‒ А теперь приступаем к изготовлению папье-маше! Берем в руку бумагу и рвем на мелкие кусочки! Вот так!

Энергичная дама лет сорока ухватилась за газетный лист и потянула к себе.

‒ Хрясь! – бумага разорвалась с каким-то аппетитным звуком. Дама плотоядно улыбнулась, и руки ее замелькали. В мгновение ока газета в 16 листов превратилась в мелкую крошку. Дама стряхнула ее в большой таз и жестом пригласила последовать ее примеру. В этот час мастер-класса моя шестилетняя дочь должна была усвоить навыки изготовления массы папье-маше для поделочных работ. На следующем занятии предполагалось лепить из массы кувшин с африканским орнаментом.

Детишки в возрасте от 5 до 7 лет с наслаждением принялись рвать бумагу. В ход шло все – газеты, журналы, оберточная и туалетная бумага, старые тетрадки, промокашки, альбомы для рисования. «Хрясь, гырсь, мрызь!» ‒ разрываемые листы издавали жалобные стоны. Дети сопровождали их гиканьем и подпрыгиванием. Со стороны могло показаться, что первобытные люди забили, наконец, какого-то мамонта и теперь с радостным улюлюканьем пляшут вокруг него. Дама одобрительно хлопала в ладоши, кричала: «Веселей, ребятки, веселей!» и косилась на большую банку клея. Его надлежало смешать с бумажной трухой-мукой, чтобы получить папье-машевое тесто.

‒ Хрмлыджысссь! – раздался протяжный сложный звук и вслед за ним удовлетворенное: «Уф-ф-ф!»

Дама, раскрасневшаяся от напряжения, улыбалась во весь рот! В руках ее была разорванная напополам толстая книга. Еще одно усилие, и синий картонный переплет с марлевой оторочкой корешка отлетел в сторону. Дама быстро задвигала локтями, ритмично заколыхалась, перемалывая страницы в клочки. Дети как завороженные смотрели на движения ее крупного, красивого тела и подпрыгивающие красные сережки в ушах. Я взглянула на мусорное ведро. Там сиротливо синел ободранный переплет – даме удалось закинуть его туда с точностью баскетболистки. По диагонали тускло золотела надпись: «Лев Шейнин. Записки следователя». Я вздохнула… Книге выпала та же участь, что и герою андерсеновской сказки «Лен». После всех трансформаций нежный лен превратился в жаркие искры от костра. Книге же предстояло стать папье-машевым тестом, и сейчас она лихо раздиралась мастер-классовиней. Эх, жизнь…

Лев Шейнин… В 50-е годы прошлого века его рассказами зачитывались и стар и млад, следили за захватывающими перипетиями детективных сюжетов.

У него была потрясающая биография. Когда-то, ошеломлепнный рассказом Шейнина о своей жизни, артист Василий Ливанов воскликнул: «Лев Романович, ну напишите свою биографию! Ведь у вас такая феноменальная память. Вы живое свидетельство истории». И увидел расширенные от ужаса глаза, и услышал в ответ: «Васэчка! Вы что? С ума сошли?!»

«Закрываю глаза и вижу Тверскую улицу с часовней Иверской Божьей Матери, редкие трамваи, сонных извозчиков на перекрестках, лошадей с добродушными мордами, продавщиц Моссельпрома в форменных шапочках. На комсомольских собраниях пели: «Мы, молодая гвардия рабочих и крестьян» И эта молодая гвардия  упорно грызла гранит науки и люто ненавидела нэпманов, которых временно вошли в нашу жизнь»

Так Шейнин рассказал о своей юности в рассказе «О себе». Позже он вошел в книгу «Записки следователя», Именно она сделала Льва Шейнина знаменитым писателем.

Он был следователем по особо важным делам. И описывал то, с чем ему пришлось столкнуться по работе. Книга буквально пошла нарасхват. Ею зачитывались, пересказывали друг другу. А начиналось все довольно так:

«Меня, комсомольца, студента Высшего Литературного Института им. В.Брюсова, однажды вызвали в райком комсомола.

‒ Здорово, Лева, ‒ сказал секретарь райкома. – Тут такое дело. Позарез нужны надежные фининспекторы и следователи. Революция должна иметь своих собственных Шерлок Холмсов!

