Она сидела на разбитом стуле у обочины дороги и читала книгу. Рядом с ней стояло ведро с грушами. Груши были маленькие, некрасивые и на вид совершенно несъедобные. Она выносила ведро с грушами сюда каждое утро и каждое утро садилась рядом и раскрывала книгу. Вечером она закрывала книгу, забирала ведро и уходила в свой небольшой, чуть покосившийся дом. Стул так и оставался стоять. Она его никогда не убирала,  понимая, что он никому не нужен. Трудно было сказать, сколько ей лет. Может быть 30, а может быть 50.  Сходу и не определишь. Одета она была  неряшливо и производила впечатление человека, переставшего уделять внимание своему внешнему виду. На ней был непонятного цвета старый свитер, а сверху, хоть погода стояла тёплая, видавшая виды, застёгнутая на все пуговицы дублёнка. На дорогу и потенциальных покупателей она не смотрела. Подъедут — хорошо, купят — ещё лучше, нет — и не надо. Она была поглощена книгой.

Вот уже две недели я жил в деревне и две недели регулярно проезжал на своём старом «прогрессе» мимо неё, направляясь то к реке на рыбалку, то на станцию в магазин, то просто — прокатиться. За всё время она в отличие от других продавцов, сидящих неподалёку и торгующих овощами со своих участков, ни разу не посмотрела на меня и не предложила, как другие, купить её товар. В качестве покупателя я ей, казалось, был не  интересен.
Однажды, возвращаясь с реки, я к ней подъехал.
— Почём ваши груши? — спросил я.
— Капитан Грэй? — услышал я в ответ и обомлел. Очевидно, моё лицо озадачило продавщицу,  и она поняла, что не то сказала.
— Ой, извините меня. Зачиталась я тут совсем, — смутилась она и торопливо встала, положив книгу на стул.
Я взглянул на обложку. Там был изображён корабль под парусами, врезающийся в морскую волну, а чуть ниже краснела надпись «Алые паруса» и имя автора — Александр Грин.
— Вы спросили, почём груши? За тридцатник отдам.
— За тридцатник? — «тридцатник» и капитан Грэй никак не укладывались в моей голове.
— Ну да, а чего вы удивляетесь? Они, хоть и падалки, но сладкие. Не смотрите, что на вид некрасивые.
— В Москве за такую цену аргентинские во какие продаются, — я показал какие, — и вкусные необыкновенно.
— Так ведь там  — химия одна, а у меня — с червяками. Стало быть — чистые, никакой химии.
С подобной логикой спорить было трудно, поэтому я не стал торговаться и попросил, чтобы Ассоль, как я тут же про себя назвал эту женщину, набрала мне из ведра пару килограммов. Она, торопясь и что-то объясняя про груши — какие они замечательные,  взвесила безменом содержимое рваного пакета и пытливо посмотрела на меня.
— Ну вот, как раз два килограмма.
— Если не понравятся — верну, — пошутил я и отсчитал шестьдесят рублей.
По тому, как она брала и тщательно пересчитывала сначала бумажные деньги, а потом  металлическую мелочь, я понял, что эти шестьдесят рублей для неё много значат. Как минимум три буханки хлеба.
— А как вас зовут? — спросил я и представился сам, — всё ж таки соседи.
— Аня, а попросту — Нюра.

