1. Знакомство

Весной 1944 года закончились боевые действия на Кубани и в Керченском проливе. Северо-Кавказский фронт, где я проходил службу, расформировали. Получил предписанием ехать в Москву в Центральное управление военных сообщений за новым назначением. Путь из Краснодара в столицу лежал через Ростов-на-Дону, где предстояла пересадка. Там, в очереди в воинскую кассу рядом оказался высокий, интересный и очень живой старший лейтенант. Разговорились и познакомились:

– Власов Леонид.

– Солженицын Александр.

Естественно, наши места в вагоне оказались рядом. Сосед располагал к себе доброжелательностью и глубокой эрудицией. Всю дорогу до Москвы беседовали на самые различные темы. Солженицын возвращался из краткосрочного отпуска в свою часть. При расставании дал номер полевой почты. Позднее, когда меня назначили на IV Украинский фронт (г. Херсон), я написал Солженицыну, и у нас завязалась довольно интересная переписка.

Солженицын находился в Ростове в отпуске и возвращался в часть (апрель 44-го). Расставаясь с Л.В., Александр Исаевич сообщил ему не только номер полевой почты, но и адрес нашей московской знакомой, нашей «связной» Лиды Ежерец и номер её телефона.

2. Связь прервалась

Наши письма шли сравнительно регулярно весь 1944 год вплоть до февраля 1945. И вдруг всё разом оборвалось. Полетели мои запросы во все концы, но на этот раз «переписка» оказалась односторонней. Почти смирился с потерей хорошего человека (война!), а недоумение оставалось – почему молчит штаб части? И всё же одна весточка прилетела, но не от кадровиков, а… от жены пропавшего офицера Решетовской Натальи Алексеевны, и почему-то там – ни слова о муже. Только просьба: при случае заглянуть к ней в Москву (она знала, что я – офицер-транспортник и нахожусь в постоянных разъездах).

Осенью 1945 года состоялось наше знакомство с Натальей Алексеевной (Наташей), которое продолжается по сей день.

Л. Власову не писала, поскольку не знала его адреса. Впрочем, до июля 45-го не знала о том, жив ли Солженицын. Только тогда, когда его с Лубянки перевели в Бутырскую тюрьму, он смог сообщить нашей родственнице Веронике Николаевне Туркиной (М. Бронная, 42-10), где он находится.

Осенью 45-го я жила в Москве, училась в аспирантуре. Л.В. приехал в столицу и явился по адресу, который оставил ему Солженицын, – к Лиде Ежерец. У неё мы впервые и увиделись.

3. Что делать?

Наташа  с горечью рассказала – Александра Исаевича арестовали по 58 (политической) статье. Мысль одна: если нельзя помочь, то как облегчить положение узника?

…Страна готовилась к выборам в Верховный Совет СССР. На встрече с избирателями Берия говорил о необходимости быстро овладеть секретом атомной энергии. Я подумал: Солженицын имеет два высших образования (окончил физико-математический факультет Ростовского университета и Московский институт истории, философии и литературы – заочно). Такой человек вполне мог бы принять участие в подобных изысканиях. Об этом в адрес Берии и улетело моё письмо.

Л.В. знал Солженицына как ленинца, как «благонадёжного» человека, поэтому, когда узнал об аресте, начал настаивать: «Я должен помочь Сане, я должен поговорить с ним. Ведь он ни в чём не виноват! Это недоразумение!» Во время свидания я сообщила о просьбе Лёни, что он хочет похлопотать об освобождении и так далее. Солженицын сказал: «Передай Лёне, что едва избежал ареста. Его спасло письмо, которое пришло после того, как я был арестован. Там была фраза: «Я с тобой не согласен только в одном, что кто-нибудь кроме Сталина мог бы продолжить дело Ленина». Передай Лёне, если он хочет сохранить свободу и дорожит семьёй, пусть забудет о нашем существовании». Но письмо Власова к Берии к тому времени уже ушло.

Через несколько месяцев в судьбе Солженицына произошли серьёзные перемены: из общего лагеря его перевели в «шарашку». Там были собраны специалисты с высшим образованием для разработок правительственных заданий. Режим и питание в «шарашке» намного лучше, чем в прежнем лагере, чаще можно видеться с женой.

4. Все контакты прекратить!

