Владимир Мартынов : МЭСЭМ – как это было…
12.08.2023
24.04.2023 в Москве, во время 45-го ММКФ в Доме-музее им. А.Н.Скрябина – напротив от К/Ц «Октябрь», через проспект, произошло удивительное событие. Композитор и кино-композитор, автор музыки к более чем 50-ти фильмам, Владимир Иванович Мартынов исполнил свое часовое произведение для фортепиано «Машина воспоминаний». А после поделился воспоминаниями о жившей активно в этом доме в 1960-1970-х Московской Экспериментальной Студии Электронной Музыки (МЭСЭМ). Я узнала о концерте почти случайно, в разгар 45 ММКФ и – перебежала бывший Калининский проспект за 15 минут до начала события с одной тетрадкой и ручкой в руке. То, что я услышала после музыкального выступления, заставило меня стенографировать, потому что Мартынов – ходячая энциклопедия истории музыки. Но когда через два месяца я стала расшифровывать запись, она для меня превратилась в «ликбез», потребовала столько сносок и разъяснений (прежде всего, самой себе, конечно)), короче, превратилась вот в такое нечто…
Владимир Мартынов: Студия экспериментальной музыки (МЭСЭМ) – это была и секта, и клуб… Только здесь и можно было получить настоящее музыкальное образование. Это как очутиться на высшем этаже электронной музыки.
Если говорить о «волнах», первая – это вот авангард электронной музыки – Миша Аников[1], – он как раз и разрабатывал эти «72 лада» АНСа, и Станислав Крейчи[2]… Потом пришли Шнитке, Губайдулина и другие. Но перед Евгением Мурзиным[3] , изобретателем единственного в мире фотоэлектронного звукового синтезатора АНС и организатором МЭСЭМ в Музее им. А.Н. Скрябина в начале 1960-х… перед ним, конечно, надо на колени встать и шапки снимать — во всех отношениях…
«Вторая волна» в студии… Там уже было два аспекта: а) технологический – в музее появились «АКР»[4] (?)и синтезатор «Синти-100»[5], как за бешеные деньги купленный Хренниковым (это был вопрос престижа СССР!), – этот синтезатор опережал мировую электронную практику на несколько десятков шагов ; б) антропологический аспект – новое техническое веяние вытеснило представителей «первой волны» композиторов-электронщиков. Шнитке, София Губайдуллина, Калинченко сразу ушли, просто, без скандала. Лёша Артемьев остался.
Эдуард Артемьев:
«На «Синти-100» звук синтезировался путём настройки многочисленных генераторов и сопутствующих им приборов вручную. Но в нашем «Синти» отсутствовала память, — надо было сделать звук и сразу его записать, «Синти-100» не запоминал подготовленный звук. Использовали магнитофоны. Сначала стояли несколько стереомагнитофонов, и путём перезаписи, причём с большой потерей качества, фиксировали выстроенные звучания. Ещё имелось две клавиатуры, что давало возможность записывать в два слоя на одну плёнку, — находили способы соблюсти качество. Каждый тембр приходилось делать заново, повторить его уже было проблематично. Даже если знали, как и что надо подкрутить, мы всё равно не могли повторить тембр один в один: функции ползли, уплывали, и всегда семпл был немного другой».
Источник
«Первая волна» фиксировалась на Шеффере[6], Штокхаузене.[7] Мы как бы осваивали то, что есть на западе в этой области — электронной музыки. Но у них там … не было такого инрструмента, как АНС…