‒ Саня, но я вовсе не хочу стать сыщиком, ‒ осторожно начал я. И потом, если я помню про Шерлока Холмса, то он курил трубку, играл на скрипке,  жил на Бейкер-стрит 221б, и художественную литературу не читал. А я не курю, не музицирую, живу совершенно в другом месте и учусь в Литинституте. Да и хочу стать писателем!

‒ Ну и дурак, ‒ перебил меня секретарь райкома. Шея его побагровела. – Если ты хочешь стать хорошим писателем, тебе непременно надо стать фининспектором, а еще лучше следователем».

И ведь как в воду глядел секретарь райкома! Прав был Моцарт, когда-то воскликнувший: «И по заказу можно создавать божественные творения» Шейнин вступил на писательскую стезю, потому что был следователем. Его профессия давала ему материал для работы.

«Мои первые дела были о конокрадах, о самоубийствах на почве безнадежной любви, или из-за ревности.  Тогда же я опубликовал свой первый рассказ в журнале «Суд идет!».

Преступники 20-х годов, а именно на эти годы выпала практическая деятельность Льва Романовича, это далеко не нынешние уголовники. Преступники  тех лет были больше романтиками, свято чтящими кодекс чести. Можно было быть вором, взломщиком, грабителем, но нельзя было быть подлецом.

«Работал я всегда по ночам: дожидаюсь себе в каком-нибудь глухом переулке прохожего, а еще лучше ‒ дамочку, ну, подойду, поздороваюсь и шубку сниму, или часишки, или сумочку, или что там придется… Но  все это я  делаю очень интеллигентно, потому что сам человек культурный, люблю кино и не переношу хамства, каковое считаю отрыжкой старого мира… Случилось это ночью, в одном из переулков на Девичьем поле. Стоял я на стреме, дожидался своего карася.

Мороз, вокруг ни души, темень. Вдруг слышу, хлопнула дверь в  подъезде, и выбегает из него девушка, видать, молоденькая, тоненькая, в меховой шубке. Подняла воротник, и, наверно, страшно ей стало от подобной пустынности и ночного мрака. Побежала, каблучками постукивает и все оборачивается ‒ не гонится ли кто за ней… Ну, думаю, подвезло, сейчас я эту шубку национализирую. Отхожу от подворотни и прямо к ней. Она меня увидала и навстречу бежит, хватает, представьте, за руку и так жалобно лопочет: «Гражданин, ради бога, извините, но мне очень страшно, вокруг ни души, проводите до извозчика»… Лучше бы она меня ножом ударила!.. И сам не пойму, как это могло произойти, но только я ей руку крендельком подставил и бормочу: «Пожалуйста, не волнуйтесь, я вас провожу, не извольте опасаться». ‒ «Ах, ‒  говорит, ‒ как я  вам благодарна! Я сразу почувствовала, что вы порядочный человек». И пошли… У меня сердце стучит, в жар бросило, не пойму, что со мною делается, а приступать к делу не могу, ‒ ну вот никак не могу… Черт знает что такое!.. В общем, проводил ее до Девички, самолично усадил в саночки, меховой полостью укутал и пожелал счастливого пути… Вот, гражданин следователь, что может с человеком сделать доверие…»1

Казалось бы, простой и забавный сюжет. Однако, если вдуматься, он не такой уж простой. Романтизация криминального мира создавала довольно опасный перекос в социальном восприятии. Считалось, что украсть или ограбить – ничего страшного, а вот анекдот на политическую тему знать или упаси Бог, кому-то рассказать – уже предать Родину.

В 30-х годах маховик власти завертелся быстрее и жестче. Все чаще на улицах стали появляться «черные воронки». «Воронок» мог приехать к каждому. К счастью, следователь Шейнин не имел отношения к делам политическим.

2 декабря 1934 года, на следующий день после убийства С.М. Кирова, Льва Шейнина как специалиста по особо важным делам командировали в Ленинград.

Вслед за убийством Кирова была пущена в ход машина репрессий, перемоловшая в прах, в мукý и мýку миллионы жизней. Физическая смерть была страшна, но куда страшнее было уничтожение личности. Репрессии убивали в людях человеческие черты, в частности, смелость и отвагу. Шейнину хватило мужества как-то признаться близкому другу:

«Я обнаружил в себе труса. Я большой трус»

В 1936 году Шейнин неожиданно оказался в тех местах, где еще три года назад расследовал дело о массовой гибели заключенных. Его несколько месяцев продержали в лагере, а потом так же неожиданно отпустили. Что именно произошло, почему судьба оказалась к Шейнину благосклонной, осталось тайной. Поговаривали, что помогла дружба с Вышинским.