Не берусь судить, что перемена – результат моего «заступничества». Нужных специалистов «отлавливали широким бреднем», и Солженицын мог оказаться частицей улова. В очередном письме к жене Александр Исаевич «мой» вариант допускал, но позднее, в личном разговоре, решительно отвергал. А я и не настаивал.

Когда Солженицын попал в «шарашку», в одном из писем он упомянул: «Не результат ли это письма Лёни?» Но больше он к этой мысли не возвращался. Если быть откровенной до конца, следует признать, что чувство благодарности мало было свойственно Александру Исаевичу.

В следующую встречу с Наташей получил через неё «приказ» Солженицына: прекратить всякую связь с ним и Наташей, никаких писем, ходатайств, встреч, разговоров. Время шло крутое, и упорство, настойчивость в деле Солженицына могли повредить не только ему, но и связанным с ним людям. Не считаться с этим было невозможно…

5. Найти в стране человека

Перед демобилизацией в 1959 году я служил как раз в Ростове-на-Дону и задался целью выяснить судьбу Солженицыных. А знал немного: имена и годы рождения. Однако в Ростове, ни в области никаких Солженицыных не оказалось.

Замысловатую задачу удалось всё-таки решить успешно. Оказалось, Солженицын и Решетовская – вместе живут в Рязани.

Чтобы разыскать нас, Лёня решил сначала найти Лиду Ежерец. Фамилию её он забыл, но помнил, что Лида работала над диссертацией о творчестве Стефана Цвейга. Власов послал запрос в Московский госуниверситет. Нашёлся профессор, который вспомнил, что такую диссертацию действительно защитила Лидия Ежерец, и сообщил адрес её новой службы. В очередной приезд Лёня отправился туда, но Лиды не оказалось снова. Он настоял, чтобы подняли архив, и, наконец, домашний адрес Ежерец был найден! Позвонил. К телефону подошла мать Лиды. Она и уведомила его, что «Саня с Наташей живут вместе в Рязани, где Решетовская преподаёт химию в сельхозинституте». Вот тогда через институт я и получила нежданно-негаданно письмо Власова.

От Сани получаю восторженное письмо с приглашением их навестить. Цитирую:

«Дорогой Лёня! Нечего и говорить, какую радость доставило обоим нам твоё неожиданное письмо. Правда, годы долгих странствий приучили меня к тому, что мир тесен и самые удивительные встречи происходят с большой долей вероятности, чем принято думать, – и всё же, вспоминая тебя, я относил тебя к людям, промелькнувшим в жизни однажды и исчезнувшим навсегда.

В поисках меня ты проявил изобретательность и упорство. Сложилось всё остроумно… Но нет никакого сомнения, конечно, что мы с тобой теперь неизбежно и скоро встретимся. Мы всегда будем рады видеть тебя с Лидой у нас. Если же на большое путешествие вы раскачаетесь нескоро, – то ведь необходимость служебных поездок в Москву рано или поздно всегда возникает. И как только у тебя таковая возникнет (а если работать не будешь – так просто при любой возможности) – ты из Москвы непременно приезжай к нам, телеграфируй о приезде, встретим. Из Москвы к нам езды 3,5 часа, поездов в сутки идёт до двадцати, и легко уехать, взяв билет прямо перед приездом (с Казанского вокзала. Круглая башня)…»

При  первой возможности отправился в Рязань. Встретили меня со всем радушием. Как мне показалось, Наташа ничуть не изменилась, а вид Александра Исаевича удивил:

– Саня, ты какой-то высокий стал! Да ты ли это?

– Да я, я, Лёня! – отвечает и весело смеётся…

День и полночи пролетели столь же незаметно, как и много лет назад в вагоне поезда «Ростов-Москва»…

6. Незваный гость

Друзей у меня немало, навещаю их частенько – без предупреждения. Таким же манером вторично нагрянул в Рязань через месяц и… оторопел. Александр Исаевич – чернее тучи. Всегда приветливая Наташа на этот раз тоже расстроена, молчит. Ожгла мысль: здесь мне не рады! А куда деваться? На вокзал, проторчать там ночь и первым поездом вернуться в Москву? На дворе – зима, мороз, темень, позднее время… Всё же предложили переночевать, но было уже не до разговоров. Утром Александр Исаевич самолично проводил меня до вокзала.

Столь холодный приём понял позднее. Солженицын начинал работу над «Архипом» (так звали супруги между собой «Ахипелаг Гулаг»). Любой неожиданный визит мог вызвать подозрение: под каким видом знакомого подослан ли к ним соглядатай? Несомненным оставалось одно: без специального приглашения к Солженицыным являться нельзя.