Нюре было тридцать пять лет. Когда-то она жила тут с родителями и бабушкой — маминой мамой. Родители умерли рано, и они остались жить вдвоём. Нюра тогда ещё ходила в школу и была прилежной ученицей. Ей легко давались почти все предметы, но больше всего она любила литературу. Она и сама пробовала писать стихи. Любимыми её поэтами были Есенин и Блок, а из писателей — Грин. Часами, не отрываясь, она могла читать про Зурбаган, про Лисс и «Бегущую по волнам», про удивительную судьбу бродяги Ива и, конечно, про девочку Ассоль и мужественного капитана Грэя.
Часто она  мечтала, что появится такой капитан Грэй и увезёт её в далёкую страну с красивыми и добрыми людьми, и проживут они вместе долго и счастливо и умрут в один день…
Но капитан Грэй не появился, а появилась местная соседская «братва»…
Потом закончилась школа и надо было идти работать. Нюра устроилась в местный магазин на станции. Работа не трудная, да и при продуктах всегда. Так прошло несколько лет.
Когда умерла бабушка, Нюра осталась совсем одна. Замуж она не вышла, детей не родила. Она жила в своём уже покосившемся доме и продолжала работать в магазине. То ли за  честность и неумение обвешивать покупателей, то ли ещё за что  из магазина её уволили. Другой работы в деревне не было, и  она, как многие деревенские, стала жить с  участка. Что-то продаст, что-то себе оставит. Так и перебивалась. Летом она торговала, выращенными в огороде огурцами и помидорами, а ближе к осени сливой, яблоками и грушей. Вечерами она  включала старенький телевизор и смотрела сериалы сначала про красивую заграничную жизнь, а позднее уже про нашу, не такую, правда,  красивую, зато полную убийств, измен и различного рода «интриг»: c женщинами, больше похожими на проституток, и спортивного вида мужчинами, смахивающими на бандитов. Когда ей надоедал весь этот, как она говорила, «балаган», она доставала  старые книги, своего любимого Грина и погружалась в ту удивительную жизнь, которая была где-то там далеко, да и была ли…

Приехав домой я оставил пакет с грушами в сенях, а сам помылся под тёплой водой летнего душа и принялся готовить ужин. Уже пред сном я вспомнил про покупку. Из-за стоящей жары груши надо было убрать в холодильник. Я взял пакет и стал их выкладывать в пластмассовый судок.
К моему удивлению все они оказались гнилыми.
— Ай да Ассоль, — усмехнулся я, — и ты тоже хорош, не мог сразу проверить. Купился на капитана Грэя.
Озадаченный я смотрел на содержимое пакета и думал, что скажу завтра Нюре. Но злости к этой странного вида продавщице не было. Была жалость и ещё какое-то непонятное чувство. Пожалуй — тоска и грусть.
— Не буду ей ничего говорить. Что есть, то есть.
Я выбросил груши и пошёл спать.

На следующий день вечером я, как обычно, возвращался на велосипеде с реки. Ещё издали я заметил Нюру и подъехал. Волнуясь и путая слова она стала лихорадочно мне объяснять:
— Вы понимаете, что-то вчера со мной случилось. Бес попутал. Груш подобрала гнилых — не углядела. Их и насыпала, бабка старая. Я вам сегодня хороших специально нарвала,  даром, за вчерашнее, — Нюра показала на стоящий рядом новый, очевидно недавно купленный,  раза в два больше вчерашнего, яркий пакет, полный спелых груш,  — специально вас жду, знаю, что вечером с реки возвращаться будете. Заприметила. Я давно вас заприметила. Знаете, как назвала? — Капитан Грэй. Вон, говорю себе, капитан Грэй поехал.
Я поднял с земли пакет, в котором было килограммов пять, не меньше, и посмотрел на тридцатипятилетнюю «старую бабку».  Какой-то ком встал в горле. Оказывается, она не просто читала.
— Спасибо,  этих  груш мне надолго хватит. Буду есть и вас вспоминать, —  с трудом выдавил  я, а потом, немного помолчав, добавил, — Ассоль…
Лицо Нюры просветлело:
— Заметили… Моя любимая. С детства… Когда эти груши кончатся, приезжайте, я вам ещё дам. Они некрасивые, но вкусные.
— И без химии, потому и с червяками.
— Потому и с червяками, — улыбнулась Нюра и помахала рукой, — приезжайте, капитан Грэй.
Я помахал в ответ, сел на велосипед и на прощание оглянулся.
Одной рукой Нюра продолжала махать, а другую положила на голову и медленно проводила ей по рано начавшим седеть волосам. Рядом стоял стул. На стуле одиноко лежала  книга с изображённым  на обложке  врезающимся в морскую волну красивым парусником. Вместе с парусником в волну и мою душу  врез`алось написанное яркими буквами название — «Алые паруса».

***

Озерицы. Август 2011.