Андрей Януарьевич Вышинский стал главным прокурором Союза в 1935 году. На политических процессах того времени он выступал в качестве государственного обвинителя. В постперестроечное время его назовут главным инквизитором страны. Именно Вышинский разработал теорию о том, что признание обвиняемого – главное доказательство вины. «Сознание – царица доказательств» ‒ под этим девизом с легкой (или тяжелой) руки Вышинского действовало подавляющее большинство советских юристов.

Лев Романович, если и не уходил от доктрины Вышинского, то, по крайней мере, не всегда ее придерживался. Но надо признать: следователя Шейнина и главного прокурора связывала крепкая дружба. Именно Вышинский написал предисловие к вышедшему в 1938 году первому сборнику рассказов Льва Шейнина. Знавшие Льва Романовича, вспоминали, что он очень тяжело переживал внезапную смерть Вышинского от сердечного приступа и никогда не мог сдержать слез, когда проезжал мимо дома, где жил Андрей Януарьевич.

В 1939 году на киноэкраны вышел фильм «Ошибка инженера Кочина», в которой умный и порядочный следователь добросовестно занимается сбором вещественных доказательств. В Кочине Шейнин изобразил самого себя. Главным в своей работе он считал сбор доказательств и скрупулезный их анализ. В этом фильме следователя сыграл любимый народом артист Михаил Жаров. Его обаяние сделало образ киношного персонажа более привлекательным.

Карьера писателя Шейнина продолжалась в соавторстве со сценаристами  братьями Тур. К созданию фильма «Встреча на Эльбе» были привлечены ведущие кинематографисты страны. Бюджет фильма был огромным. Это был фильм о подлинной военной солдатской дружбе и взаимовыручке, и, возможно, благодаря этому, он смотрится до сих пор. Правда, с каким-то щемящим чувством ностальгии – неужели и впрямь возможна такая открытая бескорыстная дружба, такое братство?..

Но после войны две мировые державы, уже не союзники, но пока еще не враги встретились в Нюрнберге, чтобы провести показательный суд над нацистскими агрессорами. Главный судья был англичанин, и весь процесс строился по западному образцу. Лев Шейнин, как один из немногих, кто разбирался в этом законодательстве, был командирован для участия в Нюрнбергском процессе. И здесь он выступал как гос. обвинитель.

Исторический факт. Обвинительная речь Шейнина была в основном направлена против рейхсмаршала Геринга. Именно Геринг возглавлял всю систему преступлений, направленных на ограбление захваченных территорий. Шейнин докладывал об этом и его вдруг прервал явно раздраженный Геринг.

‒ Не кажется ли господину обвинителю, что он оперирует недостоверными фактами?

Шейнин мгновенно нашелся что ответить:

‒ А не кажется ли господину Герингу, что он больше не рейхсмаршал, способный делать замечания, а преступник, сидящий на скамье подсудимых?

Этот находчивый ответ всем понравился.

В конце 40-х годов Лев Романович быстро продвинулся по службе. Он стал начальником следственной части прокуратуры Союза, генералом.

Шейнин очень трепетно относился к своему делу. Написанный им учебник криминалистики до сих пор не теряет актуальности. В нем изложены основные положения следственного дела. Его ученики с благодарностью вспоминают, что не очень-то интересный материал ‒ «криминалистику» ‒ он мог преподнести так, что аудитория сидела, раскрыв рты.

Рассказчик он был потрясающий, завораживающий. Всех очаровывал своим обаянием, жизнерадостностью. Друзья недоумевали, как вполне мирно в нем уживались два человека. Чекист, представитель сталинской комиссии по особо важным делам, со всеми вытекающими отсюда последствиями, и весёлый, общительный балагур, душа общества, подкупающий редким даром рассказчика, мастер добродушных, смешных розыгрышей».

В январе 1948 года, 42-летний Лев Шейнин был командирован в Минск в связи с загадочной смертью известного режиссера Соломона Михоэлса. Для профессионала, каким был Шейнин, не составило труда установить, что никакой официально объявленной аварии не произошло, а было самое натуральное убийство. Дотошный следователь активно возражал против официальной версии смерти режиссера. И это привело Шейнина к аресту и вынесению расстрельного приговора.