Когда Лёня явился без предупреждения в Рязань, А.И. был раздосадован не его появлением, а тем, что гости отвлекают его от писания. Никаких, конечно, подозрений Лёня не вызывал, причина, повторяю, сосредоточенность на работе – и только. Солженицын всегда находился в «споре со временем», уплотнение времени – всегда было его главной заботой.

7. Катим на велосипедах по Прибалтике.

Но тучки рассеялись, и наша переписка возобновилась. Мне – жителю Риги – через два года Солженицын неожиданно предложил совместное путешествие на велосипедах по Латвии и Литве. Согласился с радостью. Цитирую:

«Дорогой Лёня! Ты не представляешь, как ты порадовал меня своим внезапным (для меня) решением. Я просто очень рад! Будет большое огорчение, если наш совместный поход с тобой не состоится. Ехать в такой поход вдвоём – это не вдвое, а в десять раз лучше, чем одному. Не говоря о том, что это придаёт мобильность, гибкость и неотразимость, – это намного интересней: поход не канет в прошлое, а становится общим достоянием тех, кто был в нём, его можно вспомнить и заново пережить самые яркие моменты. Вообще, веселее несравненно!

Уверяю тебя, что ты не раскаешься, совершая его. Он приносит отдых (как это ни странно), удивительное освежение. Я проехал прошлым летом всего 4-5 дней и уже почувствовал себя на 10 лет моложе, ничуть не преувеличиваю…».

Её до войны Саня накопил опыт дальних велопутешествий, а я – профан. Как раз незадолго перед этим купил мопед, вот и буду, решил я, сопровождать на нём рязанского приятеля. Александр Исаевич возмутился: гусь свинье не товарищ; уж если ехать, то только вместе на велосипедах. Надо сказать, стремительность, вонь и грохот мотоциклов («моторов» он не переносил).

Летом 1962 года решалась судьба «Одного дня…», и А.И. думал о том, чтобы в «Новом мире» опубликовать «Матрёнин двор» и ещё какой-нибудь рассказ, наиболее «проходимый». Тут он вспомнил о случае, о котором рассказывал ему Власов ещё в первый свой визит. Но нужно было побольше «выпытать подробностей», так и родилась идея поехать с Лёней на велосипедах по Прибалтике, посмотреть край и заодно больше понять будущего героя – лейтенанта Зотова. 

Путешествие началось от двора дома №53 на улице Лачплеша, где я тогда жил. Первая остановка – в курортном Огре. Тихий, приятный, уютный городок понравился Солженицыну. Он сделал несколько снимков и потом прислал фотографии всего путешествия. Он только снимал, все остальные фотооперации выполняла Наташа.

В районе Кокнесе Саня встретил родственницу репрессированного. У него был «нюх» на таких людей, и он подолгу оживлённо с ними беседовал. Пытался поторопить, а он – «подожди, Лёня, подожди. Давай здесь заночуем».

В Кокнесе было решено осмотреть старинный замок, отправились туда и, поднимаясь в гору, увидели двух сидевших на скамейке женщин. Спросили, не знают ли они, где можно переночевать? Одна из них оказалась человеком «с судьбой», у Солженицына га таких было действительно особое чутьё. Ольга Юрьевна Зведе, латышка, в прошлом – супруга дипломата (а ныне – жена Николая Семёновича Карпунича, с которым она познакомилась в Гулаге), воевавшего с Колчаком, репрессированного, а впоследствии ставшего персональным пенсионером… Так вот эта встреча, случайная, дала много А.И., и дружеские отношения с Ольгой Юрьевной и Николаем Семёновичем длились достаточно долго, мы приезжали к ним в гости, уже без А.В.

Просил никому об этом хуторе не говорить. Возможно, хотел его позднее использовать как одно из «укрывищ», где бы, отрешась от людей, спокойно писал бы в уединении.

«Укрывищем» А.И. называл лишь одно место, хутор под Тарту, где две зимы он писал «Гулаг».

Но тогда я ничего этого не знал, как не ведал, что мой гость написал «Один день Ивана Денисовича», и судьба произведения именно в эти дни решается у самого Н.С. Хрущева. Саня часто получал телеграммы типа «нет», «пока без новостей», а от моих расспросов отмахивался: «Подожди, придёт время; все узнаешь…».