Карлхейнц Штокхаузен. Октябрь 1994 в студии Электронной музыки WDR Colognt во время создания электронной музыки для «FRIDAY from LIGHT»
Во «второй волне» – стали «медитировать», была такая атмосфера — приакадемического рока. – Совсем другая «продукция»… Пошло противостояние авангарда с поставангардом, появление минимализма, простоты…
… Композитор Юрий Богданов тогда буквально ночевал здесь, в первом этаже, с «Синти-100».
В студию приходили тогда самые странные люди, буддисты, индуисты, Михалков приводил Андрона Кончаловского. С вечера – разминка. Потом переходили в другую комнату и до рассвета – диспуты. Парфенову и Мяги тут давали даже ночевать. И всё это происходило под эгодой Скрябинского музея, хотя мы его тут особенно и не упоминали, но он как бы всё это «курировал». Замес был такой, … прикладной». Мы что-то все время делали для… Для кино, например… Когда надо было изобразить «въезд в зону» и стук вагонетки в фильме «Сталкер» [8], Лёша[9] меня пригласил, – это моя гордость! – я писал в этом фильме на АНСе мелодию тростниковых флейт… И здесь (в музее, в его студии) сделано мною много потом: «Чудеса в решете», «Дом, который построил Джек», «Шкатулка с секретом» (мультфильмы)…
При закрытии студии в музее-квартире Скрябина, «Синти-100» перенесли на студию фирмы «Мелодия» (она в то время находилась в Москве в здании англиканской церкви в Вознесенском переулке). При этом переносе многие произведения Артемьева и других из архива МЭСЭМ, в том числе «Мираж», «Сатори» – пропали бесследно!!! Это совпало с переходом с «аналога» на «цифру». Огромные бобины пленки… куда-то исчезли. Я еще в 1970-е видел эти огромные кольца из плёнок – размером на всю комнату… Странно, всё потом куда-то исчезло…
Студия звукозаписи (в Скрябинском)! Сейчас многих уже, конечно, нет, но она у многих изменила судьбы… На ее основе появилась группа «Мираж» (1970-е), Лёша Артемьев, я…
Эта студия чем-то напоминает «Фабрику» Энди Уорхола[10]. Причем, не обязательно в музыке. Арт-галереисты, театроведы туда приходили, из музыковедов и теоретиков – Мещанинов… Многие люди, которые прошли через эту студию в доме Скрябина, стали потом священниками, монахами… В целом это довольно мистическое место и в прошлом.
Мой папа работал здесь с рукописями Скрябина уже в 1930-е годы. Он разбирал архив композитора. И он рассказывал, что к исследователю Немтину[11], который восстанавливал неоконченную партитуру Скрябина «Неоконченное действие», когда он засыпал, по ночам, действительно приходил Скрябин (ну, видимо, дух Скрябина…) и говорил, что нужно делать дальше, где лежат в архиве те или иные черновики и рукописи… Он и над нами как бы «витал», когда мы тут… И это чувствовалось. Но все вопросы по этому поводу – к Собанееву [12]…
Мы-то какое-то время и не думали тут вовсе о Скрябине, мы не косили под него, а прорастали все постепенно и естественно, – как растения. Личность его по интеллекту оказалась настолько мощной… Пусть на меня не косятся и не обижаются композиторы, но непрошедшие это место – они как бы даже и не композиторы…
А почему все тогда сюда бежали? В 1960-х электронная музыка была чем-то вроде развлечения, в 1970-х произошел «отбор» : тут были психоделически, мистически как-то настроены, тут надо было «прижиться», как-то «прописаться», чтобы остаться. Когда пошла роковая волна, тут стало много «роковых». Мы были – «консерваторцы», а уже приходилось работать слюдьми, которые вообще… которые воолбще не знали нот. И тут был такой интересный момент: у академического человека ноты уберёшь, – он «немеет», а у этих появятся ноты – они немеют!
…Тогда Денисов… селекция была определенная… он нам массу ценных советов давал, он показал нам «The story of ray»[13]– как ужас!.. как делать не надо!.. Пярт и Сильвестров («Тихие песни») они были иногородние, но тоже нам родные. Под каждой нотой в «Тихих песнях» помещены «оттенки». Шнитке это возмущало. А когда Шнитке в рукописи проставлял си бемоль и…. бемоли, – пошел такой разговор в композиторской среде: а можно ли Шнитке после этого руку подавать?..

Двойной диск «Приношение», полностью записан на АНС в начале 1980-х, вышел на виниле только в начале 1990-х, фактически в другом государстве…
«Железный занавес» в то время был уже «дырявый», но обмена инженерной мыслью не было. Тогда не было прямой контактности, как сейчас. Иностранцы приезжали, но обмен происходил все время «через» – дистанционно.
Работа со звуком на АНСе. Данная работа со звуком, записанным на АНС, была, скорее гуманитарной. Денисов говорил: «Это обязательно надо пройти…» И Шнитке тогда то же говорил… Но для нас это был «эпизод», мне тогда 24-25 лет было. А для Артемьева это был уже не «эпизод». Артемьев говорил: «Для меня музыка – это религия». А не все так могли сказать. Губайдулина могла так сказать. Для Денисова и Шнитке это всё же был «эпизод».
В 60-х годы «электроника» (электронная музыка) – это или «космос», или «под водой». Других «миров» тогда особо не было. Поэтому в основном применение ей было в кино.
О фильме «Шкатулка с секретом»[14]. Музыку к фильму писали на «Синти-100».Это была рОковая вещь. Угаров и Зуйков боролись, чтобы во что бы то ни стало сохранить первоначальную фонограмму в качестве, в котором она была создана. Но из студии тогда всех, кто записывал первоначально – рокеров, – убрали, оставили только советских «Оловянных солдатиков» (была такая группа) и Камбурову ввели на вокал (ну, вы представляете себе?.. ну, это уже всё…), и на записанную нами музыку перезаписали весь вокал с новыми исполнителями. А там Трофимов[15] первоначально пел!

Геннадий Трофимов в роли графа Резанова (Мюзикл «Юнона» и «Авось» в Московском Театре им. Ленинского Комсомола
НАПИСАТЬ КОММЕНТАРИЙ