Но вновь выручили связи. Шейнин был хорошо знаком с помощником Сталина Александром Поскребышевым. И считалось, что именно Поскребышев доложил Сталину, что Шейнина арестовали. На что Сталин помолчал, попыхтел в трубку и очень медленно сказал, глядя в глаза Поскребышеву: «По-моему, мы арестовали не того Шейнина».

Еще не умолкли последние звуки во фразе Сталина, а Поскребышев уже понял, что делать. Льва Романовича не расстреляли, правда, из тюрьмы тоже не выпустили и на всякий случай облачили в кандалы, от которых у него до конца жизни остались костяные наросты на запястьях, как браслеты. Родным – жене и сыну – ничего не сообщали, они были уверены, что его расстреляли.

Но обошлось. Случай или Судьба вновь смилостивились. Умер Сталин, и «еврейское дело», как и «дело врачей», было закрыто.

После освобождения из Лефортово Льва Шейнина назначили главным редактором «Мосфильма». И уже в начале 60-х годов при активном участии Льва Шейнина на «Мосфильме» было создано творческое объединение телевизионных фильмов.

Он был человеком невероятной работоспособности и всюду в своем творчестве ставил во главу угла тему участливого отношения к человеку.

«Самой близкой и дорогой мне темой является проблема возвращения человека, совершившего преступление,  к честной трудовой жизни. Я убежден, что человек может сделать это, если только умело и вовремя ему помочь»

А еще он бескорыстно помогал многим в надежде, что они вступят на путь исправления. Ни дня не проходило без телефонных звонков с просьбами о помощи, а раз в неделю кто-то приходил к дверям лично. Причем, это не были непременно фигуранты дел, которые Шейнин вел, иногда это просто были люди, читавшие книгу «Записки следователя», но сложилось твердое убеждение: «Шейнин поможет».

«5 марта 1956 года, когда мне стукнуло, увы, 50, я вспомнил, как это все начиналось. Теперь, оглядываясь назад, на пройденный мною путь, я вспоминаю все, что мне удалось увидеть, услышать за следовательским столом и что помогло мне сложиться как писателю»

Лев Шейнин, грузный, пухлый, с глазами навыкате, диабетик, всю жизнь страдал канцерофобией. Он панически боялся онкологии, боялся заболеть. Художник Борис Ефимов, проживший долгую и насыщенную 107-летнюю жизнь, присутствовавший рядом с Шейниным на Нюрнбергском процессе, вспоминал, как однажды Лев Романович буквально силком затащил его к врачу, умоляя провериться. И сам проверялся чуть ли не каждые полгода. А вот сердце, как он считал, у него здоровое, очень выносливое, никогда не напоминало о себе.

Лев Шейнин умер от сердечного приступа 11 мая 1967 года. В памяти друзей он остался невероятно обаятельным, общительным, веселым и в то же время очень сдержанным человеком.

Жаль, что он так и не написал книгу обо всем, через что ему пришлось пройти и через что прошли люди, бывшие рядом с ним. Это была бы уникальная книга – свидетельство эпохи глазами следователя и писателя. Но испуг, который закаменел в его душе, не дал возможности появиться на свет такой книге. К сожалению.

А может, к счастью… Возможно ее постигла бы та же участь как и книгу «Записки следователя», которой зачитывалось поколение моих родителей, и которую так лихо превращала в папье-машевое тесто педагог мастер-класса, на который я привела свою дочь.

Ляман Багирова

_____________

1 Лев Шейнин Динары с дырками: из сборника «Записки следователя». – М., 1968.

Прим. Написанием этого эссе я обязана, прежде всего, некогда виденной мною телевизионной передаче про Л.Шейнина. К сожалению, не помню ее названия, поэтому опиралась только на свою память и еще на устные рассказы моего земляка, выдающегося бакинца Виталия Вульфа. Он часто приезжал в Баку, проводил творческие вечера и охотно делился воспоминаниями о людях, с которыми ему посчастливилось встречаться. Виталий Яковлевич умел рассказывать о людях так, что они становились ближе и роднее. Я старалась не пропустить ни одного  творческого вечера  В.Я.Вульфа.  Будет нелишним добавить, что по образованию он был юристом и защитил кандидатскую диссертацию по теме «Обязанность доказывания в советском уголовном процессе». Со Львом Шейниным ему доводилось встречаться, Светлая память и Льву Романовичу и Виталию Яковлевичу. Спасибо!!