В Айзракуле предложил Солженицыну сделать небольшой крюк и осмотреть панораму строительства Плявиньской ГЭС (всё же Латвиийский ДнепроГЭС!), Саня поморщился: «Да что там смотреть! Хочешь, сгоняй один, а я пока попишу» – и примостился с записной книжкой на крылечке придорожного магазинчика. Тут скажу – наше путешествие, с моей точки зрения, протекало скучновато: некогда со спутником побеседовать. На привалах и пред сном – записи, записи, записи… Но приневоливать, навязываться с разговорами не мог – Саня мой гость, и его желания – закон!

Во время путешествий А.И. действительно всегда много записывал, его интересовало буквально всё – типы, лица, одежда местных жителей, речь, быт, устройство дома, дороги, замки, водопады, водохранилища. Фотографировал он сам, фотографии затем помещались в альбомы, делались поясняющие подписи. Хочу лишь сказать, что этот изобразительный материал, который удавалось собрать в походах, тоже «работал»…

8. Даугавпилсская история

У развилки на Даугавпилс и Резекне Саня долго размышлял над картой – каким маршрутом следовать дальше («не всё же катить по магистралям, надо и в глубинку заглянуть»). Его интересовали селения староверов, сохранённые ими русские обычаи, чистота языка, привлекала возможность встретить пострадавших от недавних лет произвола.

Выбрал Даугавпилс. Об истории, которая произошла там, кратко поведала Наталья Алексеевна в книге воспоминаний «Солженицын и читающая Россия».

В одну из поездок в Рязань я упомянул эпизод, произошедший на крупном железнодорожном узле Кочетовка (семь километров от Мичуринска), где зимой 1941-42 года я служил лейтенантом в транспортной комендатуре. Александр Исаевич описал его в рассказе «Случай на станции Кречетовка». Довольно точно передал реальные события, и теперь в Даугавпилсе «потихоньку от меня» (до поры до времени никто не должен знать, что Солженицын – писатель!) стал выпытывать подробности происшествия. Ужинали в ресторане вокзала. Оба непьющие, но после утомительной езды заказали немного водки (как оказалось, «спланированной» Саней заранее).

…Какие только составы не двигались через Кочетовку на север, юг и восток страны! Немало эшелонов с окруженцами. В фашистские «котлы» попадали сотни тысяч наших воинов. Кто-то пробивался к своим, кого-то освобождали, но всех отправляли в тыл на проверку. Однажды заходит ко мне окруженец и предъявляет документ от коменданта соседней станции, что догоняет свой эшелон, от которого, якобы, отстал. Говорю ему, что эшелон уже проследовал к станции назначения Арчеда, его могу отправить вдогонку ближайшим пассажирским поездом.

– А где эта Арчеда?

– Недалеко от Сталинграда.

– Сталинград, Сталинград… – незнакомец задумался. – А как раньше этот город назывался?

– Царицын, – отвечаю, а сам думаю – вот тебе и раз! Пожилой мужчина, интеллигентный, очень вежливый, с приятными манерами (назвался московским артистом). И такой образованный столичный житель не знает Сталинграда? До войны о Сталинградском тракторном заводе трубили газеты и радио ежедневно. Странно и подозрительно. Уж не фашистский ли агент из белоэмигрантов?

О подозрениях доложил военному коменданту, спросив – не отправить ли задержанного на проверку в СМЕРШ? Пусть выясняют специалисты. Комендант согласился: «Возьмите часового с продпункта, напишите сопроводительную, за что задержан, и солдат его сдаст». Так и поступили. Через несколько дней на мой запрос ответили, что окруженец у них, разбираются. Дальнейшая судьба этого человека мне неизвестна…

9. «Случай…» читают все!

Александр Исаевич настолько точно описал меня, что Наташа забеспокоилась – не обидится ли Лёня? Вслед за публикацией от Солженицына пришло удивившее меня трогательное письмо с извинениями:

«Дорогой Лёнечка! Я не знаю: то, что произошло – явится испытанием нашей с тобой дружбы или укреплением её? Хотелось бы верить во второе. Да я надеюсь, что так и будет.

Вот как это было. Когда в редакции «Нового мира» стало уже совершенно ясно, что моя повесть «Один день» проходит и будет напечатана, редакция очень настаивала, чтобы я принёс «ещё рассказов» и, по возможности, на более общепринятые темы, например, военную.

