассвирепел тот мужик?

— Нет…

— Да ты только глянь на себя в зеркало!

— На что там смотреть… Красная морда, толстый.

— Какой же ты у меня… — Расстроилась сестрёнка. — За что ты так себя не любишь? Ты румяный, и стройный, и конечно не выглядишь на свой возраст, ну — никак!

Месяц спустя я вспоминал об этом разговоре с сестрой и едва не плакал. Однажды утром мне стало так нехорошо, что я упал прямо у порога дома. Сосед вызвал «Скорую», и теперь, заместо велосипеда, чтобы добраться из комнаты в кухню, я седлаю венский стул, ибо не решаюсь идти без поддержки. Прародитель гнутой фурнитуры[2] знал толк в своём деле, и на всём пути от кровати до плиты я не чувствовал себя смешным, но более того — почти что всадником.

В какой-то из моментов, усаживаясь перевести дух, я оглядел комнату и кажется понял, догадался, — что должен чувствовать ребёнок, который только-только учится ходить. Он думает, наверное, что ему нужно перехватиться руками за кровать, по стеночке до шкафа, немного передохнуть, чтобы осилить невысокий порожек… Бедные дети! Как им, оказывается, непросто!

Через пару дней, когда я переоценил свои силы или недооценил внезапно обосновавшуюся во мне немощь и решился идти в кухню сам по себе, оставив венского коня в стойле у изголовья, гречка, которая так аппетитно пахла, вся оказалась на полу, ну а заодно и я рядом с нею. Был бы у меня пёс, он бы помог с уборкой, а так… пришлось корячиться самому.

Как бы там ни было, мне теперь хорошо известно, что такое — впасть в детство. Это означает — сделаться беспомощным и зависимым. Только в детстве это проходит, вместе с ним самим, а в моём возрасте от этого избавляет только …небытие…

Иоланта Сержантова

___________

[1] Геркулес, овсяные хлопья

[2] Michael Thonet (2 июля 1796 — 3 марта 1971)