Я стал думать – и во мне вдруг с настойчивостью стал биться и трепыхаться… сюжет, рассказанный тобою. Он представился мне так ярко, и с такой важной очевидностью выступила его моральная сторона, которая тебе, как человеку совестливому, давно представилась, но во многих спит ещё и сейчас, и её надо разбудить, – что я просто не мог с собой бороться, не мог избрать никакую другую тему…

Сегодня в «Правде» ты, вероятно, прочёл отрывок из этого рассказа. Но в самой редакции я уже проверил действие этого рассказа на людях старшего и нашего поколения: у всех поголовно герой рассказа Зотов вызывает симпатию и сочувствие. Кроме того, каждый и у себя находит какого-то заглохшего червячка, который всё же шевелится и время от времени тревожит воспоминанием. Немудрено, ни для кого из нас не прошло бесследно то время и наше существование в нём…

Я надеюсь, Лёня, что ты поймёшь всё это  так же. Мне будет больно, если появление этого рассказа омрачит наши с тобой отношения.

Заранее прошу у тебя прощения за всё, в чём я погрешил против твоей воли. Твой Саня».

Я успокоил Саню, как мог: в лейтенанте Зотове меня узнают тогда, когда сам в том признаюсь, а если мне удалось чем-то помочь русской литературе, то этому только рад.

В рассказ включены и другие реальные детали. Действительно, на одну небольшую станцию заскочили два фашистских мотоциклиста, начальство перепугалось, и взорвали самый ценный объект – водокачку. Пришлось посылать восстановительный поезд. В 1937 году, будучи студентом морского вуза Одессы, я всерьёз собирался на Пиренеи помогать героическим республиканцам, начал даже изучать испанский язык (так и в рассказе Солженицына). Конечно, из моей авантюры ничего не вышло, кому нужен необученный военному делу юнец!

10. По Литве

После Даугавпилса покатили по литовской земле: Заоасай, Утена, Вильнюс, Тракай. Солженицын ко всему присматривался, много фотографировал, допытывался, как я могу по внешности литовскую девушку отличить (далеко не всегда) от латышки (такое словами не передать). Особенно его интересовал ансамбль величественного Тракайского замка, восстановление которого вызывало неудовольствие Хрущёва. Удивился обилию богомольцев в Тракайском костёле в обычный  (как нам казалось) будний день в середине августа.

Из Тракая на велосипедах вернулись в Вильнюс и здесь распрощались. Он поездом уехал домой, а я продолжил велопутешествие через Укмерге до Паневежиса, откуда в Ригу покатил уже по рельсам.

Так завершилось моё первое дальнее велосипедное странствие. Тогда, в 1962 году, я не знал, что двухколёсный друг и навыки, перенятые от Солженицына, помогут мне объехать Прибалтику, Белоруссию, Украину, а в пенсионном возрасте – пересечь всю страну вдоль и поперёк, включая Сахалин и Приморье.

11. Опубликован «Один день Ивана Денисовича»

В ноябре того же, 1962 года «Новый мир» в ноябрьской книжке напечатал первую повесть Солженицына «Один день…» Как откликнулись читатели, известно всем. Александр Исаевич «раскрылся» как писатель, и к нему хлынул поток корреспонденции. В круг его знакомых вошли лица, известные в стране и за рубежом. Тут не до переписки со мной. Редкие лаконичные весточки из Рязани часто заканчивались: «…об остальном расскажет Наташа». Мои просьбы о приезде к ним вежливо и неизменно отклонялись.

Через некоторое время Солженицыны снова посетили Ригу и были гостями моей семьи на новой квартире. Разговор коснулся партии (Солженицын был исключен). На мой совет вступить в партию снова, отмахнулся: «Мне уже это предлагали в Рязани…». Просил присылать интересные сюжеты и оставил для этого чистые листки специального формата. Воспользоваться последними мне не пришлось.

После вечера, проведённого у нас, проводил Солженицыных до квартиры, где они остановились. Так прошла пятая и последняя встреча с Александром Исаевичем. У Наташи бываю частенько, по мере своих сил помогаю отвергать обрушиваемую на неё много лет злобную клевету. Но это – отдельная тема…

Леонид Власов

Рига-Москва, 1992 г.

* P.S.  Воспоминания Власова Леонида Владимировича (1918-2007) комментирует Решетовская Наталья Алексеевна (1919-2003).

Материал предоставлен Риммой Кошурниковой